Плита сестрам милосердия Ольге Шишмаревой и Вере Семеновой у могилы Шлихтера на Братском кладбище.
К СТОЛЕТИЮ НАЧАЛА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ.
ПОСВЯЩАЕТСЯ СЕСТРАМ МИЛОСЕРДИЯ - ГЕРОИЧЕСКИМ ДОЧЕРЯМ РОССИИ.
В центре парка на Новопесчаной улице, разбитом на территории Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны, стоит памятник из красного гранита, воздвигнуты в 1924 году на месте погребения студента Московского университета Сергея Александровича Шлихтера, смертельно раненого в бою под Барановичами 20 июня 1916 года.
Справа от него расположена скромная надгробная мраморная плита с надписью:
"Сестры милосердия. 19 лет.
Погибли в Первой мировой войне.
ОЛЬГА ШИШМАРЕВА
1896-28.03.1915.
ВЕРА СЕМЕНОВА
1897-23.08.1916.
Погребены у могилы Шлихтера
на участке Общественных деятелей".
Уникальная надгробная плита 19-ти летним сестрам милосердия была восстановлена Общественный Советом "Содействие в восстановлении Московского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны" и военно-исторической организацией "Добровольческий корпус" по ходатайству родственников Ольге Шишмаревой и Вере Семеновой.
Напомним, что на территории Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны было погребено свыше 17,5 тысяч Российских воинов православного, католического, лютеранского, мусульманского и иудейского вероисповеданий, подданные Франции, Бельгии, Сербии, Чехии, Словакии, Польши и других стран, воевавшие в Русской Армии, военнопленные Германии, Австрии и Венгрии, скончавшиеся от ран и болезней в лагере на Ходынском поле.
Письмо с ходатайством внучатого племянника Ольги Шишмаревой:
Письмо родственницы Веры Семеновой:
Обустройство надгробной плиты сестрам милосердия активистами Общественного Совета и "добровольческого корпуса":
Ветераны ВОВ и военной службы, организовавшие воздвижение мраморной плиты Ольге Шишмаревой и Вере Семеновой:
Слева один из местных жителей района, ветеран военной службы Борис Т. и прихожанка Храма Всех Святых на Соколе Ирина М. вместе с инициаторами создания и воздвижения плиты:
Памятник С.А. Шлихтеру и надгробные плиты сестрам милосердия на фоне выпавшего снега:
Ранее, в октябре 2013 года, слева от памятника С.А. Шлихтеру по ходатайству родственников была воздвигнута плита "дочерям России павшим в войнах ХХ века", посвященная еще одной сестре милосердия Любови Константиновой:
Письмо родственницы сестры милосердия Л.П. Константиновой:
Надгробный памятник Шлихтеру расположен на участке "Общественный деятелей", на котором в годы Первой мировой войны нашли свой последний приют многие из сестер милосердия, погребенных на Братском кладбище.
План центральной части Братского кладбища за 1926 г. с отмеченными захоронениями, в нижнем правом углу которого обозначен участок "Общественных деятелей" - УВЕЛИЧИТЬ - ИНТЕРНЕТ-ССЫЛКА на оригинал.
Увеличенный фрагмент плана Братского кладбища с обозначением части захоронений на участке "Общественных деятелей", на котором под № 13 обозначена могила Шлихтера:
Могила Ольги Шишмаревой обозначена под № 6 на участке "Общественных деятелей" и расположена справа от надгробия Шлихтеру.
Ольга Шишмарёва была первой из сестёр милосердия, похороненных на Братском кладбище.
Тогда многие газеты написали о её трагической гибели.
Писал о ней в своей книге и попечитель Братского кладбища Сергей Пучков.
ОЛЬГА ИННОКЕНТЬЕВНА ШИШМАРЕВА - 19-летняя сестра милосердия 1-го Сибирского передового врачебно-госпитального отряда Всероссийского союза городов.
Дочь Троицко-Савского городского головы.
Будучи во время перемирия в марте 1915 года на передовых позициях близ города Опочно, была тяжело ранена осколком немецкого снаряда.
Умерла от ран в Варшаве 28 марта 1915 года.
Погребена на Братском кладбище.
На фото сестра милосердия Ольга Иннокентьевна Шишмарева:
Как оказалось, Ольга Шишмарёва служила вместе с Сергеем Шлихтером.
Летучка "Б" 1-го Сибирского отряда: 2-й справа в нижнем ряду Сергей Шлихтер, а 2-я справа в верхнем ряду Ольга Шишмарёва.
Существует легенда о том, что Сергей Шлихтер завещал (незадолго до своей гибели) похоронить себя на Братском кладбище рядом со своей фронтовой подругой Ольгой Шишмаревой.
Поэтому могилы Ольги Шишмарёвой и Сергея Шлихтера расположены всего в паре метров друг от друга.
В своём письме с войны Сергей Шлихтер подробно описывает обстоятельства гибели Ольги Шишмаревой.
Вот текст этого письма:
Варшава, 27 февраля 1915 года.
Чувствую, что не писал давно, так давно, что и не упомнишь. Писать о старом не стоит, да и нечего. Начну поэтому сразу с 21-го февраля, с того события, известия о котором уже появились, наверное, в газетах. Этот день, 21 февраля, был днем перемирия между нашими и венгерцами, находящимися против нас.
Офицер с артиллерийского наблюдательного пункта, находящегося в полуверсте от нас, приходит к нам и рассказывает о том, что произошло только что на его глазах: из австрийских окопов вышли трое с белым флагом и направились в нашу сторону. Спустя некоторое время навстречу им вышли трое из наших окопов, тоже с белым флагом. Встретились на середине расстояния между их и нашими окопами, откозыряли друг другу; австрийцы вручили какой-то пакет, и разошлись. На наблюдательном пункте есть подзорная труба, так что видно, как на ладони.
Спустя некоторое время, немного дальше по фронту повторяется та же история, с той лишь разницей, что австрийцы идут к нам. Они, оказывается, изъявили желание вести какие-то переговоры, и их с завязанными глазами повели в наш штаб. Было заключено перемирие, и солдаты свободно разгуливали на верху окопов, на виду у неприятеля. С того момента, как они вышли с флагом, ни с их, ни с нашей стороны не было произведено ни одного выстрела и не пущено ни одного снаряда.
Вот в это время трое из нашей летучки - сестра Шишмарева, мой приятель, студент Вознесенский, и я - собрались идти в окопы. Мы понесли солдатам и офицерам газеты и журналы, а также белые халаты для разведчиков, которые просили нас принести раньше. Кроме того, пошли справиться, нет ли раненых и, если они есть, переправить их к нам, в нашу летучку, в 1/2 верстах оттуда. Накануне в окопах этой самой роты был с некоторыми товарищами писатель Тан, гостивший в нашей летучке, который раскопал там интересные типы прапорщиков из солдат.
Мы, конечно, не пошли бы в окопы днем без особенной нужды, да еще с сестрой, так как днем легко могут заметить, если бы не перемирие и не удачное расположение окопов. Удачное же расположение состояло в том, что окопы расположены как раз на опушке леса, так что, выйдя из леса, сразу попадаешь в окопы, не будучи замечен неприятелем.
И действительно, все пошло как по писаному. Мы зашли в землянку ротного командира, где, помимо него, застали еще двух прапорщиков из солдат, о которых я говорил выше. Нас благодарили за газеты, угощали чаем, показывали панцирь Чемерзина, говорили, что завтра с утра под обстрел неприятеля хотят выставить чучело, надев на него для пробы этот панцирь. Затем пошли по окопам.
Шли, вернее, не по окопам, так как ям копать здесь нельзя - болотистая почва и на 1/4 аршина в глубину вода. А окопы заменяет бруствер, - стена, сложенная из земли и дерна и укрепленная кольями. В ней и устроены бойницы. Такой тип окопов, конечно, очень неудобен и потому встречается очень редко, только в случаях крайней необходимости, когда иначе устроиться нельзя. За стеной стоят невысокие землянки, опять таки, не вырытые в земле, а построенные на ней с помощью жердей и дерна.
И вот мы стали около одной из таких землянок. Дело было в 4 ч. дня 21 февраля. Потом оказалось, что накануне ровно в это время австрийцы начали обстреливать именно это место и выпустили по нему около 70 снарядов. Но тогда никто не предупредил нас об этом, хотя с нами было 3 офицера, да никто и не ожидал от австрийцев такого коварства, что они станут стрелять во время перемирия, когда их парламентеры ведут переговоры в нашем штабе.
И вдруг далекий выстрел и характерное жужжание приближающегося к нам снаряда. Человеку непосвященному, никогда не испытывавшему ощущения ожидания снаряда, летящего на тебя, жужжание это, как ни старайся, никак не передашь и ни с чем его не сравнишь. Но зато, если вы с ним хорошо познакомились, то уже всякий звук напоминает вам это жужжание. И спустя день по приезде в Варшаву меня заставлял еще настораживаться звук дребезжащей пролетки.
Но возвращаюсь к теме: мы все услышали жужжание летящего на нас снаряда. Ощущение не новое, но на сей раз оно до того было неожиданными что никто не догадался и не успел крикнуть другим, чтобы падали, ни лечь сам. Не было чувства страха, было чувство удивления, недоумения, но, главное, беспомощности. Мы ожидали его стоя, как прикованные к месту.
Оглушительный разрыв, я на мгновение как будто ничего не вижу перед собой, но не надолго, и в это время чувствую, как по моему левому виску настойчиво и безумно скоро стучать острым молоточком. Это продолжается мгновение. Затем все снова приходит в норму. Мой взгляд случайно падает на правую руку на ней нисколько дыр, хотя боли я никакой не чувствую. Оборачиваюсь дальше, вижу, - лежит сестра.
"Она испугалась, и потому упала!" проносится мгновенно в сознании, до того невозможно даже представить себе, чтобы произошло что-нибудь серьезное. А происшедшее со мной лично только подтверждает еще комичность и смешную сторону инцидента.
Подбегаю к ней, - у нее отнялись ноги. Осматриваю, - ни дыры на платье, ни крови не видно.
"Нервное потрясение", думаю я.
И мы с солдатом тащим ее в землянку. В это время второе жужжание, второй разрыв, но уже не в воздухе, а на земле, - позади нас, т. е. уже не шрапнель, а граната, - снаряд, поставленный на удар. Вспоминая потом об этом, я догадался, почему австрийцы пускают снаряды именно в такой последовательности: шрапнель застает врасплох и осыпает сверху свинцовым дождем ничего не ожидающих солдат, а затем, когда, они знают, солдаты уже спрятались, поукрывались, и шрапнелью их не пронять, - они начинают щупать их в самых окопах гранатой. И вот летит второй снаряд, третий, а у меня такое настроение, как будто хочется крикнуть им:
"Ага! Что? взяли?"
Но сестра начинает стонать, жалуется на общую боль в спине и груди, на то, что отнялись ноги. Снова детально осматриваю ее и ничего не нахожу. У меня отлегает от сердца, и я вспоминаю: "А что же сталось с другими?"
Выхожу из землянки, - никого не видно. Спрашиваю. Солдаты из другой землянки отвечают, что ранило ротного в руку и "вашего одного". И тогда лишь замечаю, как вдали ковыляет бедняга Вознесенский.
"Ну, решаю, раз сам ковыляет, значит, не так уж опасная рана в ногу!"
В это время слышу стон, исходящий откуда-то из-под земли. Меня зовут:
- Ваше благородие, а, ваше благородие!
Оборачиваюсь. Из маленького, незаметного окопчика, вырытого под бруствером, с небольшим выходом, показывается сначала голова и плечи, а затем выползает и весь солдат.
- Ранен я, ваше благородие!
Я скидываю с себя шинель, которая, кстати сказать, только мешала мне до сих пор, и мы с солдатиком, сопровождающим меня, укладываем его на шинель и раздеваем. Рана в живот. Достаю индивидуальный пакет (в этот раз, как на грех, нет с собой перевязочного материала) и начинаю перевязывать.
Снова свист, как раз над головой, и разрыв в близости, которую определять не стану, но, во всяком случае, в довольно неприятной близости. Все мы трое, насколько можно, плотнее прижались к брустверу. Как кроты при приближающейся опасности скрылись моментально высунувшиеся из дыр в земле под бруствером солдатские физиономии. Словно ветром их сдуло...
Летящие на землю сучья, столб земли и дыма - все перемешалось въ общую кашу... И снова тишина, снова все оживает, начинает кряхтеть и охать. Снова появляются в окнах под бруствером любопытные солдатские физиономии. Я кончаю перевязку. Мой раненый торопит меня:
- Поскорей бы, ваше благородие, я тут вот в окопчик уползу!
- Нельзя тебе в окоп! Твое спасение в том, чтобы как можно меньше двигаться! Вот подожди, пока принесут из резерва носилки!..
- Нет, уж вы дозвольте, ваше благородие я как-нибудь, осторожно, ползком! Тут недалечко.
Последний "аргумент без слов", пролетающий снова над нашими головами, заставляет меня согласиться с его доводами, и я отпускаю его в "окопчик". Он быстро направляется к нему, извиваясь на здоровом боку. А оттуда, из окопа, уже десятки рук тянутся к нему, чтобы принять "беднягу Антона"...
Прошу сходить в резервные окопы за носилками, а сам иду в землянку к сестре. Там дела еще хуже. И теперь она жалуется уже на определенную боль в левом плече. Осматриваю тщательно эту область и на этот раз нахожу, прикрытую до этого косынкой, маленькую дырку в фуфайке с небольшим ободком крови вокруг.
Начинаю понимать все...
Перевязка сделана, и мы с солдатом из землянки, славным, добродушным парнем, готовым, кажется, душу положить за сестрицу, идем за водой к "колодцу", так как она просить пить. "Колодец" находится совсем близко и представляет собой не что иное, как ямку в 1/2 - 1/4 арш. глубины, полную, чистейшей холодной воды.
Набираем воды в кружку, возвращаемся и видим: по тропинке вдоль стены бежит на четвереньках солдатик, бежит со скоростью, которой мог бы позавидовать любой пассажирский поезд. Поднимется и побежит по настоящему, но согнувшись в три погибели, - где стена повыше, - а в низких местах падает и снова "шпарит" дальше по способу четвероногого хождения. Картина комичная, но теперь, конечно, не до смеху.
Добежал, поднялся и рапортует:
- Ротный велел нести сестрицу к нему в землянку!
Мы и сами знаем, что надо нести, но вопрос в том, как и где нести. Вдоль окопов нельзя, так как есть опасные, открытые места, где переползет солдат, но не переберутся незамеченными двое человек с тяжелыми носилками. Остается один путь - от окопов прямо в лес, по снегу, через кочки и канавы, а также и через вырытые упавшими только что снарядами ямы. Опасно, но еще опаснее оставлять раненых здесь, где каждую минуту снаряд может угодить в землянку и разнести ее в дребезги со всем содержимым. А главное, - опасен только первый участок пути. Там же, дальше, в лесу, находится какой-то заброшенный ход сообщения. Весь вопрос теперь в том, насколько далеко находится этот ход сообщения и насколько он сам представляет собой надежное прикрытие. К счастью, огонь в это время стихает и представляется возможность произвести "разведку".
Добегаю до хода, осматриваю его - все в порядке: до него не так далеко, а сам он представляет собой глубокую канаву, в которой будешь чувствовать себя, как за каменной стеной. Есть, правда, вода, но это не важно. Ведет эта канава прямо к землянке ротного, и я забегаю туда - справиться, как положение дел. Вижу, на лавке в землянке лежит мой Вознесенский, веселый и улыбающийся, почти довольный тем, что, вот, и его ранило.
Его веселое настроение я порчу сообщением о сестре...
Возвращаюсь обратно. Бегу от хода сообщения, а австрийские позиции передо мной, как на ладони.
"Наверное, заметят!" мелькает в голове, и я стараюсь выбирать незаметные места; бегу от дерева к дереву: устраиваю перебежку. Делаю саженные прыжки, но при этом стараюсь следовать примеру вышеупомянутого солдатика.
Вскоре приносят одну пару носилок, мы укладываем сестру, и носилки с двумя санитарами, в сопровождена еще двух солдат, трогаются. Идем рассыпным строем, чтобы было незаметнее. Слава Богу, вот и ход сообщения.
Вслед за нами выносят раненого солдата. Для Вознесенского носилок не хватило, и мы уже по пути встречаем идущих за ним санитаров.
1/2 версты тянутся долго, бесконечно долго. Сестре холодно, как ни стараемся мы укутать ее тем немногим, что имеется в нашем распоряжении: шинель, да ее брезентовый плащ, да полотно от палатки, которое дал мне солдатик - единственное, что он мог дать.
Переполох, который производить в летучке появление носилок... Перевязка. Верховой летит в лазарет с извещением о случившемся. Ночью на автомобиле приезжают Н. В. Некрасов и старший врач. Накладывают гипсовый корсет и немедленно эвакуируют сестру в лазарет, а оттуда утром, в автомобиле, за 110 в. в Варшаву. Меня вместе с другой сестрой посылают сопровождать ее и устроить в лазарете. На другой день сестра уезжает, и я остаюсь один. Выясняется безнадежность ее положения... Трудно поддерживать надежду в обреченном на смерть человеке, развлекать его, строить планы будущей, совместной работы. Трудно, когда совершенно один и возле нет поддержки. И в особенности трудно, когда мучат угрызения совести за то, что уступил просьбам и доводам ее и других и взял ее с собой в окопы; за то, что стал так, а не иначе, благодаря чему пуля избрала именно такое несчастное направление (у нее перебит позвоночник, и совершенно отнялась вся нижняя часть тела) в то время, как могла попасть и иначе. Знаешь, что все это находилось вне твоей воли и власти, а все-таки... За то, наконец, мучит совесть, что ты так счастливо отделался, а она попала так несчастливо...
Вчера приехала ее двоюродная сестра. Теперь, вдвоем, легче будет скрашивать последние минуты жизни... А то раньше бывали минуты, когда чувствовал, что слабеет дух и опускаются руки. История эта может продолжаться очень долго. Теперь, глядя на нее, ни за что не хочется верить, что она умрет: такой у не сравнительно хороший вид и розовые щеки, - почти такие же, какие были и раньше. Но надежды на жизнь, говорят врачи, очень мало, а надеяться на восстановление движения и всего прочего и совсем невозможно. А в последнем случае лучше, пожалуй, смерть.
Пишу вам обо всем этом, скрепя сердце. Поэтому и откладывал так долго письмо, что больно думать в этом направлении.
Сергей Шлихтер пробыл в Варшаве две недели, а затем вернулся обратно в летучку "Б".
Ольга Шишмарёва умерла 28 марта 1915 года. Её похоронили в апреле на Московском Братском кладбище. На похоронах присутствовала Великая княгиня Елизавета Фёдоровна.
Московские церковные ведомости писали тогда:
"Вот могила сестры милосердия 1-го Сибирского передового отряда Всероссийского союза городов Ольги Иннокентьевны Шишмарёвой, убитой на передовых позициях в 1915 году.
Могила вся утопает в зелени, среди венков выделяется лавровый крест с белыми живыми цветами от Великой княгини Елизаветы Федоровны, от Всероссийского союза городов, и многие другие, в том числе небольшой венок из пальмовых ветвей с живыми цветами - лилиями, с лаконичной и многосодержательной надписью на белых лентах: "Дань преклонения Великобритании", возложенный недавно великобританским послом в бытность его в Москве".
Старинная дореволюционная открытка с изображением могилы сестры милосердия Шишмаревой:
Могила другой сестры милосердия Веры Семеновой обозначена под № 28 на плане участка "Общественных деятелей".
ВЕРА НИКОЛАЕВНА СЕМЕНОВА - сестра милосердия медико-санитарного отряда имени русских техников Всероссийского Союза городов.
Москвичка.
Дочь инженера Кулебакского завода.
Образование получила в Усачевско-Чернявском училище, которое закончила в 1915 году.
Слушательница Московского коммерческого института.
Умерла 23 августа 1916 г. от ран, полученных во время германской бомбардировки под городом Ковелем.
Погребена 17 сентября 1916 года на Братском кладбище.
На фото сестра милосердия Вера Семенова:
Могила сестры милосердия Любови Константиновой обозначена под № 45 на плане участка "Общественных деятелей".
КОНСТАНТИНОВА ЛЮБОВЬ ПЕТРОВНА - сестра милосердия Дворянского военно-санитарного полевого поезда № 151.
Потомственная дворянка Витебской губернии.
Скончалась 15 марта 1915 г. от сыпного тифа в г. Могилеве-Подольском.
Погребена 26 марта 1917 г. на Братском кладбище на расстоянии около 3-х метров (позади слева) от могилы Шлихтера.
На фото сестра милосердия Любовь Константинова:
Могила С.А. Шлихтера обозначена под № 13 на плане участка "Общественных деятелей".
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ШЛИХТЕР - вольноопределяющийся 266-го пехотного Пореченского полка.
Родился в Полтаве 31 декабря 1894 года.
Студент 2-го курса историко-филологического факультета Императорского Московского университета.
С начала войны работал в одном из московских лазаретов, а 1-го ноября 1914 года уехал на фронт братом милосердия 1-го Сибирского передового отряда Всероссийского союза городов, где пробыл целый год.
В сентябре 1915 года со своими товарищами отправился подбирать раненых между нашими и неприятельскими окопами.
Для этого вышел вперед с двумя товарищами с флагом для переговоров с немцами, за что был награжден Георгиевской медалью.
Во время боя 24-го июля 1915 года, перевязывая раненых в окопах, восстановил связь между двумя ротами, чем спас их от гибели.
Будучи сам ранен, вынес с линии огня раненого офицера, за что был награжден Георгиевским крестом 4-й степени.
Это был исключительный случай награждения санитара подобной наградой.
Весной 1916 года вернулся на фронт и 26 мая 1916 года поступил вольноопределяющимся в команду пехотных разведчиков 266-го пехотного Пореченского полка, при котором работал родной ему 1-й Сибирский отряд.
20 июня 1916 года полк был двинут в атаку.
В бою под Барановичами, за выбытием всех офицеров роты, встал во главе ее и повел в атаку.
В результате был захвачен неприятельский перевязочный пункт и около сотни австрийцев.
Через несколько часов был тяжело ранен в шею навылет и контужен в плечо.
Скончался от припадков удушья 25 июня 1916 года по дороге в госпиталь.
Погребен на Братском кладбище.
Фото Сергея Шлихтера:
Фото из архива семьи Шлихтеров:
Надпись на фотографии: "Сережа - брат милосердия в летучке Сибирского отряда, 1914 г".
Надпись: "Сережа - брат милосердия. После второго ранения. После госпиталя приезжал домой к нам, в Красноярск. 1915 г".
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА.
Всероссийское военное Братское кладбище героев Первой Мировой войны было открыто 15 февраля 1915 года по инициативе Великой Княгини Елизаветы Федоровны, причисленной ныне к лику Святых.
На Братском кладбище было погребено 17,5 тысяч воинов, павших на фронтах Первой Мировой войны, включая казаков.
Одним из первых на Братском кладбище был погребен казачий сотник В. И. Прянишников, погибший на Кавказском фронте.
В ноябре 1917 года на Братском кладбище были погребены юнкера, кадеты, студенты и гимназисты, погибшие в боях с большевиками в Москве.
В годы красного террора (начиная с 1918 года) в окрестностях Братского военного кладбища чекистами были расстреляно несколько тысяч противников большевистского режима, в том числе два бывших министра Внутренних дел Российской Империи Алексей Хвостов и Николай Маклаков, председатель Госсовета Иван Щегловитов, сенатор Степан Белецкий, настоятель Собора Василия Блаженного протоиерей Иоанн Восторгов, епископ Ефрем (Кузнецов), офицеры "Союза защиты Родины и Свободы".
Хоронились на Братском кладбище Советские летчики, погибшие на Ходынском аэродроме, московские милиционеры и красноармейцы.
В начале 1930-х годов все кресты и надгробия над могилами погибших героев Первой Мировой войны были уничтожены - вандалы фактически репрессировали саму Память о Русских героях.
Были ликвидированы даже все памятники над могилами советских летчиков и красноармейцев.
На Братском кладбище сохранилось лишь одно надгробие над могилой Сергея Шлихтера.
Но сами захоронения с прахом (в основном) не были затронуты и пребывают в земле до сего дня.
Это - по настоящему потрясающая история.
Отец Сергея Шлихтера - Александр поочередно занимал посты наркома земледелия и наркома продовольствия в первом Ленинском Совете народных комиссаров (СНК).
По легенде, когда начали сносить Братское кладбище, отец Сергея Шлихтера закрыл своим телом могилу сына со словами "Уничтожайте и меня вместе с ним" и ее не тронули.
Поэтому, гранитное Надгробие над захоронением Сергея Шлихтера сохранилось и существует по сей день.
Это надгробие сыграло важную роль уже в наше время.
Когда активисты Общественного Совета начали восстанавливать планы Братского кладбища, то именно сохранившийся памятник над захоронением Шлихтера послужил реперной точкой для определения точного места нахождения более 500 могил других воинов и сестер милосердия.
Список используемых источников:
"Общественный Совет и Добровольческий корпус отреставрировали надгробный памятник С.А. Шлихтеру на Братском кладбище героев Первой Мировой войны в Москве близ Храма Всех Святых на Соколе";
"Субботник на Братском кладбище героев 1-й Мировой войны";
"31 августа в 12.00 на Братском кладбище героев Первой Мировой войны будет субботник по ремонту обелиска";
"Плита Дочерям России павшим в ХХ веке освящена на Братском некрополе героев войны 1914 г. в Москве";
"К 98-летию открытия Братского кладбища героев Первой Мировой войны".
"1 августа в 16-00 у Храма Всех Святых на Соколе и на Братском кладбище пройдет Акция Памяти героев Первой Мировой войны";
"В России впервые отметили начало Первой мировой";
"Родственники воинов погребенных на Братском кладбище героев Первой Мировой войны в Москве близ Храма Всех Святых на Соколе провели панихиду, шествие и митинг";
"Как ветераны ВОВ, Общественный Совет, МГО ВООПИиК спасали остатки Всехсвятского некрополя у стен Храма Всех Святых на Соколе";
"Московские власти построят автостоянку и досуговый торгово-развлекательный центр на территории Братского кладбища героев Первой мировой войны";
"Активисты борются против застройки Братского кладбища";
"Единственный в РФ Мемориал героям Первой Мировой войны на Братском кладбище в Москве на Соколе оскверняется и оказался на грани полного разрушения по вине федеральных и московских чиновников";
"Популизм против памяти?";
"Кафе на костях героев".
ПОСВЯЩАЕТСЯ СЕСТРАМ МИЛОСЕРДИЯ - ГЕРОИЧЕСКИМ ДОЧЕРЯМ РОССИИ.
В центре парка на Новопесчаной улице, разбитом на территории Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны, стоит памятник из красного гранита, воздвигнуты в 1924 году на месте погребения студента Московского университета Сергея Александровича Шлихтера, смертельно раненого в бою под Барановичами 20 июня 1916 года.
Справа от него расположена скромная надгробная мраморная плита с надписью:
"Сестры милосердия. 19 лет.
Погибли в Первой мировой войне.
ОЛЬГА ШИШМАРЕВА
1896-28.03.1915.
ВЕРА СЕМЕНОВА
1897-23.08.1916.
Погребены у могилы Шлихтера
на участке Общественных деятелей".
Уникальная надгробная плита 19-ти летним сестрам милосердия была восстановлена Общественный Советом "Содействие в восстановлении Московского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны" и военно-исторической организацией "Добровольческий корпус" по ходатайству родственников Ольге Шишмаревой и Вере Семеновой.
Напомним, что на территории Всероссийского военного Братского кладбища героев Первой мировой войны было погребено свыше 17,5 тысяч Российских воинов православного, католического, лютеранского, мусульманского и иудейского вероисповеданий, подданные Франции, Бельгии, Сербии, Чехии, Словакии, Польши и других стран, воевавшие в Русской Армии, военнопленные Германии, Австрии и Венгрии, скончавшиеся от ран и болезней в лагере на Ходынском поле.
Письмо с ходатайством внучатого племянника Ольги Шишмаревой:
Письмо родственницы Веры Семеновой:
Обустройство надгробной плиты сестрам милосердия активистами Общественного Совета и "добровольческого корпуса":
Ветераны ВОВ и военной службы, организовавшие воздвижение мраморной плиты Ольге Шишмаревой и Вере Семеновой:
Слева один из местных жителей района, ветеран военной службы Борис Т. и прихожанка Храма Всех Святых на Соколе Ирина М. вместе с инициаторами создания и воздвижения плиты:
Памятник С.А. Шлихтеру и надгробные плиты сестрам милосердия на фоне выпавшего снега:
Ранее, в октябре 2013 года, слева от памятника С.А. Шлихтеру по ходатайству родственников была воздвигнута плита "дочерям России павшим в войнах ХХ века", посвященная еще одной сестре милосердия Любови Константиновой:
Письмо родственницы сестры милосердия Л.П. Константиновой:
Надгробный памятник Шлихтеру расположен на участке "Общественный деятелей", на котором в годы Первой мировой войны нашли свой последний приют многие из сестер милосердия, погребенных на Братском кладбище.
План центральной части Братского кладбища за 1926 г. с отмеченными захоронениями, в нижнем правом углу которого обозначен участок "Общественных деятелей" - УВЕЛИЧИТЬ - ИНТЕРНЕТ-ССЫЛКА на оригинал.
Увеличенный фрагмент плана Братского кладбища с обозначением части захоронений на участке "Общественных деятелей", на котором под № 13 обозначена могила Шлихтера:
Могила Ольги Шишмаревой обозначена под № 6 на участке "Общественных деятелей" и расположена справа от надгробия Шлихтеру.
Ольга Шишмарёва была первой из сестёр милосердия, похороненных на Братском кладбище.
Тогда многие газеты написали о её трагической гибели.
Писал о ней в своей книге и попечитель Братского кладбища Сергей Пучков.
ОЛЬГА ИННОКЕНТЬЕВНА ШИШМАРЕВА - 19-летняя сестра милосердия 1-го Сибирского передового врачебно-госпитального отряда Всероссийского союза городов.
Дочь Троицко-Савского городского головы.
Будучи во время перемирия в марте 1915 года на передовых позициях близ города Опочно, была тяжело ранена осколком немецкого снаряда.
Умерла от ран в Варшаве 28 марта 1915 года.
Погребена на Братском кладбище.
На фото сестра милосердия Ольга Иннокентьевна Шишмарева:
Как оказалось, Ольга Шишмарёва служила вместе с Сергеем Шлихтером.
Летучка "Б" 1-го Сибирского отряда: 2-й справа в нижнем ряду Сергей Шлихтер, а 2-я справа в верхнем ряду Ольга Шишмарёва.
Существует легенда о том, что Сергей Шлихтер завещал (незадолго до своей гибели) похоронить себя на Братском кладбище рядом со своей фронтовой подругой Ольгой Шишмаревой.
Поэтому могилы Ольги Шишмарёвой и Сергея Шлихтера расположены всего в паре метров друг от друга.
В своём письме с войны Сергей Шлихтер подробно описывает обстоятельства гибели Ольги Шишмаревой.
Вот текст этого письма:
Варшава, 27 февраля 1915 года.
Чувствую, что не писал давно, так давно, что и не упомнишь. Писать о старом не стоит, да и нечего. Начну поэтому сразу с 21-го февраля, с того события, известия о котором уже появились, наверное, в газетах. Этот день, 21 февраля, был днем перемирия между нашими и венгерцами, находящимися против нас.
Офицер с артиллерийского наблюдательного пункта, находящегося в полуверсте от нас, приходит к нам и рассказывает о том, что произошло только что на его глазах: из австрийских окопов вышли трое с белым флагом и направились в нашу сторону. Спустя некоторое время навстречу им вышли трое из наших окопов, тоже с белым флагом. Встретились на середине расстояния между их и нашими окопами, откозыряли друг другу; австрийцы вручили какой-то пакет, и разошлись. На наблюдательном пункте есть подзорная труба, так что видно, как на ладони.
Спустя некоторое время, немного дальше по фронту повторяется та же история, с той лишь разницей, что австрийцы идут к нам. Они, оказывается, изъявили желание вести какие-то переговоры, и их с завязанными глазами повели в наш штаб. Было заключено перемирие, и солдаты свободно разгуливали на верху окопов, на виду у неприятеля. С того момента, как они вышли с флагом, ни с их, ни с нашей стороны не было произведено ни одного выстрела и не пущено ни одного снаряда.
Вот в это время трое из нашей летучки - сестра Шишмарева, мой приятель, студент Вознесенский, и я - собрались идти в окопы. Мы понесли солдатам и офицерам газеты и журналы, а также белые халаты для разведчиков, которые просили нас принести раньше. Кроме того, пошли справиться, нет ли раненых и, если они есть, переправить их к нам, в нашу летучку, в 1/2 верстах оттуда. Накануне в окопах этой самой роты был с некоторыми товарищами писатель Тан, гостивший в нашей летучке, который раскопал там интересные типы прапорщиков из солдат.
Мы, конечно, не пошли бы в окопы днем без особенной нужды, да еще с сестрой, так как днем легко могут заметить, если бы не перемирие и не удачное расположение окопов. Удачное же расположение состояло в том, что окопы расположены как раз на опушке леса, так что, выйдя из леса, сразу попадаешь в окопы, не будучи замечен неприятелем.
И действительно, все пошло как по писаному. Мы зашли в землянку ротного командира, где, помимо него, застали еще двух прапорщиков из солдат, о которых я говорил выше. Нас благодарили за газеты, угощали чаем, показывали панцирь Чемерзина, говорили, что завтра с утра под обстрел неприятеля хотят выставить чучело, надев на него для пробы этот панцирь. Затем пошли по окопам.
Шли, вернее, не по окопам, так как ям копать здесь нельзя - болотистая почва и на 1/4 аршина в глубину вода. А окопы заменяет бруствер, - стена, сложенная из земли и дерна и укрепленная кольями. В ней и устроены бойницы. Такой тип окопов, конечно, очень неудобен и потому встречается очень редко, только в случаях крайней необходимости, когда иначе устроиться нельзя. За стеной стоят невысокие землянки, опять таки, не вырытые в земле, а построенные на ней с помощью жердей и дерна.
И вот мы стали около одной из таких землянок. Дело было в 4 ч. дня 21 февраля. Потом оказалось, что накануне ровно в это время австрийцы начали обстреливать именно это место и выпустили по нему около 70 снарядов. Но тогда никто не предупредил нас об этом, хотя с нами было 3 офицера, да никто и не ожидал от австрийцев такого коварства, что они станут стрелять во время перемирия, когда их парламентеры ведут переговоры в нашем штабе.
И вдруг далекий выстрел и характерное жужжание приближающегося к нам снаряда. Человеку непосвященному, никогда не испытывавшему ощущения ожидания снаряда, летящего на тебя, жужжание это, как ни старайся, никак не передашь и ни с чем его не сравнишь. Но зато, если вы с ним хорошо познакомились, то уже всякий звук напоминает вам это жужжание. И спустя день по приезде в Варшаву меня заставлял еще настораживаться звук дребезжащей пролетки.
Но возвращаюсь к теме: мы все услышали жужжание летящего на нас снаряда. Ощущение не новое, но на сей раз оно до того было неожиданными что никто не догадался и не успел крикнуть другим, чтобы падали, ни лечь сам. Не было чувства страха, было чувство удивления, недоумения, но, главное, беспомощности. Мы ожидали его стоя, как прикованные к месту.
Оглушительный разрыв, я на мгновение как будто ничего не вижу перед собой, но не надолго, и в это время чувствую, как по моему левому виску настойчиво и безумно скоро стучать острым молоточком. Это продолжается мгновение. Затем все снова приходит в норму. Мой взгляд случайно падает на правую руку на ней нисколько дыр, хотя боли я никакой не чувствую. Оборачиваюсь дальше, вижу, - лежит сестра.
"Она испугалась, и потому упала!" проносится мгновенно в сознании, до того невозможно даже представить себе, чтобы произошло что-нибудь серьезное. А происшедшее со мной лично только подтверждает еще комичность и смешную сторону инцидента.
Подбегаю к ней, - у нее отнялись ноги. Осматриваю, - ни дыры на платье, ни крови не видно.
"Нервное потрясение", думаю я.
И мы с солдатом тащим ее в землянку. В это время второе жужжание, второй разрыв, но уже не в воздухе, а на земле, - позади нас, т. е. уже не шрапнель, а граната, - снаряд, поставленный на удар. Вспоминая потом об этом, я догадался, почему австрийцы пускают снаряды именно в такой последовательности: шрапнель застает врасплох и осыпает сверху свинцовым дождем ничего не ожидающих солдат, а затем, когда, они знают, солдаты уже спрятались, поукрывались, и шрапнелью их не пронять, - они начинают щупать их в самых окопах гранатой. И вот летит второй снаряд, третий, а у меня такое настроение, как будто хочется крикнуть им:
"Ага! Что? взяли?"
Но сестра начинает стонать, жалуется на общую боль в спине и груди, на то, что отнялись ноги. Снова детально осматриваю ее и ничего не нахожу. У меня отлегает от сердца, и я вспоминаю: "А что же сталось с другими?"
Выхожу из землянки, - никого не видно. Спрашиваю. Солдаты из другой землянки отвечают, что ранило ротного в руку и "вашего одного". И тогда лишь замечаю, как вдали ковыляет бедняга Вознесенский.
"Ну, решаю, раз сам ковыляет, значит, не так уж опасная рана в ногу!"
В это время слышу стон, исходящий откуда-то из-под земли. Меня зовут:
- Ваше благородие, а, ваше благородие!
Оборачиваюсь. Из маленького, незаметного окопчика, вырытого под бруствером, с небольшим выходом, показывается сначала голова и плечи, а затем выползает и весь солдат.
- Ранен я, ваше благородие!
Я скидываю с себя шинель, которая, кстати сказать, только мешала мне до сих пор, и мы с солдатиком, сопровождающим меня, укладываем его на шинель и раздеваем. Рана в живот. Достаю индивидуальный пакет (в этот раз, как на грех, нет с собой перевязочного материала) и начинаю перевязывать.
Снова свист, как раз над головой, и разрыв в близости, которую определять не стану, но, во всяком случае, в довольно неприятной близости. Все мы трое, насколько можно, плотнее прижались к брустверу. Как кроты при приближающейся опасности скрылись моментально высунувшиеся из дыр в земле под бруствером солдатские физиономии. Словно ветром их сдуло...
Летящие на землю сучья, столб земли и дыма - все перемешалось въ общую кашу... И снова тишина, снова все оживает, начинает кряхтеть и охать. Снова появляются в окнах под бруствером любопытные солдатские физиономии. Я кончаю перевязку. Мой раненый торопит меня:
- Поскорей бы, ваше благородие, я тут вот в окопчик уползу!
- Нельзя тебе в окоп! Твое спасение в том, чтобы как можно меньше двигаться! Вот подожди, пока принесут из резерва носилки!..
- Нет, уж вы дозвольте, ваше благородие я как-нибудь, осторожно, ползком! Тут недалечко.
Последний "аргумент без слов", пролетающий снова над нашими головами, заставляет меня согласиться с его доводами, и я отпускаю его в "окопчик". Он быстро направляется к нему, извиваясь на здоровом боку. А оттуда, из окопа, уже десятки рук тянутся к нему, чтобы принять "беднягу Антона"...
Прошу сходить в резервные окопы за носилками, а сам иду в землянку к сестре. Там дела еще хуже. И теперь она жалуется уже на определенную боль в левом плече. Осматриваю тщательно эту область и на этот раз нахожу, прикрытую до этого косынкой, маленькую дырку в фуфайке с небольшим ободком крови вокруг.
Начинаю понимать все...
Перевязка сделана, и мы с солдатом из землянки, славным, добродушным парнем, готовым, кажется, душу положить за сестрицу, идем за водой к "колодцу", так как она просить пить. "Колодец" находится совсем близко и представляет собой не что иное, как ямку в 1/2 - 1/4 арш. глубины, полную, чистейшей холодной воды.
Набираем воды в кружку, возвращаемся и видим: по тропинке вдоль стены бежит на четвереньках солдатик, бежит со скоростью, которой мог бы позавидовать любой пассажирский поезд. Поднимется и побежит по настоящему, но согнувшись в три погибели, - где стена повыше, - а в низких местах падает и снова "шпарит" дальше по способу четвероногого хождения. Картина комичная, но теперь, конечно, не до смеху.
Добежал, поднялся и рапортует:
- Ротный велел нести сестрицу к нему в землянку!
Мы и сами знаем, что надо нести, но вопрос в том, как и где нести. Вдоль окопов нельзя, так как есть опасные, открытые места, где переползет солдат, но не переберутся незамеченными двое человек с тяжелыми носилками. Остается один путь - от окопов прямо в лес, по снегу, через кочки и канавы, а также и через вырытые упавшими только что снарядами ямы. Опасно, но еще опаснее оставлять раненых здесь, где каждую минуту снаряд может угодить в землянку и разнести ее в дребезги со всем содержимым. А главное, - опасен только первый участок пути. Там же, дальше, в лесу, находится какой-то заброшенный ход сообщения. Весь вопрос теперь в том, насколько далеко находится этот ход сообщения и насколько он сам представляет собой надежное прикрытие. К счастью, огонь в это время стихает и представляется возможность произвести "разведку".
Добегаю до хода, осматриваю его - все в порядке: до него не так далеко, а сам он представляет собой глубокую канаву, в которой будешь чувствовать себя, как за каменной стеной. Есть, правда, вода, но это не важно. Ведет эта канава прямо к землянке ротного, и я забегаю туда - справиться, как положение дел. Вижу, на лавке в землянке лежит мой Вознесенский, веселый и улыбающийся, почти довольный тем, что, вот, и его ранило.
Его веселое настроение я порчу сообщением о сестре...
Возвращаюсь обратно. Бегу от хода сообщения, а австрийские позиции передо мной, как на ладони.
"Наверное, заметят!" мелькает в голове, и я стараюсь выбирать незаметные места; бегу от дерева к дереву: устраиваю перебежку. Делаю саженные прыжки, но при этом стараюсь следовать примеру вышеупомянутого солдатика.
Вскоре приносят одну пару носилок, мы укладываем сестру, и носилки с двумя санитарами, в сопровождена еще двух солдат, трогаются. Идем рассыпным строем, чтобы было незаметнее. Слава Богу, вот и ход сообщения.
Вслед за нами выносят раненого солдата. Для Вознесенского носилок не хватило, и мы уже по пути встречаем идущих за ним санитаров.
1/2 версты тянутся долго, бесконечно долго. Сестре холодно, как ни стараемся мы укутать ее тем немногим, что имеется в нашем распоряжении: шинель, да ее брезентовый плащ, да полотно от палатки, которое дал мне солдатик - единственное, что он мог дать.
Переполох, который производить в летучке появление носилок... Перевязка. Верховой летит в лазарет с извещением о случившемся. Ночью на автомобиле приезжают Н. В. Некрасов и старший врач. Накладывают гипсовый корсет и немедленно эвакуируют сестру в лазарет, а оттуда утром, в автомобиле, за 110 в. в Варшаву. Меня вместе с другой сестрой посылают сопровождать ее и устроить в лазарете. На другой день сестра уезжает, и я остаюсь один. Выясняется безнадежность ее положения... Трудно поддерживать надежду в обреченном на смерть человеке, развлекать его, строить планы будущей, совместной работы. Трудно, когда совершенно один и возле нет поддержки. И в особенности трудно, когда мучат угрызения совести за то, что уступил просьбам и доводам ее и других и взял ее с собой в окопы; за то, что стал так, а не иначе, благодаря чему пуля избрала именно такое несчастное направление (у нее перебит позвоночник, и совершенно отнялась вся нижняя часть тела) в то время, как могла попасть и иначе. Знаешь, что все это находилось вне твоей воли и власти, а все-таки... За то, наконец, мучит совесть, что ты так счастливо отделался, а она попала так несчастливо...
Вчера приехала ее двоюродная сестра. Теперь, вдвоем, легче будет скрашивать последние минуты жизни... А то раньше бывали минуты, когда чувствовал, что слабеет дух и опускаются руки. История эта может продолжаться очень долго. Теперь, глядя на нее, ни за что не хочется верить, что она умрет: такой у не сравнительно хороший вид и розовые щеки, - почти такие же, какие были и раньше. Но надежды на жизнь, говорят врачи, очень мало, а надеяться на восстановление движения и всего прочего и совсем невозможно. А в последнем случае лучше, пожалуй, смерть.
Пишу вам обо всем этом, скрепя сердце. Поэтому и откладывал так долго письмо, что больно думать в этом направлении.
Сергей Шлихтер пробыл в Варшаве две недели, а затем вернулся обратно в летучку "Б".
Ольга Шишмарёва умерла 28 марта 1915 года. Её похоронили в апреле на Московском Братском кладбище. На похоронах присутствовала Великая княгиня Елизавета Фёдоровна.
Московские церковные ведомости писали тогда:
"Вот могила сестры милосердия 1-го Сибирского передового отряда Всероссийского союза городов Ольги Иннокентьевны Шишмарёвой, убитой на передовых позициях в 1915 году.
Могила вся утопает в зелени, среди венков выделяется лавровый крест с белыми живыми цветами от Великой княгини Елизаветы Федоровны, от Всероссийского союза городов, и многие другие, в том числе небольшой венок из пальмовых ветвей с живыми цветами - лилиями, с лаконичной и многосодержательной надписью на белых лентах: "Дань преклонения Великобритании", возложенный недавно великобританским послом в бытность его в Москве".
Старинная дореволюционная открытка с изображением могилы сестры милосердия Шишмаревой:
Могила другой сестры милосердия Веры Семеновой обозначена под № 28 на плане участка "Общественных деятелей".
ВЕРА НИКОЛАЕВНА СЕМЕНОВА - сестра милосердия медико-санитарного отряда имени русских техников Всероссийского Союза городов.
Москвичка.
Дочь инженера Кулебакского завода.
Образование получила в Усачевско-Чернявском училище, которое закончила в 1915 году.
Слушательница Московского коммерческого института.
Умерла 23 августа 1916 г. от ран, полученных во время германской бомбардировки под городом Ковелем.
Погребена 17 сентября 1916 года на Братском кладбище.
На фото сестра милосердия Вера Семенова:
Могила сестры милосердия Любови Константиновой обозначена под № 45 на плане участка "Общественных деятелей".
КОНСТАНТИНОВА ЛЮБОВЬ ПЕТРОВНА - сестра милосердия Дворянского военно-санитарного полевого поезда № 151.
Потомственная дворянка Витебской губернии.
Скончалась 15 марта 1915 г. от сыпного тифа в г. Могилеве-Подольском.
Погребена 26 марта 1917 г. на Братском кладбище на расстоянии около 3-х метров (позади слева) от могилы Шлихтера.
На фото сестра милосердия Любовь Константинова:
Могила С.А. Шлихтера обозначена под № 13 на плане участка "Общественных деятелей".
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ШЛИХТЕР - вольноопределяющийся 266-го пехотного Пореченского полка.
Родился в Полтаве 31 декабря 1894 года.
Студент 2-го курса историко-филологического факультета Императорского Московского университета.
С начала войны работал в одном из московских лазаретов, а 1-го ноября 1914 года уехал на фронт братом милосердия 1-го Сибирского передового отряда Всероссийского союза городов, где пробыл целый год.
В сентябре 1915 года со своими товарищами отправился подбирать раненых между нашими и неприятельскими окопами.
Для этого вышел вперед с двумя товарищами с флагом для переговоров с немцами, за что был награжден Георгиевской медалью.
Во время боя 24-го июля 1915 года, перевязывая раненых в окопах, восстановил связь между двумя ротами, чем спас их от гибели.
Будучи сам ранен, вынес с линии огня раненого офицера, за что был награжден Георгиевским крестом 4-й степени.
Это был исключительный случай награждения санитара подобной наградой.
Весной 1916 года вернулся на фронт и 26 мая 1916 года поступил вольноопределяющимся в команду пехотных разведчиков 266-го пехотного Пореченского полка, при котором работал родной ему 1-й Сибирский отряд.
20 июня 1916 года полк был двинут в атаку.
В бою под Барановичами, за выбытием всех офицеров роты, встал во главе ее и повел в атаку.
В результате был захвачен неприятельский перевязочный пункт и около сотни австрийцев.
Через несколько часов был тяжело ранен в шею навылет и контужен в плечо.
Скончался от припадков удушья 25 июня 1916 года по дороге в госпиталь.
Погребен на Братском кладбище.
Фото Сергея Шлихтера:
Фото из архива семьи Шлихтеров:
Надпись на фотографии: "Сережа - брат милосердия в летучке Сибирского отряда, 1914 г".
Надпись: "Сережа - брат милосердия. После второго ранения. После госпиталя приезжал домой к нам, в Красноярск. 1915 г".
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА.
Всероссийское военное Братское кладбище героев Первой Мировой войны было открыто 15 февраля 1915 года по инициативе Великой Княгини Елизаветы Федоровны, причисленной ныне к лику Святых.
На Братском кладбище было погребено 17,5 тысяч воинов, павших на фронтах Первой Мировой войны, включая казаков.
Одним из первых на Братском кладбище был погребен казачий сотник В. И. Прянишников, погибший на Кавказском фронте.
В ноябре 1917 года на Братском кладбище были погребены юнкера, кадеты, студенты и гимназисты, погибшие в боях с большевиками в Москве.
В годы красного террора (начиная с 1918 года) в окрестностях Братского военного кладбища чекистами были расстреляно несколько тысяч противников большевистского режима, в том числе два бывших министра Внутренних дел Российской Империи Алексей Хвостов и Николай Маклаков, председатель Госсовета Иван Щегловитов, сенатор Степан Белецкий, настоятель Собора Василия Блаженного протоиерей Иоанн Восторгов, епископ Ефрем (Кузнецов), офицеры "Союза защиты Родины и Свободы".
Хоронились на Братском кладбище Советские летчики, погибшие на Ходынском аэродроме, московские милиционеры и красноармейцы.
В начале 1930-х годов все кресты и надгробия над могилами погибших героев Первой Мировой войны были уничтожены - вандалы фактически репрессировали саму Память о Русских героях.
Были ликвидированы даже все памятники над могилами советских летчиков и красноармейцев.
На Братском кладбище сохранилось лишь одно надгробие над могилой Сергея Шлихтера.
Но сами захоронения с прахом (в основном) не были затронуты и пребывают в земле до сего дня.
Это - по настоящему потрясающая история.
Отец Сергея Шлихтера - Александр поочередно занимал посты наркома земледелия и наркома продовольствия в первом Ленинском Совете народных комиссаров (СНК).
По легенде, когда начали сносить Братское кладбище, отец Сергея Шлихтера закрыл своим телом могилу сына со словами "Уничтожайте и меня вместе с ним" и ее не тронули.
Поэтому, гранитное Надгробие над захоронением Сергея Шлихтера сохранилось и существует по сей день.
Это надгробие сыграло важную роль уже в наше время.
Когда активисты Общественного Совета начали восстанавливать планы Братского кладбища, то именно сохранившийся памятник над захоронением Шлихтера послужил реперной точкой для определения точного места нахождения более 500 могил других воинов и сестер милосердия.
Список используемых источников:
"Общественный Совет и Добровольческий корпус отреставрировали надгробный памятник С.А. Шлихтеру на Братском кладбище героев Первой Мировой войны в Москве близ Храма Всех Святых на Соколе";
"Субботник на Братском кладбище героев 1-й Мировой войны";
"31 августа в 12.00 на Братском кладбище героев Первой Мировой войны будет субботник по ремонту обелиска";
"Плита Дочерям России павшим в ХХ веке освящена на Братском некрополе героев войны 1914 г. в Москве";
"К 98-летию открытия Братского кладбища героев Первой Мировой войны".
"1 августа в 16-00 у Храма Всех Святых на Соколе и на Братском кладбище пройдет Акция Памяти героев Первой Мировой войны";
"В России впервые отметили начало Первой мировой";
"Родственники воинов погребенных на Братском кладбище героев Первой Мировой войны в Москве близ Храма Всех Святых на Соколе провели панихиду, шествие и митинг";
"Как ветераны ВОВ, Общественный Совет, МГО ВООПИиК спасали остатки Всехсвятского некрополя у стен Храма Всех Святых на Соколе";
"Московские власти построят автостоянку и досуговый торгово-развлекательный центр на территории Братского кладбища героев Первой мировой войны";
"Активисты борются против застройки Братского кладбища";
"Единственный в РФ Мемориал героям Первой Мировой войны на Братском кладбище в Москве на Соколе оскверняется и оказался на грани полного разрушения по вине федеральных и московских чиновников";
"Популизм против памяти?";
"Кафе на костях героев".