сон записанный в сослагательном наклонении
сны сумасшедшего.
Если бы ее сердце было камнем, то мне кажется этот камень был бы цвета моего рабочего стола - цвета индиго, только чуть более глубокого тона, да пожалуй, стоит еще добавить 30 процентов прозрачности, чтобы внутри можно было разглядеть слезинку, немного мутную, но обязательно соленую. Если б ее сердце было камнем, я носил бы его на шее. Я бы ходил по узким и тусклым коридорам, поднимался бы по пожарным лестницам, заходил бы в грязный лифт с выжжеными кнопками этажей, спускался бы в сырой подвал, небрежно открывал бы ногой хлипкие двери аудиторий, проходил бы сквозь недовольную физиономию охранника, сквозь гардероб, раскидывая дермантиновые куртки и кроличьи шубы, - я искал бы место где спрятать ее камень и не находил бы ничего подходящего. Я вышел бы на улицу и посильнее затянув капюшон своей ветровки, чтобы дождь не так сильно хлестал меня по лицу, пошел бы прочь отсюда вдоль ночной дороги. Я бы стал считать шаги от одного столба до другого, спотыкаясь в тех местах, где света фонарей не хватает. Боясь сбиться со счета, я ни в коем случае не стал бы обходить лужи, я бы уверенно шел по ним и чувствовал, как болтается под майкой увесистый камень, словно метроном, задающий темп всем моим мыслям и движениям - тик-так, тик-так. И в согласии с этим ритмом менялась бы, словно симфония, звучащая из-под палки строгого дирижера, окружающая меня обстановка - я шаг за шагом проходил бы кварталы жилых домов, безлюдные перекрестки, шел бы вдоль длинных бетонных заборов промзон, жмурился бы от дальнего света встречных фур, оглядывался бы на указатели дорог, пытаясь найти нужный знак. Если бы я нес на себе ее камень и не понимал куда же его нужно отнести, я бы наверное махнул рукой и сел в остановившуюся белую копейку с таким же ржавым как сам автомобиль водителем. И поехав, мы бы начали осторожно и неспешно с ним разговаривать, подстраиваясь к настроению друг друга. Он бы мне рассказывал о всепогодных истребителях и бомбардировщиках, о скоростях близких к скоростям света, о боеголовках с точечным наведением, а я бы поддерживал его разговор, задвал глупые вопросы, но думал бы только о привкусе соли на кончике своего языка и сквозь ветровку нащупывал бы у себя на груди ее камень. Водитель бы мне доказывал что-то из политики, требуя моего одобрения, все больше и больше распаляясь, театрально жестикулируя и нахмуривая брови, но в конце концов, на миг замолчав и видимо тоже почувстовав на языке привкус соли, рассказал бы мне о своей жене или молодой любовнице. Выходя из машины, я бы молча отдал водителю стольник, а себе забрал бы толику южного говора и копеечный гул в ушах. Оставшись наедине с морем, пошел бы со своим камнем на шее вдоль берега, удаляясь от дороги, наслаждаясь шумом прибоя, радуясь окончанию дождя и приближеню утра. И я шел бы так долго, что вышел бы на такое место, где захотел бы передохнуть и насладиться видом моря ласкающегося в утренних лучах. Я бы достал камень и стал бы смотреть сквозь него на волны и еще обязательно подумал бы, что если слезинка из ее сердца случайно упадет на солнце, то море целиком и полностью покроется густым туманом. Наверное, в тот момент мне стало бы грустно, но наверняка, через несколько минут я заметил бы невдалеке каких-нибудь мелких пацанов, пускающих по воде блинчики и с завистью посмотрев на них, тут же бы собрал у себя под ногами несколько подходящих камешков и тоже стал бы пускать их по воде. Если бы ее сердце было камнем, я бы жил на берегу моря.
Если бы ее сердце было камнем, то мне кажется этот камень был бы цвета моего рабочего стола - цвета индиго, только чуть более глубокого тона, да пожалуй, стоит еще добавить 30 процентов прозрачности, чтобы внутри можно было разглядеть слезинку, немного мутную, но обязательно соленую. Если б ее сердце было камнем, я носил бы его на шее. Я бы ходил по узким и тусклым коридорам, поднимался бы по пожарным лестницам, заходил бы в грязный лифт с выжжеными кнопками этажей, спускался бы в сырой подвал, небрежно открывал бы ногой хлипкие двери аудиторий, проходил бы сквозь недовольную физиономию охранника, сквозь гардероб, раскидывая дермантиновые куртки и кроличьи шубы, - я искал бы место где спрятать ее камень и не находил бы ничего подходящего. Я вышел бы на улицу и посильнее затянув капюшон своей ветровки, чтобы дождь не так сильно хлестал меня по лицу, пошел бы прочь отсюда вдоль ночной дороги. Я бы стал считать шаги от одного столба до другого, спотыкаясь в тех местах, где света фонарей не хватает. Боясь сбиться со счета, я ни в коем случае не стал бы обходить лужи, я бы уверенно шел по ним и чувствовал, как болтается под майкой увесистый камень, словно метроном, задающий темп всем моим мыслям и движениям - тик-так, тик-так. И в согласии с этим ритмом менялась бы, словно симфония, звучащая из-под палки строгого дирижера, окружающая меня обстановка - я шаг за шагом проходил бы кварталы жилых домов, безлюдные перекрестки, шел бы вдоль длинных бетонных заборов промзон, жмурился бы от дальнего света встречных фур, оглядывался бы на указатели дорог, пытаясь найти нужный знак. Если бы я нес на себе ее камень и не понимал куда же его нужно отнести, я бы наверное махнул рукой и сел в остановившуюся белую копейку с таким же ржавым как сам автомобиль водителем. И поехав, мы бы начали осторожно и неспешно с ним разговаривать, подстраиваясь к настроению друг друга. Он бы мне рассказывал о всепогодных истребителях и бомбардировщиках, о скоростях близких к скоростям света, о боеголовках с точечным наведением, а я бы поддерживал его разговор, задвал глупые вопросы, но думал бы только о привкусе соли на кончике своего языка и сквозь ветровку нащупывал бы у себя на груди ее камень. Водитель бы мне доказывал что-то из политики, требуя моего одобрения, все больше и больше распаляясь, театрально жестикулируя и нахмуривая брови, но в конце концов, на миг замолчав и видимо тоже почувстовав на языке привкус соли, рассказал бы мне о своей жене или молодой любовнице. Выходя из машины, я бы молча отдал водителю стольник, а себе забрал бы толику южного говора и копеечный гул в ушах. Оставшись наедине с морем, пошел бы со своим камнем на шее вдоль берега, удаляясь от дороги, наслаждаясь шумом прибоя, радуясь окончанию дождя и приближеню утра. И я шел бы так долго, что вышел бы на такое место, где захотел бы передохнуть и насладиться видом моря ласкающегося в утренних лучах. Я бы достал камень и стал бы смотреть сквозь него на волны и еще обязательно подумал бы, что если слезинка из ее сердца случайно упадет на солнце, то море целиком и полностью покроется густым туманом. Наверное, в тот момент мне стало бы грустно, но наверняка, через несколько минут я заметил бы невдалеке каких-нибудь мелких пацанов, пускающих по воде блинчики и с завистью посмотрев на них, тут же бы собрал у себя под ногами несколько подходящих камешков и тоже стал бы пускать их по воде. Если бы ее сердце было камнем, я бы жил на берегу моря.