Такие дела...
У меня все хорошо - хочу сказать - очень много хороших людей появилось вокруг меня. Писателей. С ними так интересно. Это очень Хорошие писатели, - недавно открыла Якушева. Его "Люди на корточках" - Это просто очень и Очень Хорошая книга.
Замечательный писатель , мой тезка Александр Левинтов - которого сейчас иллюстрирую, мои милые Валера Введенский и Николай Свечин, и вот, новый Человек.
Человек! Для меня - новый, но вы его наверное знаете - Алексей Слапковский и его убийственная "Хроника -13"
Как же он пишет!
Остается только удивляться - как я могла не знать о нем.
Книгу его случайно взяла с полки во "Времени" - и опрокинулась с головой.
Понимаю зачем живу.
Недавно зашел разговор о том, что события, что происходят сейчас, мы предчувствовали с самого начала. Я не помню, публиковала ли я тогда в жж этот рассказ - и искать не буду, нужно идти работать.
Поэтому просто публикую его снова. Не потому, что других нет - а потому, что это очень важный для меня рассказ.
Всем сил, здоровья и удачи.
Всем нам МИРНОГО НЕБА НАД ГОЛОВОЙ..
До завтра
…Однажды, прекрасным весенним утром, (22 апреля) два жирных черта, два проклятых небом и землей, ветром и водой, солнцем и луной бездельника.…
Два негодяя, поговорили друг с другом по телефону (или, может быть, по скайпу, или что у них там?) и решили, от нечего делать, объявить друг другу войну.
Что-то они там друг с дружкой не поделили.
Скажем, какой-нибудь котел.
Один, наверное, говорит: «Это мой котел», а второй говорит, что кто первый в котел плюнул, того и котел. И нечего тут обсуждать.
Второй тогда, конечно, говорит: «Как это нечего, мой рогатый дружок? Я тоже плевал в этот котел и не раз. И еще, мол, неизвестно, кто из нас больше в него плевал, но дело даже не в этом…».
Тот, что первый, разумеется, интересуется: «А в чем же тогда, любопытно узнать, мой хвостатый друг»?
А друг отвечает, что котел стоит на его территории и в нем все будет вариться так, как он сказал. И на этом решено и точка.
А второй говорит: «Извините»!
Он говорит: «Минуточку! И подвиньтесь! Точку в вопросе «Котла» будет ставить победитель. И, мол, именно на этом точка, в этом неприятном разговоре. И даже никакая не точка, а скорей вопросительный знак».
И ставит вместо «вопросительного» - «восклицательный».
В ответ, конечно, с противоположного конца провода тоже ставится восклицательный знак.
«Позвольте! - говорит первый черт. - Котел прежде стоял на моей территории, и это исторический факт! А то, что какая-то сволочь под покровом ночи, втихаря передвинула котел за нашу границу и развесила колючую проволоку, так на эту проволоку у него найдутся и рога, и копыта, и пушечное мясо, и атомные боеголовки».
Так что, мол, не очень там раскатывай губу. А то получишь по рогам так, что язык на хвост намотается. И хоть ты мне и старинный друг, и мы с тобой вместе на прежних войнах съели не один пуд (сами понимаете, кого), но! “В общем, - говорит, - мало тебе не покажется”.
И ставит восклицательный знак.
Однако в ответ из трубки тоже несется восклицательный знак.
(У нас, мол, на ваши ржавые боеголовки, найдутся свои нехреновые Першинги…)
Первый говорит: «А у нас на ваши нехреновые Першинги вообще есть, между прочим, «Красная кнопочка»
А тот говорит: «Аха-ха! Да у кого ее нет….»
Первый тогда: «Ах, ты так, рогатый?
Второй тогда: «Ах, ты эдак, хвостатый?!
И так далее. Пока окончательно не рассобачились.
В пух и прах…
Побросали трубки.
Один кричит: «Позвать сюда всех моих генералов»! (Свистать всех наверх!) «Где мой чемоданчик»!?
(Где мой черный пистолет?!)
И второй, у себя там, тоже топчет копытцами. Сыплет шерсть клочьями и визжит то же самое…
И объявили эти две гадины по обе стороны от котла общую мобилизацию…
И пошли мальчики на войну, за котел. У которого, вообще-то, тоже была своя территория. И территория у Котла была та, на которой он стоял. Куда бы его ни ставили и ни передвигали.
И там (в котле) тоже были у мам любимые мальчики. У мальчиков синеглазые девочки.
Было все. И лютики, и незабудки. И весна, и лето. И зима, и осень…
Но Завтра была война.
А война….
Что она такое, война?
Война.
…Искаженные лица. Страх. Тишина без ответа. (Так всегда молчит небо, когда черти играют в войну)
Исцелованные иконки.
И мальчик с третьим глазом во лбу.
Лишним глазом. Никому на свете не нужным.
«Мама посмотри, у меня третий глаз…»
Или просто «мама…»
И тот, живой еще мальчик думает «Слава Богу, это не меня…»
И очень страшно. И очень хочется жить.
Но мало ли, что кому-то там хочется. Главное же, война идет за правое дело. И дело это правое со всех сторон.
Черти сидят по домам и потирают над сводками лапки. Булькает котел…
А когда люди спрашивают, «За что?»
Им отвечают: «За родину…», «За правду», «За нами Москва!», «За нами Баден-Баден…»
А на самом деле это просто новая война за старый котел. Просто двум чертям там, внизу, стало скучно на своих сковородках. Они стареют. Жиреют. Над златом чахнут.
И играют в крестики-нолики.
Вычеркивая лапчонкой диагонали и вертикали.
Такова предыстория нашей истории, но наша (она будет очень короткая) история не о войне.
Наша история о любви.
Еще одна самая обыкновенная история.
Против войны, как против любой смерти, есть средство.
Оно не всегда помогает, да…
Войну нельзя, как плохую книгу, перелистнуть на слово «конец».
В ней приходится жить. И ждать. И пережить ее.
Верить.
Любить.
Надеяться.
Молиться.
И ждать.
Жили-были мальчик и девочка. С балконами на 833 школу. Сидели за одной партой.
Зимой катались в Серебряном бору на санках. Летом (иногда) мальчик приезжал на пару дней к этой девочке на дачу. Один раз даже жил целый месяц. И мамы у них дружили. А папы их играли весной на балконах в шахматы.
А мальчик и девочка ходили в кино на Октябрьском поле.
Они не думали о любви. Они просто дружили. И даже если и задумывались (иногда) о чем-то таком, то им некуда было торопиться. Ведь впереди у них была целая жизнь.
Была целая жизнь. Да.
Но завтра была война.
И хотя мальчик сказал девочке на лестничной площадке: «До завтра, Катя», но ему было 18 лет.
А Черти решили поиграть в свои крестики-нолики.
Шахматы…
Или что там у них.
И много было в тот, четырнадцатый проклятый год, на электрических проводах ворон.
И за восемнадцать лет до того, в девяносто (таком-то), слишком (как показалось чертям), слишком много рождалось мальчиков.
А это плохая примета. Так говорят старушки.
И всем приходилось, волей-неволей, прощаться друг с другом.
И этому мальчику, и этой девочке тоже.
У автобуса она сказала ему: «До завтра, Алеша»
А он улыбнулся (хотя ему было очень страшно) и ответил: «До завтра, Катя»
И они не могли даже поцеловать друг друга. Это вышло бы стыдно, на глазах у родителей.
На глазах у родителей, а родителям тоже некуда было девать глаза.
Некуда девать людям глаза и слезы, когда они расстаются перед войной.
Черти имеют отвратительную привычку отбирать у людей самое важное - «Завтра».
У мальчика и девочки не было с собой, что подарить друг другу на память.
Но ведь память нельзя…. подарить.
И она достала из своего пакета пустую общую тетрадку (48 листов). И написала на первой странице - «До завтра».
И отдала ему.
А он наклонился и поднял из лужи «Десять копеек».
И всю войну эти «Десять копеек», повешенные на ниточке, касались оловянного бабушкиного крестика у нее на груди.
48 лет шла война.
48 листов тетради с надписью «До завтра» были исписаны красными чернилами. Других чернил не бывает на войне.
Не приходили письма. Приходили только повестки и извещения. Молчали телефонные линии.
Шла война.
Война до победного конца. До победного конца с каждой стороны от котла.
Когда крестики с ноликами вычеркнуты одинаково. А поля выкошены подчистую.
Выли люди. Выли сирены. Собаки. Вороны кружили над крышами. Над черными огнями.
Били колокола.
Отцы хранили молчание.
Матери хранили надежду.
Хоронили молодых и старух.
Царапали землю мертвые пальцы.
Плевали в снег.
Плевали кровью.
Плевали, не дождавшись,
в вечный огонь.
Плевали в звезды.
Завтра не наступало.
Все тянулся и тянулся один-единственный день.
Но на сорок восьмой странице, только мальчик подумал, что ему больше негде писать о войне…
Война кончилась.
И он вернулся.
Поднялся по лестнице на четвертый этаж, где балконы выходят на 833 школу. И позвонил.
Открыла Катя.
Алеша положил исписанную тетрадку на подзеркальник.
В обложке была дырка от пули.
Пуля застряла в страницах.
(все-таки 48 листов надежды)
А черти уже снова поднимали трубки, чтобы позвонить друг другу.
Замечательный писатель , мой тезка Александр Левинтов - которого сейчас иллюстрирую, мои милые Валера Введенский и Николай Свечин, и вот, новый Человек.
Человек! Для меня - новый, но вы его наверное знаете - Алексей Слапковский и его убийственная "Хроника -13"
Как же он пишет!
Остается только удивляться - как я могла не знать о нем.
Книгу его случайно взяла с полки во "Времени" - и опрокинулась с головой.
Понимаю зачем живу.
Недавно зашел разговор о том, что события, что происходят сейчас, мы предчувствовали с самого начала. Я не помню, публиковала ли я тогда в жж этот рассказ - и искать не буду, нужно идти работать.
Поэтому просто публикую его снова. Не потому, что других нет - а потому, что это очень важный для меня рассказ.
Всем сил, здоровья и удачи.
Всем нам МИРНОГО НЕБА НАД ГОЛОВОЙ..
До завтра
…Однажды, прекрасным весенним утром, (22 апреля) два жирных черта, два проклятых небом и землей, ветром и водой, солнцем и луной бездельника.…
Два негодяя, поговорили друг с другом по телефону (или, может быть, по скайпу, или что у них там?) и решили, от нечего делать, объявить друг другу войну.
Что-то они там друг с дружкой не поделили.
Скажем, какой-нибудь котел.
Один, наверное, говорит: «Это мой котел», а второй говорит, что кто первый в котел плюнул, того и котел. И нечего тут обсуждать.
Второй тогда, конечно, говорит: «Как это нечего, мой рогатый дружок? Я тоже плевал в этот котел и не раз. И еще, мол, неизвестно, кто из нас больше в него плевал, но дело даже не в этом…».
Тот, что первый, разумеется, интересуется: «А в чем же тогда, любопытно узнать, мой хвостатый друг»?
А друг отвечает, что котел стоит на его территории и в нем все будет вариться так, как он сказал. И на этом решено и точка.
А второй говорит: «Извините»!
Он говорит: «Минуточку! И подвиньтесь! Точку в вопросе «Котла» будет ставить победитель. И, мол, именно на этом точка, в этом неприятном разговоре. И даже никакая не точка, а скорей вопросительный знак».
И ставит вместо «вопросительного» - «восклицательный».
В ответ, конечно, с противоположного конца провода тоже ставится восклицательный знак.
«Позвольте! - говорит первый черт. - Котел прежде стоял на моей территории, и это исторический факт! А то, что какая-то сволочь под покровом ночи, втихаря передвинула котел за нашу границу и развесила колючую проволоку, так на эту проволоку у него найдутся и рога, и копыта, и пушечное мясо, и атомные боеголовки».
Так что, мол, не очень там раскатывай губу. А то получишь по рогам так, что язык на хвост намотается. И хоть ты мне и старинный друг, и мы с тобой вместе на прежних войнах съели не один пуд (сами понимаете, кого), но! “В общем, - говорит, - мало тебе не покажется”.
И ставит восклицательный знак.
Однако в ответ из трубки тоже несется восклицательный знак.
(У нас, мол, на ваши ржавые боеголовки, найдутся свои нехреновые Першинги…)
Первый говорит: «А у нас на ваши нехреновые Першинги вообще есть, между прочим, «Красная кнопочка»
А тот говорит: «Аха-ха! Да у кого ее нет….»
Первый тогда: «Ах, ты так, рогатый?
Второй тогда: «Ах, ты эдак, хвостатый?!
И так далее. Пока окончательно не рассобачились.
В пух и прах…
Побросали трубки.
Один кричит: «Позвать сюда всех моих генералов»! (Свистать всех наверх!) «Где мой чемоданчик»!?
(Где мой черный пистолет?!)
И второй, у себя там, тоже топчет копытцами. Сыплет шерсть клочьями и визжит то же самое…
И объявили эти две гадины по обе стороны от котла общую мобилизацию…
И пошли мальчики на войну, за котел. У которого, вообще-то, тоже была своя территория. И территория у Котла была та, на которой он стоял. Куда бы его ни ставили и ни передвигали.
И там (в котле) тоже были у мам любимые мальчики. У мальчиков синеглазые девочки.
Было все. И лютики, и незабудки. И весна, и лето. И зима, и осень…
Но Завтра была война.
А война….
Что она такое, война?
Война.
…Искаженные лица. Страх. Тишина без ответа. (Так всегда молчит небо, когда черти играют в войну)
Исцелованные иконки.
И мальчик с третьим глазом во лбу.
Лишним глазом. Никому на свете не нужным.
«Мама посмотри, у меня третий глаз…»
Или просто «мама…»
И тот, живой еще мальчик думает «Слава Богу, это не меня…»
И очень страшно. И очень хочется жить.
Но мало ли, что кому-то там хочется. Главное же, война идет за правое дело. И дело это правое со всех сторон.
Черти сидят по домам и потирают над сводками лапки. Булькает котел…
А когда люди спрашивают, «За что?»
Им отвечают: «За родину…», «За правду», «За нами Москва!», «За нами Баден-Баден…»
А на самом деле это просто новая война за старый котел. Просто двум чертям там, внизу, стало скучно на своих сковородках. Они стареют. Жиреют. Над златом чахнут.
И играют в крестики-нолики.
Вычеркивая лапчонкой диагонали и вертикали.
Такова предыстория нашей истории, но наша (она будет очень короткая) история не о войне.
Наша история о любви.
Еще одна самая обыкновенная история.
Против войны, как против любой смерти, есть средство.
Оно не всегда помогает, да…
Войну нельзя, как плохую книгу, перелистнуть на слово «конец».
В ней приходится жить. И ждать. И пережить ее.
Верить.
Любить.
Надеяться.
Молиться.
И ждать.
Жили-были мальчик и девочка. С балконами на 833 школу. Сидели за одной партой.
Зимой катались в Серебряном бору на санках. Летом (иногда) мальчик приезжал на пару дней к этой девочке на дачу. Один раз даже жил целый месяц. И мамы у них дружили. А папы их играли весной на балконах в шахматы.
А мальчик и девочка ходили в кино на Октябрьском поле.
Они не думали о любви. Они просто дружили. И даже если и задумывались (иногда) о чем-то таком, то им некуда было торопиться. Ведь впереди у них была целая жизнь.
Была целая жизнь. Да.
Но завтра была война.
И хотя мальчик сказал девочке на лестничной площадке: «До завтра, Катя», но ему было 18 лет.
А Черти решили поиграть в свои крестики-нолики.
Шахматы…
Или что там у них.
И много было в тот, четырнадцатый проклятый год, на электрических проводах ворон.
И за восемнадцать лет до того, в девяносто (таком-то), слишком (как показалось чертям), слишком много рождалось мальчиков.
А это плохая примета. Так говорят старушки.
И всем приходилось, волей-неволей, прощаться друг с другом.
И этому мальчику, и этой девочке тоже.
У автобуса она сказала ему: «До завтра, Алеша»
А он улыбнулся (хотя ему было очень страшно) и ответил: «До завтра, Катя»
И они не могли даже поцеловать друг друга. Это вышло бы стыдно, на глазах у родителей.
На глазах у родителей, а родителям тоже некуда было девать глаза.
Некуда девать людям глаза и слезы, когда они расстаются перед войной.
Черти имеют отвратительную привычку отбирать у людей самое важное - «Завтра».
У мальчика и девочки не было с собой, что подарить друг другу на память.
Но ведь память нельзя…. подарить.
И она достала из своего пакета пустую общую тетрадку (48 листов). И написала на первой странице - «До завтра».
И отдала ему.
А он наклонился и поднял из лужи «Десять копеек».
И всю войну эти «Десять копеек», повешенные на ниточке, касались оловянного бабушкиного крестика у нее на груди.
48 лет шла война.
48 листов тетради с надписью «До завтра» были исписаны красными чернилами. Других чернил не бывает на войне.
Не приходили письма. Приходили только повестки и извещения. Молчали телефонные линии.
Шла война.
Война до победного конца. До победного конца с каждой стороны от котла.
Когда крестики с ноликами вычеркнуты одинаково. А поля выкошены подчистую.
Выли люди. Выли сирены. Собаки. Вороны кружили над крышами. Над черными огнями.
Били колокола.
Отцы хранили молчание.
Матери хранили надежду.
Хоронили молодых и старух.
Царапали землю мертвые пальцы.
Плевали в снег.
Плевали кровью.
Плевали, не дождавшись,
в вечный огонь.
Плевали в звезды.
Завтра не наступало.
Все тянулся и тянулся один-единственный день.
Но на сорок восьмой странице, только мальчик подумал, что ему больше негде писать о войне…
Война кончилась.
И он вернулся.
Поднялся по лестнице на четвертый этаж, где балконы выходят на 833 школу. И позвонил.
Открыла Катя.
Алеша положил исписанную тетрадку на подзеркальник.
В обложке была дырка от пули.
Пуля застряла в страницах.
(все-таки 48 листов надежды)
А черти уже снова поднимали трубки, чтобы позвонить друг другу.