Виктор Гюго. Собор Парижской Богоматери
Как известно он написал свою знаменитую книгу, что бы привлечь внимание к ужасному состоянию Нотр Дам. Французы поиздевались над собором ни хуже пожара. При чём Гюго в своём стиле: революция, взрывающая храмы, - это ничто, а вот пришедшие за ней короли со своими "улушательствами" - это настоящие виновники запустения Нотр Дам. При этом умалчивает, что если бы не эти королевские реформы мы в лучшем случае любовались бы на храм Юпитера или на маленькую христианскую церковь, что была на построена на его месте.
Но кто низвергнул оба ряда статуй? Кто опустошил ниши? Кто вырубил посреди центрального портала эту новую незаконную стрельчатую арку? Кто отважился поместить туда эту безвкусную, тяжелую резную дверь в стиле Людовика XV рядом с арабесками Бискорнетта? - Люди, архитекторы, художники наших дней.
А внутри храма - кто поверг ниц исполинскую статую святого Христофора, столь же прославленную среди статуй, как большая зала Дворца правосудия среди других зал и шпиц Страсбургского собора среди колоколен? Кто столь грубо изгнал из храма мириады статуй, которые населяли все промежутки между колоннами нефа и хоров, - статуи коленопреклоненные, стоящие во весь рост, конные, статуи мужчин, женщин, детей, королей, епископов, воинов, каменные, мраморные, золотые, серебряные, медные, даже восковые? - Уж никак не время.
А кто подменил древний готический алтарь, пышно уставленный раками и ковчежцами, этим тяжелым каменным саркофагом, разукрашенным головами херувимов и облаками, похожим на попавший сюда архитектурный образчик церкви Валь-де-Грас или Дома инвалидов? Кто столь Нелепо вделал в плиты карловингского пола, работы Эркандуса, этот тяжелый каменный анахронизм? Не Людовик ли XIV, исполнявший волю Людовика XIII?
Кто заменил холодным, белым стеклом цветные витражи, поочередно притягивавшие восхищенный взор, наших предков то к розетке главного портала, то к окнам алтаря? И что сказал бы какой-нибудь причетник XIV века, увидев эту потрясающую желтую замазку, которой наши вандалы-архиеПи-скопы запачкали Собор? - Он вспомнил бы, что именно этой краской палач отмечал дома осужденных законом; он вспомнил бы отель Пти-Бурбон, также вымазанный в желтый цвет в ознаменование измены коннетабля, той самой желтой краской, про которую сказал Соваль, что она "еще более ста лет сохраняла свою свежесть". Причетник решил бы, что святой храм осквернен, и в ужасе бежал бы.
А если мы, минуя тысячу мелких проявлений варварства, поднимемся на самый верх Собора, то спросим себя: что сталось с той очаровательной маленькой колоколенкой, опиравшейся на точку пересечения свода, столь же хрупкой и столь Же смелой, как и ее сосед, шпиц Сент-Шапель (тоже снесенный)? Стройная, остроконечная, звонкая, ажурная, она, далеко опережая башни, так легко вонзалась в ясное небо! Один архитектор (1787), обладавший непогрешимым вкусом, ампутировал ее и решил, что здесь вполне достаточно, того широкого свинцового пластыря, напоминающего крышку котла, которым теперь заклеена эта рана.
Таково было отношение к дивным произведениям искусства средневековья почти повсюду, особенно во Франции.
На Соборе можно различить три вида более или менее глубоких повреждений. Прежде всего бросаются в глаза повреждения, нанесенные рукою времени: оно там и сям неприметно выщербило и покрыло ржавчиной поверхность здания; затем на него беспорядочно ринулись полчища политических и религиозных смут, - слепые и яростные по своей природе, они растерзали роскошный скульптурный и резной наряд Собора, выбили розетки, разорвали ожерелья из арабесок и статуэток, уничтожили изваяния - одни за тй, что те были в митрах, другие за то, что их головы венчали короны; довершили разрушения вычурные и нелепые моды, которые при неизбежном упадке зодчества, начиная с анархических, но великолепных отклонений эпохи Возрождения, сменялись одна за другой.
Моды нанесли больше вреда, чем революции. Они врезались в самую плоть средневекового искусства. Они посягали на самый его остов, они окорнали, искромсали, разрушили, убили в здании его форму, его символ, смысл и его красоту. Не довольствуясь этим, моды осмелились переделать его заново, на что все же не отваживались ни время, ни революция. Считая себя непогрешимыми в понимании "хорошего вкуса", они бесстыдно наложили на раны памятника готической архитектуры свои жалкие, недолговечные побрякушки, мраморные ленты, металлические помпоны, - настоящую проказу всех этих яйцеобразных украшений, завитков, ободков, драпировок, гирлянд, бахромы, каменных языков пламена, бронзовых облаков, дородных амуров и пухлых херувимов, которая начинает пожирать истинное искусство еще в молельне Екатерины Медичи, а два века спустя заставляет его, измученное и искаженное, окончательно угаснуть в будуаре Дюбарри.
дальше
http://www.paris-unplugged.fr/1840-notre-dame-avant-restauration/
Но кто низвергнул оба ряда статуй? Кто опустошил ниши? Кто вырубил посреди центрального портала эту новую незаконную стрельчатую арку? Кто отважился поместить туда эту безвкусную, тяжелую резную дверь в стиле Людовика XV рядом с арабесками Бискорнетта? - Люди, архитекторы, художники наших дней.
А внутри храма - кто поверг ниц исполинскую статую святого Христофора, столь же прославленную среди статуй, как большая зала Дворца правосудия среди других зал и шпиц Страсбургского собора среди колоколен? Кто столь грубо изгнал из храма мириады статуй, которые населяли все промежутки между колоннами нефа и хоров, - статуи коленопреклоненные, стоящие во весь рост, конные, статуи мужчин, женщин, детей, королей, епископов, воинов, каменные, мраморные, золотые, серебряные, медные, даже восковые? - Уж никак не время.
А кто подменил древний готический алтарь, пышно уставленный раками и ковчежцами, этим тяжелым каменным саркофагом, разукрашенным головами херувимов и облаками, похожим на попавший сюда архитектурный образчик церкви Валь-де-Грас или Дома инвалидов? Кто столь Нелепо вделал в плиты карловингского пола, работы Эркандуса, этот тяжелый каменный анахронизм? Не Людовик ли XIV, исполнявший волю Людовика XIII?
Кто заменил холодным, белым стеклом цветные витражи, поочередно притягивавшие восхищенный взор, наших предков то к розетке главного портала, то к окнам алтаря? И что сказал бы какой-нибудь причетник XIV века, увидев эту потрясающую желтую замазку, которой наши вандалы-архиеПи-скопы запачкали Собор? - Он вспомнил бы, что именно этой краской палач отмечал дома осужденных законом; он вспомнил бы отель Пти-Бурбон, также вымазанный в желтый цвет в ознаменование измены коннетабля, той самой желтой краской, про которую сказал Соваль, что она "еще более ста лет сохраняла свою свежесть". Причетник решил бы, что святой храм осквернен, и в ужасе бежал бы.
А если мы, минуя тысячу мелких проявлений варварства, поднимемся на самый верх Собора, то спросим себя: что сталось с той очаровательной маленькой колоколенкой, опиравшейся на точку пересечения свода, столь же хрупкой и столь Же смелой, как и ее сосед, шпиц Сент-Шапель (тоже снесенный)? Стройная, остроконечная, звонкая, ажурная, она, далеко опережая башни, так легко вонзалась в ясное небо! Один архитектор (1787), обладавший непогрешимым вкусом, ампутировал ее и решил, что здесь вполне достаточно, того широкого свинцового пластыря, напоминающего крышку котла, которым теперь заклеена эта рана.
Таково было отношение к дивным произведениям искусства средневековья почти повсюду, особенно во Франции.
На Соборе можно различить три вида более или менее глубоких повреждений. Прежде всего бросаются в глаза повреждения, нанесенные рукою времени: оно там и сям неприметно выщербило и покрыло ржавчиной поверхность здания; затем на него беспорядочно ринулись полчища политических и религиозных смут, - слепые и яростные по своей природе, они растерзали роскошный скульптурный и резной наряд Собора, выбили розетки, разорвали ожерелья из арабесок и статуэток, уничтожили изваяния - одни за тй, что те были в митрах, другие за то, что их головы венчали короны; довершили разрушения вычурные и нелепые моды, которые при неизбежном упадке зодчества, начиная с анархических, но великолепных отклонений эпохи Возрождения, сменялись одна за другой.
Моды нанесли больше вреда, чем революции. Они врезались в самую плоть средневекового искусства. Они посягали на самый его остов, они окорнали, искромсали, разрушили, убили в здании его форму, его символ, смысл и его красоту. Не довольствуясь этим, моды осмелились переделать его заново, на что все же не отваживались ни время, ни революция. Считая себя непогрешимыми в понимании "хорошего вкуса", они бесстыдно наложили на раны памятника готической архитектуры свои жалкие, недолговечные побрякушки, мраморные ленты, металлические помпоны, - настоящую проказу всех этих яйцеобразных украшений, завитков, ободков, драпировок, гирлянд, бахромы, каменных языков пламена, бронзовых облаков, дородных амуров и пухлых херувимов, которая начинает пожирать истинное искусство еще в молельне Екатерины Медичи, а два века спустя заставляет его, измученное и искаженное, окончательно угаснуть в будуаре Дюбарри.
дальше
http://www.paris-unplugged.fr/1840-notre-dame-avant-restauration/