(no subject)
Не знаю, как остальным, но мне все время мерещился у нее грустный взгляд. Мне кажется, ей для счастья все время чего-то не хватало: внимания, охоты, движения, запахов, поля, щенков. И я, как это ни грустно сейчас признать, когда хотела сеттера, не осознавала, какая это подвижная, гулятельная и эмоциональная порода.
Я перед Никой виновата. Мне все время приходилось оставлять ее, уходить: на учебу, на работу, к Денису. Я слишком привязала ее к себе: играла с ней так, как не могли родители; общалась с ней на равных, заглядывая в глаза; очень много обнимала и гладила.
Когда Ника во сне начинала дрыгать лапами и лаять сквозь зубы, я наклонялась и негромко говорила "Ника, моя хорошая, молодец" - чтобы она успокоилась и сон свернул в другое русло.
Со временем на прогулках Ника перестала подпускать к нам других собак - так дорожила каждой минутой нашего общения. Я пыталась ее отучить, ругала, но не вышло. Стала всем говорить "Ника необщительная".
Я не знаю, что у собак за шестое чувство, но я клянусь - как только я утыкалась в подушку в своей комнате и совершенно беззвучно пускала слезу, Ника приходила из любой, даже самой отдаленной части квартиры. Приходила и тыкалась носом в мои соленые щеки. Во взгляде однозначно читался вопрос: "что случилось?", уши в такие моменты у нее всегда приподняты. Я никогда этого не забуду.
Она прожила 12 лет, это совсем немного для собаки. В последние 2 года ей уже было нехорошо. 3,5 года назад в возрасте почти 9 лет ей сделали операцию по удалению гряды молочных желез (был рак) и стерилизации. Осенью она приходила в себя, стала набирать вес, а весной мы с ней так повалялись на косогоре, что схватили штук 15 клещей. И не уследили потом, что клещ оказался переносчиком пироплазмоза. Когда она перестала писать, мы повезли ее в ветеринарку. Несколько ночей я провела в ветклинике рядом с лежащей под столом под капельницей Никой. Откачали.
Через полгода я переехала от родителей к молодому человеку. Что я могла сделать. Я бывала дома почти каждые выходные, иногда гуляла с ней. Пыталась играть, но в горле стоял ком, ведь мне приходилось каждый раз уходить надолго. Никогда не забуду ее глаза: возмущенные, обиженные, вопрошающие. Она не провожала до двери, а останавливалась посередине холла. Она так сильно не хотела прощаться, что приходилось подходить к ней и трепать за ухом. Была бы она ребенком, не дала бы себя поцеловать и убежала бы, надувшись, в свою комнату.
А иногда они с д.Вовой шли меня провожать. И тогда Ника оборачивалась тысячу раз, когда я уходила, а ее вели к дому.
Потом она немного подпривыкла, или может затаила в глубине себя это чувство.
Иногда она не верила, что я пришла, и даже не бежала меня встречать, думая, что это неправда и ей мерещится. И когда я подходила и обнимала ее, здороваясь, она смотрела на меня так, будто я ангел, спустившийся к ней с небес, и что это чудо не может быть правдой и это сон.
Все эти три года она все время болела - то одно, то другое. Лечить ее была исключительно моя обязанность.
Мой приход стал означать для Ники лечение, мучение, стрижку когтей, обрезание колтунов. И поэтому иногда она меня встречала как ангела (в глазах все читалось), но при этом тряслась мелкой дрожью, боялась.
Было много хорошего, но сейчас мне вспоминается только ее грустный взгляд и мне, как всегда, приходится оставлять ее. Вот и сейчас, как будто не она ушла, а я ее оставила. Меня не было рядом, когда ее усыпляли, и я не могла иначе... Ника, прости меня.
Мой рыжий нос. Прости за все.
Я перед Никой виновата. Мне все время приходилось оставлять ее, уходить: на учебу, на работу, к Денису. Я слишком привязала ее к себе: играла с ней так, как не могли родители; общалась с ней на равных, заглядывая в глаза; очень много обнимала и гладила.
Когда Ника во сне начинала дрыгать лапами и лаять сквозь зубы, я наклонялась и негромко говорила "Ника, моя хорошая, молодец" - чтобы она успокоилась и сон свернул в другое русло.
Со временем на прогулках Ника перестала подпускать к нам других собак - так дорожила каждой минутой нашего общения. Я пыталась ее отучить, ругала, но не вышло. Стала всем говорить "Ника необщительная".
Я не знаю, что у собак за шестое чувство, но я клянусь - как только я утыкалась в подушку в своей комнате и совершенно беззвучно пускала слезу, Ника приходила из любой, даже самой отдаленной части квартиры. Приходила и тыкалась носом в мои соленые щеки. Во взгляде однозначно читался вопрос: "что случилось?", уши в такие моменты у нее всегда приподняты. Я никогда этого не забуду.
Она прожила 12 лет, это совсем немного для собаки. В последние 2 года ей уже было нехорошо. 3,5 года назад в возрасте почти 9 лет ей сделали операцию по удалению гряды молочных желез (был рак) и стерилизации. Осенью она приходила в себя, стала набирать вес, а весной мы с ней так повалялись на косогоре, что схватили штук 15 клещей. И не уследили потом, что клещ оказался переносчиком пироплазмоза. Когда она перестала писать, мы повезли ее в ветеринарку. Несколько ночей я провела в ветклинике рядом с лежащей под столом под капельницей Никой. Откачали.
Через полгода я переехала от родителей к молодому человеку. Что я могла сделать. Я бывала дома почти каждые выходные, иногда гуляла с ней. Пыталась играть, но в горле стоял ком, ведь мне приходилось каждый раз уходить надолго. Никогда не забуду ее глаза: возмущенные, обиженные, вопрошающие. Она не провожала до двери, а останавливалась посередине холла. Она так сильно не хотела прощаться, что приходилось подходить к ней и трепать за ухом. Была бы она ребенком, не дала бы себя поцеловать и убежала бы, надувшись, в свою комнату.
А иногда они с д.Вовой шли меня провожать. И тогда Ника оборачивалась тысячу раз, когда я уходила, а ее вели к дому.
Потом она немного подпривыкла, или может затаила в глубине себя это чувство.
Иногда она не верила, что я пришла, и даже не бежала меня встречать, думая, что это неправда и ей мерещится. И когда я подходила и обнимала ее, здороваясь, она смотрела на меня так, будто я ангел, спустившийся к ней с небес, и что это чудо не может быть правдой и это сон.
Все эти три года она все время болела - то одно, то другое. Лечить ее была исключительно моя обязанность.
Мой приход стал означать для Ники лечение, мучение, стрижку когтей, обрезание колтунов. И поэтому иногда она меня встречала как ангела (в глазах все читалось), но при этом тряслась мелкой дрожью, боялась.
Было много хорошего, но сейчас мне вспоминается только ее грустный взгляд и мне, как всегда, приходится оставлять ее. Вот и сейчас, как будто не она ушла, а я ее оставила. Меня не было рядом, когда ее усыпляли, и я не могла иначе... Ника, прости меня.
Мой рыжий нос. Прости за все.
