Умберто Чикатило.
В моей истории все началось с малого. В средней школе я открыл в себе страсть к поездкам в общественном транспорте, точнее, не к самим поездками, а к тем перформансам, которые я в них устраивал. Стоило выбрать жертву: женщина, юноша ,ребенок- кто угодно, кроме полубезумных старух- прижаться к ней как можно ближе и начать ненавязчиво покусывать губы, с постепенным усилением темпа и силы укусов. С каждой остановкой я грыз губы все сильнее, делал это открыто и даже приветливо. Каждый сосед старался оставаться безразличным к моей нервозности. Но со временем становилось просто невозможно не коситься на мой чавкающий изъеденный рот. Я ел себя, ел прилюдно, ел так, что сам Жорж Батай отвернулся бы. Кровь обязательно капала с губ на подбородок, а сосед обязательно отворачивался в противоположную мне сторону. И перед его выходом- этот момент я научился определять безошибочно- я всегда осторожно касался его плеча и спрашивал о абсурдно отстраненной вещи. Глаза моего собеседника в этот момент становились прозрачно-выеденными. Растерявшись, они что-то мычали для отговорки и спешно выходили, потеряв на мгновение рассудок. Так я научился опустошать людей.
Первый осознанный и серьезный опыт выедания души случился в старшей школе. Ассистировала мне моя же первая любовь. Первая любовь не проходит, но первое выедание не забудется и после твоей собственной смерти. Это были теплые отношения, способные окончится взаимодоверительной потерей девственности, но я украсил нашу связь долей хищнической игры. Выуживая из своей подруги первый поцелуй, я элегантно отстранялся от первого шага, поэтому нельзя было сказать, что я лезу со своим кипящим либидо, но и окончательно холодным назвать меня было бы неправильно. и вот, в тактически выгодный день, я назначил долгую прогулку по лесу. Затяжная пешая прогулка, долгожданное заваленное дерево, критическая узость широчайшего бревна- все стереотипно, поэтому и максимально эффективно- милая девушка кинематографически медленно потянулась своими губами к моим, так медленно, что я еле успел сфокусировать мутнеющее волнения сознание и сказать заранее заготовленное:"Прости, но это сильно круто. моя подруга уже ревнует меня к тебе. я думал мы нормальные друзья, но ты все хочешь изменить, превратить дружбу в отношения. давай пока не будем тусоваться. это, конечно, прекрасно, что я тебе нравлюсь, но ты перегибаешь".это была идеальная шахматная партия. Атака Лужина из камеры обскура. Девочка перевелась на домашнее обучение.
Моим первым манифестом стала мертвая кошка в намеренно оставленной сумке. Перед удушливым благовонием мертвой кошки все равны: и блюющие мужчины, и ревущие дети, и захлебывающиеся женщины- это было, как мне казалось, вершиной моего собственного морального терроризма. Пока я не встретил моего недостижимого соперника: местная сумасшедшая нашла мою сумку и, чего я больше всего боялся, поэтому отрицал, спокойно достала подгнившее тело кошки, несколько раз заботливо прошлась ладонью по спине трупика, повязала на кошачью шею бечёвку и потащила одомашненный трупик за собой.- никогда ни одна имитация не превзойдет настоящего безумия. Реальность всегда страшнее вымысла.- я лицом к лицу столкнулся с этим сокрушительным постулатом творчества.
Я долго пытался перебороть свое творческое бессилие. Осознание того, что ни одна из моих акций не превзойдет безумия истинного, стало катализатором для нового творческого поиска. Я восходил от малого к большому и подошел, наконец, к зиккурату своего гения. Я осознал своё миссианство: я должен завершить этап постмодернизма, и хватит играть с мелкими приемами, пора воплотить в жизнь серию идеальных постмодернистских убийств. Я стану Умберто Чикатило. Я открою последний тайник постмодернизма, закрыв тем самым тему постмодернизма окончательно. Я стану точкой.