Про Олимпиаду. Из старого и забытого.
Оригинал взят у vedmed_190 в Про Олимпиаду. Из старого и забытого.
(с) Том Салливэн, перевод Петра Бородина
Микки Маус - Олимпиец.
В разных частях света, приблизительно с часовым интервалом в небо взмыли два самолета спецназначения. Первым от взлетной полосы секретной базы под Минском оторвался гигант советского Аэрофлота. Сорока минутами позже "бегемот" с загнутыми крыльями, принадлежавший компании Пан Америкэн, покинул тщательно охраняемый тренировочный комплекс в Прово, штат Юта. Международное воздушное пространство оба лайнера пересекали в сопровождении истребителей. Под контролем орбитальных спутников слежения каждый из них следовал курсом, огибающим центры управления климатом.
Среди пассажиров на обоих бортах царила ничем не нарушаемая скука. Время от времени раздавались хвастливые выкрики:
- Мы их уделаем, а, Никита?!
- Эгей, Стилт, да мы как начнем швырять, эти красные молокососы вмиг позеленеют!
Посадку произвели в гаванском аэропорту Хосе Марти на изолированных полосах, удаленных друг от друга на двести метров и разделенных тремя рядами колючей проволоки. Телеобъективы сократили расстояние.
- Подделка! - взревел русский, просмотрев часом позже кадры высадки американцев.
- Мошенничество. - Американец, вперившись в собственный экран с панорамой русского десанта, потирал руки.
На следующий день, стоя рядышком на поле битком набитого олимпийского стадиона, они произнесли слова клятвы братства и честной игры.
Это было просто вавилонское столпотворение: сто шестнадцать стран, шестьдесят восемь языков. Когда клятва отзвучала и трибуны сотряс рев толпы, Дункан Шерман слащаво улыбнулся русскому коллеге.
- Мистер Смердяков, - произнес он несколько официально, - я надеюсь, мы сможем обойтись без переводчика.
Георгий Смердяков, в свою очередь, позволил себе улыбнуться:
- Да, я немного говорю по-английски, мистер Шэррмен.
И они смерили друг друга вежливо-дерзкими взглядами.
Русский прощупал взглядом седого, неряшливого человека, заросшего щетиной, возможно, из бывших спортсменов, с землистым от постоянной работы взаперти цветом кожи. Американец ознакомился с плоской, как блин, слегка скособоченной румяной физиономией ответственного представителя СССР и пришел к выводу, что тот никогда не шнуровал кроссовок. Едва ли этот херувимчик Смердяков вообще сможет дотянуться до своей обуви, не потянув подколенные сухожилия.
- Надеюсь, перелет был приятным? - осведомился Шерман.
- Весьма. А ваша посадка, я полагаю, мягкой?
- Можно подумать, вы ее не видели.
Смердяков на миг растерялся, но Шерман сверкнул зубами, и русский опять осклабился.
- Надеюсь, туман не испортил вашего фильма, - сказал он. - Мы свой, чтобы повысить четкость, обработали на компьютере.
- Ах, мистер Смердяков, разве мог жиденький туман помешать нам рассмотреть ваших тяжелоатлетов, которых спускали с борта самолета при помощи лебедки?
- Багаж у них громоздкий, - махнул рукой Смердяков. - Между прочим, мне было тревожно за этого вашего четырехметрового баскетболиста. Не зашиб ли он себе голову? Или то была прыгунья в высоту? Наш тренер утверждает, что губы у него были накрашены.
- Вы, должно быть, видели Стилта - он нес на плечах свою подружку. Самый длинный из наших едва достигает девяти футов. Примерно втрое выше ваших малявок.
- Плавок?.. - Смердяков прикинулся чайником.
- Малявок, лиллипуток. Ну, знаете, этакие мышки-грызунишки, крошечный народец.
Русский беспомощно пожал плечами:
- А, вы о гимнастках? Команда гимнасток у нас очень юная. Однако позвольте вас поздравить со столь необычной формой скелетов у многих спортсменов. Чтобы сравняться с вами, нам пришлось бы нарушить все правила Второй олимпийской хартии по генной инженерии.
Как и почти весь русский персонал, Смердяков имел диплом доктора-генетика. Выпад задел Шермана, но он не имел права вступать в полемику.
Тем временем мимо них пронесли олимпийский факел, и Шерман встал навытяжку. Под бурные овации, словно в торжественной паване, факел плыл по беговой дорожке. Вот его подняли по ступенькам на верхнюю трибуну стадиона, и он замер. Флажки затрепетали. На водяных струях в воздух взлетели олимпийские кольца. (Тут явно приложил руку Уолт Дисней. Кому еще взбредет в голову подобный трюк? А после игр второе и четвертое кольца превратятся в мышиные уши.) Факел поднесли к чаше, и вверх взметнулся столб пламени. Снова рев лавиной обрушился на трибуну, где стояли Шерман со Смердяковым. Официальным лицам принесли шампанского.
- За моего друга Шэррмена! - провозгласил Смердяков. Русское продолжение тоста повергло переводчицу в истерику.
Шерман благодарно кивнул.
- За Смедрякова, - не остался он в долгу, - хрен с укропом ему в ж...!
На следующее утро Шерман приехал на стадион задолго до начала соревнований. Прохаживаясь по полю и беговой дорожке, он наблюдал за прибывающими советскими участниками и что-то диктовал своему неразлучному Пятнице - секретерю Феликсу. Пока спортсмены перед разминкой стаскивали одинаковые, провонявшие потом костюмы, он придумал, как различать их без номеров.
- Автограф, - просил он, тыча в лицо какому-нибудь спортсмену блокнотом и карандашом. - Автограф, пожялюста.
Польщенный спортсмен ставил свою подпись, а Пятница щелкал его на пленку. Без имен было не обойтись, ведь на международных соревнованиях многие участники из боязни подвергнуться хромосомному тесту не показывались месяцев по пятнадцать. А хромосомные тесты ввели по причине генетического жульничества. Спорьсмены опасались дисквалификации на олимпийский год.
При появлении русских женщин Шерман заметно оживился. Утверждать, что это женщины, он мог лишь на том основании, что, в отличие от мужчин, надпись "СССР" находилась у них не на правой, а на левой стороне груди. Когда они скинули куртки, никакой разницы не осталось. Но кто воистину поразил Шермана и вызвал наибольшие подозрения своими нечеловеческими формами, так это прыгуньи.
- Боже мой... - протянул он.
- Блошиный цирк, - подтвердил Пятница.
Тонконогие, одинаковые, как сосиски, русские прыгуньи казались насекомоподобными русалками. Разминаясь, они подпрыгивали, будто кузнечики, и противоестественно выворачивали ноги. Развеялись последние сомнения.
- Протест, протест, протест, - забормотал Шерман, быстро щелкая пальцами.
Пятница выгреб из чемоданчика пачку форменных бланков, но сивые усы шефа уже мелькали среди исполнительниц низкоорбитального балета.
- Автограф... (Готовь камеру, Феликс...) Автограф, пожялюста!
Пятница сражался с видеокамерой, чемоданчиком и бланками протеста.
Внезапно раздался низкий рокот, и одна из дам двинулась к Шерману, размахивая в воздухе руками, словно протирала ветровое стекло.
- Это их тренер, сэр, - предупредил Феликс.
Шерман не двинулся с места.
- Она говорит, если вы еще раз приблизитесь к ее девочкам, она скажет Людмиле, чтобы врезала вам по... э-э...
- Ясно, Феликс.
Шерман фальшиво улыбнулся и, отсалютовав прыгуньям карандашом, ретировался. Некоторые девушки хихикнули. Басом.
- Видал? Видал, какие обидчивые? Ну нет, Феликс, теперь уж им не отвертеться, дисквалификация обеспечена. - Шерман понизил голос: - Заполняй формы. Имен не проставляй, раздобудем их после.
- В чем будет состоять обвинение, сэр?
- Пиши что попало. Чесались обеими ногами одновременно и чирикали. Или, скажем, икры у них длиннее бедер. Мы потребуем анализа хромосом и выведем на чистую воду их родителей, черт возьми! А понадобится - и пра-пра-прародителей - вплоть до зайцев-русаков!
- Так точно, сэр.
Синхронный русский вариант этого спектакля проходил в первом гимнастическом зале универсального дворца спорта, куда по вызову запаниковавшего тренера борцовской команды отправился Смердяков.
Американская команда ящерицами разлеглась вокруг ковра, на котором происходил поединок по вольной борьбе между борцом с Украины, выглядевшем, словно кретин-щитовидник, и горбатым, как бизон, янки. Горб выпячивался у него промеж лопаток, словно египетская пирамида.
- Прямо хоть шляпу вешай, - показал на него убитый горем тренер.
Смердяков выпучил глаза, его подбородок отвалился на складки шеи.
- Мы выиграли бы все встречи, но эти сволочи... - плаксиво бормотал тренер, - их же невозможно прижать к ковру! Они все горбуны! Мы не можем победить даже по очкам. Панкин заработал синяк на груди, делая захват.
- Опротестуйте поражения. Когда выступает Короленко?
- В следующей схватке.
Тем временем украинец-щетовидник захватил ноги американца и безуспешно крутил его на горбе. Смердяков припал на четвереньки, чтобы поглядеть и со злости ударил кулаком по ковру. Американец быстренько выиграл у соперника по очкам.
- Короленко! - вызвал тренер русских.
Короленко поднялся, стаскивая свитер. Тренер надел перчатки и начал массировать ему мышцы. Раздалось сухое потрескивание.
- Да он покрыт чешуей! - ахнула капиталистическая сторона.
Звездно-полосатый Квазимодо, не слишком уверенный в легкой добыче, немного заартачился на своей половине борцовского круга.
- А экзема не заразна? - послышался его трусливый вопрос. Как все американцы, он боялся микробов.
Тренер заверил подопечного, что этот сибирский хлебороб просто обгорел на кубинском солнце. Но первое прикосновение к противнику заставило американца отдернуть руку. Когда же Короленкр, хрюкая свиньей, обхватил его за торс, он завопил как резаный.
- У него не кожа! - затравленно озираясь, орал непобедимый горбун. - Этот парень - аллигатор!
Рефери, хотя и говорил в основном по-японски, понял этот крик души и жестом отправил Короленко на проверку.
- Он покрыт фиберглассом! - продолжал орать американец, демонстрируя ссадины у себя на боках. - Я не борюсь с ананасами!
Тут обе команды втянулись в перепалку, огласив зал двуязычными оскорблениями. Судья, удерживавший их от непосредственного контакта, вдруг выпрямился и с достоинством объявил на дальневосточном английском:
- Лазгланисительный линий не подлезатя! - И рубанул рукой, показывая, что схватка прервана.
Американец, натягивая куртку, грубо обозвал противника коммунистическим кактусом, и осажденный рефери объявил о штрафных санкциях.
Смердяков пожал плечами и присел к судейскому столику напротив тренера американцев заполнять новый бланк протеста.
Так продолжалось всю первую неделю, и наконец Олимпийский комитет, расписавшись в собственном бессилии, созвал противоборствующие стороны на неофициальные переговоры в отеле "Гавана Либр".
Шерман, еще более заросший и землистый, в синем блейзере, из которого не вылезал уже тридцать шесть часов, явился первым. Смердяков выдержал тактическую паузу за кофе в ближайшей кондитерской, но выглядел таким же потрепанным; его жирная физиономия утратила упругость и ангелоподобие и расплылась студнем. И вот они сидели лицом к лицу, уставившись на булавки в лацканах друг у друга.
- Джентльмены, - начал мудрый патриарх олимпийских игр, сидевший во главе полированного стола переговором, - все мы очень старались...
Все, что он говорил дальше, было пустопорожней белибердой. Смердяков знал это заранее, и Шерман тоже. Знали это и два присутствующих члена Исполкома МОК, и даже ухмыляющийся кубинец, который, казалось, забрел сюда по ошибке. Всех просто тошнило от нравоучений старого хрыча. Они пришли сюда не для того, чтобы их мирили. Они пришли скрестить шпаги, пролить кровь, а после, - но только если крови будет достаточно, и к тому же надлежащего цвета, - после похоронить.
- От имени Соединенных Штатов, - встряхнулся в нужный момент Шерман, - я требую исследования генов следующих советских участников: Ивана Спадунки, центрового...
- Спадунки!
- ...центрового советской баскетбольной команды... - Шерман не удостоил взглядом Смердякова, пришедшего в ужас.
- В обмен на генный тест Спадунки мы потребуем обследовать гены гуманоида, называемого Стилтом!
- ...шестовиков Олега Котова, Михаила Силина, - бесстрастно продолжал Шерман, - и дискобола Петра... э-э...
- Цибули, - подсказал Пятница.
- Да, того, с чугунными предплечьями.
- Все наши легкоатлеты прекрасно развиты, - заявил Смердяков.
- Тогда я хочу, чтобы контрольные пробы взяли у них у всех.
- Ну, и до чего вы собираетесь докопаться? Хотите доказать, что они продукт химического синтеза?
- Э-э, бросьте молоть чепуху.
Смердяков самодовольно забулькал. Смех зарождался у него где-то в желудке и напоминал чревовещательские фокусы.
- Мы подозреваем, что они - хи-ме-ры, - с расстановкой произнес Шерман. - Вам удается каким-то образом вызывать направленный обмен группами генов между клетками зародышей. У человека становится сколько угодно родителей. Например, две пары, или четыре. А группы генов для обмена можно подобрать любые - хоть человечьи, хоть звериные, хоть мышиные.
- Аб-сурд! - чересчур, пожалуй, злобно закричал Смердяков и тут же попытался сгладить впечатление от своего выпада презрительным смешком. - Восемь родителей! Ну конечно. Восемь матриц заурядности вместо двух. Стоит подумать. Из ничего - кое-что, так, Шэррмен? Если вы хоть в чьих-нибудь клетах обнаружите подобную генетическую подмену, я самолично с удовольствием отправлю домой и Спадунку, и Цибулю. Почему бы и нет? Давайте проверяйте их на число родителей.
- Верно, - согласился Шерман, - проанализировать такую мешанину мы не сумеем. Но мы сумеем доказать, что генный набор этих спортсменов не соответствуют набору любой пары родителей, каких только вы нам ни подсунете. Даже с учетом мутаций.
Смердяков застучал кулаком по столу:
- Это не доказательство, Шэррмен! Никто не может считаться виновным, пока нет доказательств. Неужели ваше хваленое капиталистическое правосудие пойдет на нарушение принципа презумпции невиновности? Докажите, что эта генетическая свистопляска, в которой вы нас обвиняете, вообще осуществима!
- Папай, - саркастически парировал Шерман.
[Папай ("Пучеглаз") - герой американских комиксов, для подкрепления сил питающийся шпинатом.]
- Пап-ай? - удивленно замигал Смердяков. - Что такое пап-ай?
- Мы имеем дело не с уголовным правом, - ласково сказал Шерман, - мы имеем дело с правом участия в Олимпиаде.
- Пап-ай - это что? - спросил Смердяков у председателя.
- Папай - он и есть Папай, - проинформировал тот.
Было слышно, как кубинец повторил с удовольствием:
- Пап-ай.
Смердяков заметно растерялся. Папай? Может, это английская кличка того неведомого источника информации, который использовала вражеская резидентура?
- ...И до тех пор, пока не будут получены достоверные данные о генеалогии всех участников, относительно которых возникли подозрения, они должны быть дисквалифицированы и медали у них отобраны, - выдал Шерман заключительное заявление.
- О генеалогии? - взвизгнул Смердяков. - Неврастеник американец желает взглянуть на наши родословные! У нас - родословные! Неслыханно! Сначала он выдумал армию мутантов, чем оскорбил цвет советской молодежи, потом извлек на свет какого-то мистического прародителя... этого, как его, Пуп-айя, существующего, вероятно, лишь в империалистических баснях... а теперь ему еще хочется лишить нас медалей! Забавно, что все это - невзирая на протесты советской стороны. Но у меня тоже есть списочек! - Он выхватил из кармана лист бумаги и потряс им в воздухе. - Фехтовальщики с руками длиннее ног, ватерполисты с рудиментарными органами, выделяющими жир, как у китов, и этот их вратарь по имени Пон-тун!.. Не стоит продолжать. А провокации? Надо ли рассказывать, как Спадунке позвонили в три часа утра и сообщили, будто его беременную жену Веру арестовали, совершенно голую, возле памятника Ленину в Новгороде? Нужно ли напоминать, как наши спортсмены получали анонимные подарки вроде радиоприемников с жучками? Думаю, не стоит, все и так знают. Я лишь прошу, чтобы американцы, перечисленные в МОЕМ списке, были отстранены от участия в соревнованиях и чтобы у них тоже были взяты пробы генов. Мы тоже доберемся до пуп-айев!
Шерман хрустнул суставами пальцев.
- Посчитаем медали, Феликс.
- Золото: двадцать восемь на двадцать восемь. Серебро: шестнадцать на одиннадцать. Бронза: двадцать три на двадцать две в нашу пользу. Не считая, конечно, того, что еще не рассмотрены некоторые протесты.
- И без результата заплыва на полторы тысячи вольным стилем, а там золото, можно считать, у нас в кармане. - Шерман тянул лимонад, косясь на экран, где показывали соревнования пловцов. Убедившись, что его кровь - желанный нектар для кубинских москитов, он отказался от посещения спортивных объектов и превратил свой гостиничный номер в штаб, оборудованный пятью телефонами и тремя телевизорами. - А что выйдет, если протесты будут удовлетворены, а, Феликс?
Пятница вздохнул, словно омар на пару:
- Примерно одинаково по золоту и серебру. Они могут обскакать нас по бронзе.
- Ну, на бронзу всем начхать. Насколько я понимаю, после того как сегодня все утихомирится, результат на полутора тысячах внесет свои коррективы. Да, думаю, так. А как по-твоему, Феликс?
- Не знаю, сэр. Русские еще не видели, как плавает Томпсон. Они вполне могут заявить протест... Сэр, э-э...
Затянувшаяся пауза заставила Шермана взглянуть на Пятницу.
- Что такое?
- Сэр, не Смердяков ли это?
- Где?
- Вон там, за стартовыми тумбами.
Шерман так приник к телевизору, что ему стали видны отдельные световые точки на экране. Часть из них, сгустившись, образовала нечто малосимпатичное и весьма напоминающее физиономию Георгия Смердякова.
- Не-ет, мы так не договаривались, пышка-комми!
По загривку Шермана пробежала колючая волна. Эйфория перед крахом. Томпсон был последней козырной картой Штатов, и если она окажется битой, это будет означать полное поражение. А лично для Шермана станет крахом навечно. Он представил себя в положении проигравшего финалиста: нежеланный гость на коктейлях, всеми пренебрегаемый, сопровождаемый шепотком: "Это тот самый Шерман, что погорел в Гаване".
Шерман добрел до плавательного комплекса, потом собрался с силами, протиснулся сквозь группу мокрых обнаженных тел и засеменил по белоснежным скрипучим дорожкам, ведущим к бассейну. Бассейн напоминал бурлящий котел. Служащие старались организовать хронометристов для подстраховки таймеров, подключенных к финишным планкам. Смердяков цинично наблюдал за маневрами своего американского коллеги.
- Гео-оргий! - наигранно-радушно воскликнул Шерман. - А я как раз собирался выразить вам свою радость после заседания по поводу окончания всей этой тягомотины с протестами. Все-таки мы использовали шанс устранить всякие недоразумения, верно? Сегодня предпоследний день соревнований и пора забыть все обиды. И Комитету сейчас не до нас, и спортсмены заняты своим делом. Дух Игр превыше всего! Как вы считаете, Георгий?
Смердяков задумчиво выпятил губы.
- Э, да бросьте вы, - хихикнул Шерман. - Мы выполняли свою работу. Наше дело - сидеть да наблюдать за происходящим.
Смердяков начал жевать губами. Один из пловцов на развороте нагнал крутую волну, окатив собеседников брызгами.
- Ах да! - воскликнул Шерман, когда оба отскочили от края бассейна. - Я только что из сектора по прыжкам в воду. Мы отозвали протест по поводу вашего прыгуна Баба... Бабалуса... В общем, этого, похожего на белку-летягу.
- А-а, это того, что занял пятое место? - усмехнулся Смердяков.
- Пятое? Неужели? Надо же, только пятое... Ну, он может подтянуться на ступеньку-другую, если последует еще чей-нибудь протест по поводу занявших места повыше. На наш взгляд, наступило время... как бы это сказать... Словом, мы думаем отозвать все наши протесты. Разумеется, рассчитывая на взаимность.
Новая волна ударила в бортик - это стартовали последние участники эстафеты. Шлеп! - плюхнулся в воду отставший финалист, и с этим звуком настроение Смердякова резко изменилось.
- Подавись шпинатом! - изрыгнул он.
Глаза Шермана засверкали:
- Без вульгарностей, Георгий...
- Подавись шпинатом, Пуп-ай. У нас, знаете ли, тоже имеются источники. Советско-американское общество культурных обменов в Армении изучило вашу империалистическую мифологию. Мы тоже не дураки и умеем считать медали не хуже вашего. Думаю, вы надеялись, что мы не заметим этого... эту вашу амфибию Томпсона? Никогда не разминается, носит специальную обувь. У него, кажется, ноги ниже колен вообще без костей, вот так-то, Шэррмен.
- Томпсон? Томпсон... Это у которого остеогенезис ног?
- Весьма специфическое заболевание, не правда ли? И еще: нам сообщили, что он совсем не дышит во время заплыва. Это действительно так, Шэррмен? Полторы тысячи метров без единого вдоха-выдоха. А ведь даже киты дышат, хоть и через дырку в башке.
- Он тоже дышит, Георгий, только очень быстро. Клянусь. У него настолько эластичные губы, что для вдоха достаточно малейшего поворота головы.
- Поразительно! Мы, пожалуй, постараемся это заснять.
Они уселись в кресла футах в двадцати от хронометристов. Дорожки освободились, судьи приготовились, в бассейне воцарилось напряженное молчание. К четвертой дорожке, поддерживаемый с обеих сторон товарищами по команде, прошествовал Томпсон. На ногах у него было нечто вроде горнолыжных ботинок, обтягивающих икры. Длинные полужесткие пластины, выдвинутые из ботинок вверх, были, очевидно, приспособлениями для поддержания равновесия. Не меньшее впечатление производила и голова Томпсона. За исключением тонкой полоски волос за ушами, она была абсолютно лысой.
- Амфибия! - возликовал Смердяков, хлопая себя по макушке.
Кинокамеры русских застрекотали.
И вот наступил последний день Игр. Мировой рекорд Томпсона был опротестован. Олимпийский комитет пребывал в нерешительности. Кто-то прислал Смердякову семь комплектов комиксов о Папае и пачку свежезамороженного шпината. Гаванские москиты питались кровью Шермана.
В своем номере Шерман смотрел телезапись финальных скачек на гран-при. Дядюшка Сэм получил еще одно золото, правда временно. Дурацкое золото.
- Теперь все будет зависеть от бокса, Феликс, - вздохнул Шерман. - Посмотри на эту клячу. У нее не ноги, а шатунно-кривошипный механизм. Того и гляди, пар пойдет. Ну как тут не пройти протесту? Теперь последнее слово за боксом, Феликс.
Зазвонил один из телефонов. Феликс снял трубку.
- Это Смердяков, - сказал он.
Шерман взял телефонный аппарат и приложил его к голове вместо компресса.
- Хелло, Папай, - поздоровался он устало.
- И это вы называете лошадью!? - раздался вопль Смердякова.
- А что? У нее четыре ноги и хвост. Разве нет? Разве это не соответствует требованиям русских к скаковым лошадям?
- Шэррмен! Мы хотим просветить это животное рентгеном!
- Виноват, невозможно. Скачки окончились два часа назад. Она издохла.
- Издохла? - с угрозой в голосе переспросил Смердяков.
- Да. Сломала ногу по пути в конюшню. Пришлось пристрелить.
- Превосходно! Произведем вскрытие.
- Да ее уже зарыли.
- Выкопаем.
- Да мы ее сожгли. Зарыли-то урну.
- НУ И НУ, Шэррмен...
- Лучше откопайте своего жеребца.
- Своего?
- Да, того, что взял серебряную медаль, - тонна мышц, хвост и некое подобие головы. Его результат тоже опротестован. Бедняга ведь околел, не так ли?
- Естественно.
- Ну вот. Полагаю, один из ваших казачков загнал его до смерти?
- Вовсе нет. Он издох по совершенно другой причине. Мы погрузили его в самолет, а самолет пропал в вашем Бермудском треугольнике.
- Счастлив был услышать ваш голос.
- Взаимно, Шэррмен. Как поживают комары?
- Голодают. А как вам комиксы о Папае?
- Отлично. Этот Блуто - ха, ха, ха! Ну ладно... Гудбай.
- Гудбай, Папай.
Шерман передал телефон Пятнице.
- Теперь все зависит от бокса, Феликс, - повторил он.
Как это символично, думал Шерман, что заключительный вклад в братство народов будет сделан на ринге, в ходе дружеской встречи двух парней, стремящихся вышибить друг другу мозги. Даже в шлемах тяжеловесы способны угробить противника. А у американского парня были руки-катапульты. В то же время русского боксера можно было бы назвать парень-балерун. Неплохая фигура, стройный, светлоглазый, с фарфоровым подбородком... Он скользил, выгибался, уклонялся, подныривал и лишь время от времени угощал соперника точными, но слабыми тычками. Он боксировал элегантно, но вряд ли мог нанести решающий нокаутирующий удар. Шерман связался по телефону с тренером команды боксеров.
- Голова, Бронсон! - сказал он. - Пусть метит в голову. Тогда русский не сможет перебоксировать нашего. Наш выбьет из него дух.
Бронсон не преминул сообщить Шерману, где он видал такие-то советы, после чего они рычанием засвидетельствовали взаимную симпатию и дали отбой.
Звонок был явно лишним. При звуке гонга американский парень ураганом вылетел из своего угла. В первом раунде он бил, крушил и громил. Русский защищался и уклонялся. Но не мог сдержать натиска и пропускал удары. Во втором раунде американец дубасил жестко, хлестко, одиночными и сериями. Тяжелые удары, страшные удары, сокрушительные удары. Нос противника превратился в кровавую лепешку, но в остальном советский боксер выглядел свежим как огурчик. Глаза его оставались ясными, и он продолжал свой быстрый танец, набирая очки хилыми, но точными ударами.
- Его загипнотизировали, - пожаловался тренер американца.
Короткий, но серьезный разговор с русским не убедил в этом рефери. Подспудное истязание американца продолжалось. Он молотил. Он колошматил. Он долбил. Он дробил. С дальней, средней и ближней дистанции. Под конец лупил наотмашь и хлестал своего хлипкого соперника, размахивая перчатками, как мельничными крыльями. Потом его руки стали превращаться в подобие коровьих хвостов. Потом повисли вдоль тела... Последовала ответная серия слабеньких, почти женских ударов. Морально и физически измотанный, рыдающий американец упал на колени.
- Не могу поверить, - пробормотал Шерман.
- Я заявлю персональный протест, - произнес Феликс и привычно потянулся к чемоданчику.
Телефоны зазвонили под вечер. Один у Смердякова, второй у Шермана. Им сообщили, что все протесты удовлетворены.
- ВСЕ?! - вскричал Шерман. - Нет, это невозможно!
- Да что же это за папайская олимпиада?! - возопил Смердяков.
Ошеломленные, они скрючились в креслах, каждый в своем гостиничном номере.
- Ну ни в какие ворота! - бормотал Шерман. - Разве можно удовлетворить ВСЕ протесты? Я боялся, они отклонят их все до одного - но удовлетворить! Да как они посмели?
Через двадцать минут появился Феликс с компьютерной распечаткой отчета о рассмотрении международных протестов и перераспределении медалей.
- "Каждая страна с развитой программой генетических исследований..." - начал было он читать вслух, но передумал и отдал бумагу в руки Шерману.
Читая, Шерман чувствовал, как седеет. Он как будто заглянул в собственную могилу.
- Двадцать восемь? - прохрипел он. - Мы получили всего двадцать восемь?
- Русские получили столько же, - ответил Феликс.
- ШРИ ЛАНКА? Победила Шри Ланка?
- На втором месте Лихтенштейн.
Зазвонил телефон.
- Шерман... - чуть слышно раздалось в трубке. - Мой дорогой Шерман, мы погибли, - простонал Смердяков и, всхлипнув, добавил: - Простите меня, Дункан. Можно мне называть вас Дункан? Я представляю, как вам больно. Что же нам теперь делать?
Шерман проглотил застрявший в горле комок и прокашлялся.
- Сначала, - проговорил он срывающимся голосом, - мне хочется открыть в этой комнате все окна, и пускай влетают все москиты - я разденусь догола, лягу на постель...
- Не надо, не надо, Дункан...
- ...А если я доживу до утра, то сбрею бороду, куплю билет и обычным рейсом вернусь на свою ферму в Вирджинии.
- Ох, если бы для меня все было так просто, Дункан... У меня отнимут машину, квартиру, перестанут давать контрамарки в Большом... Как вы думаете, американское посольство в Гаване... ох... может оно меня?..
- Они будут рады принять вас, Георгий. Очень рады. Только не ссылайтесь на меня, и они с восторгом вас примут.
- Да, да, я понимаю. А как вы думаете, вам не понадобится помощник на ферме? Я умею выводить хорошие гибриды...
- Нет проблем, Георгий, нет проблем... Да, можно один вопрос?
- Сколько угодно, това... ой, Дункан.
- Как ваш парень сумел сегодня выдержать ТАКИЕ удары и СТОЛЬКО? Он был словно ватой набит. Я опасался, что у него мозги из черепа вылетят.
Георгий усмехнулся:
- Набит ватой... Неплохо. Ватная кукла без мозгов, да? Безмозглая кукла... Что ж, у Кучки и нет мозгов - в голове. Так-то вот.
- Бросьте, Георгий... Но где?!..
- А вы не заметили, как аккуратно он присаживался на табурет?
- Ах, Георгий, Георгий, - вздохнул Шерман. - До встречи в Вирджинии.
(с) Том Салливэн, перевод Петра Бородина
Микки Маус - Олимпиец.
В разных частях света, приблизительно с часовым интервалом в небо взмыли два самолета спецназначения. Первым от взлетной полосы секретной базы под Минском оторвался гигант советского Аэрофлота. Сорока минутами позже "бегемот" с загнутыми крыльями, принадлежавший компании Пан Америкэн, покинул тщательно охраняемый тренировочный комплекс в Прово, штат Юта. Международное воздушное пространство оба лайнера пересекали в сопровождении истребителей. Под контролем орбитальных спутников слежения каждый из них следовал курсом, огибающим центры управления климатом.
Среди пассажиров на обоих бортах царила ничем не нарушаемая скука. Время от времени раздавались хвастливые выкрики:
- Мы их уделаем, а, Никита?!
- Эгей, Стилт, да мы как начнем швырять, эти красные молокососы вмиг позеленеют!
Посадку произвели в гаванском аэропорту Хосе Марти на изолированных полосах, удаленных друг от друга на двести метров и разделенных тремя рядами колючей проволоки. Телеобъективы сократили расстояние.
- Подделка! - взревел русский, просмотрев часом позже кадры высадки американцев.
- Мошенничество. - Американец, вперившись в собственный экран с панорамой русского десанта, потирал руки.
На следующий день, стоя рядышком на поле битком набитого олимпийского стадиона, они произнесли слова клятвы братства и честной игры.
Это было просто вавилонское столпотворение: сто шестнадцать стран, шестьдесят восемь языков. Когда клятва отзвучала и трибуны сотряс рев толпы, Дункан Шерман слащаво улыбнулся русскому коллеге.
- Мистер Смердяков, - произнес он несколько официально, - я надеюсь, мы сможем обойтись без переводчика.
Георгий Смердяков, в свою очередь, позволил себе улыбнуться:
- Да, я немного говорю по-английски, мистер Шэррмен.
И они смерили друг друга вежливо-дерзкими взглядами.
Русский прощупал взглядом седого, неряшливого человека, заросшего щетиной, возможно, из бывших спортсменов, с землистым от постоянной работы взаперти цветом кожи. Американец ознакомился с плоской, как блин, слегка скособоченной румяной физиономией ответственного представителя СССР и пришел к выводу, что тот никогда не шнуровал кроссовок. Едва ли этот херувимчик Смердяков вообще сможет дотянуться до своей обуви, не потянув подколенные сухожилия.
- Надеюсь, перелет был приятным? - осведомился Шерман.
- Весьма. А ваша посадка, я полагаю, мягкой?
- Можно подумать, вы ее не видели.
Смердяков на миг растерялся, но Шерман сверкнул зубами, и русский опять осклабился.
- Надеюсь, туман не испортил вашего фильма, - сказал он. - Мы свой, чтобы повысить четкость, обработали на компьютере.
- Ах, мистер Смердяков, разве мог жиденький туман помешать нам рассмотреть ваших тяжелоатлетов, которых спускали с борта самолета при помощи лебедки?
- Багаж у них громоздкий, - махнул рукой Смердяков. - Между прочим, мне было тревожно за этого вашего четырехметрового баскетболиста. Не зашиб ли он себе голову? Или то была прыгунья в высоту? Наш тренер утверждает, что губы у него были накрашены.
- Вы, должно быть, видели Стилта - он нес на плечах свою подружку. Самый длинный из наших едва достигает девяти футов. Примерно втрое выше ваших малявок.
- Плавок?.. - Смердяков прикинулся чайником.
- Малявок, лиллипуток. Ну, знаете, этакие мышки-грызунишки, крошечный народец.
Русский беспомощно пожал плечами:
- А, вы о гимнастках? Команда гимнасток у нас очень юная. Однако позвольте вас поздравить со столь необычной формой скелетов у многих спортсменов. Чтобы сравняться с вами, нам пришлось бы нарушить все правила Второй олимпийской хартии по генной инженерии.
Как и почти весь русский персонал, Смердяков имел диплом доктора-генетика. Выпад задел Шермана, но он не имел права вступать в полемику.
Тем временем мимо них пронесли олимпийский факел, и Шерман встал навытяжку. Под бурные овации, словно в торжественной паване, факел плыл по беговой дорожке. Вот его подняли по ступенькам на верхнюю трибуну стадиона, и он замер. Флажки затрепетали. На водяных струях в воздух взлетели олимпийские кольца. (Тут явно приложил руку Уолт Дисней. Кому еще взбредет в голову подобный трюк? А после игр второе и четвертое кольца превратятся в мышиные уши.) Факел поднесли к чаше, и вверх взметнулся столб пламени. Снова рев лавиной обрушился на трибуну, где стояли Шерман со Смердяковым. Официальным лицам принесли шампанского.
- За моего друга Шэррмена! - провозгласил Смердяков. Русское продолжение тоста повергло переводчицу в истерику.
Шерман благодарно кивнул.
- За Смедрякова, - не остался он в долгу, - хрен с укропом ему в ж...!
На следующее утро Шерман приехал на стадион задолго до начала соревнований. Прохаживаясь по полю и беговой дорожке, он наблюдал за прибывающими советскими участниками и что-то диктовал своему неразлучному Пятнице - секретерю Феликсу. Пока спортсмены перед разминкой стаскивали одинаковые, провонявшие потом костюмы, он придумал, как различать их без номеров.
- Автограф, - просил он, тыча в лицо какому-нибудь спортсмену блокнотом и карандашом. - Автограф, пожялюста.
Польщенный спортсмен ставил свою подпись, а Пятница щелкал его на пленку. Без имен было не обойтись, ведь на международных соревнованиях многие участники из боязни подвергнуться хромосомному тесту не показывались месяцев по пятнадцать. А хромосомные тесты ввели по причине генетического жульничества. Спорьсмены опасались дисквалификации на олимпийский год.
При появлении русских женщин Шерман заметно оживился. Утверждать, что это женщины, он мог лишь на том основании, что, в отличие от мужчин, надпись "СССР" находилась у них не на правой, а на левой стороне груди. Когда они скинули куртки, никакой разницы не осталось. Но кто воистину поразил Шермана и вызвал наибольшие подозрения своими нечеловеческими формами, так это прыгуньи.
- Боже мой... - протянул он.
- Блошиный цирк, - подтвердил Пятница.
Тонконогие, одинаковые, как сосиски, русские прыгуньи казались насекомоподобными русалками. Разминаясь, они подпрыгивали, будто кузнечики, и противоестественно выворачивали ноги. Развеялись последние сомнения.
- Протест, протест, протест, - забормотал Шерман, быстро щелкая пальцами.
Пятница выгреб из чемоданчика пачку форменных бланков, но сивые усы шефа уже мелькали среди исполнительниц низкоорбитального балета.
- Автограф... (Готовь камеру, Феликс...) Автограф, пожялюста!
Пятница сражался с видеокамерой, чемоданчиком и бланками протеста.
Внезапно раздался низкий рокот, и одна из дам двинулась к Шерману, размахивая в воздухе руками, словно протирала ветровое стекло.
- Это их тренер, сэр, - предупредил Феликс.
Шерман не двинулся с места.
- Она говорит, если вы еще раз приблизитесь к ее девочкам, она скажет Людмиле, чтобы врезала вам по... э-э...
- Ясно, Феликс.
Шерман фальшиво улыбнулся и, отсалютовав прыгуньям карандашом, ретировался. Некоторые девушки хихикнули. Басом.
- Видал? Видал, какие обидчивые? Ну нет, Феликс, теперь уж им не отвертеться, дисквалификация обеспечена. - Шерман понизил голос: - Заполняй формы. Имен не проставляй, раздобудем их после.
- В чем будет состоять обвинение, сэр?
- Пиши что попало. Чесались обеими ногами одновременно и чирикали. Или, скажем, икры у них длиннее бедер. Мы потребуем анализа хромосом и выведем на чистую воду их родителей, черт возьми! А понадобится - и пра-пра-прародителей - вплоть до зайцев-русаков!
- Так точно, сэр.
Синхронный русский вариант этого спектакля проходил в первом гимнастическом зале универсального дворца спорта, куда по вызову запаниковавшего тренера борцовской команды отправился Смердяков.
Американская команда ящерицами разлеглась вокруг ковра, на котором происходил поединок по вольной борьбе между борцом с Украины, выглядевшем, словно кретин-щитовидник, и горбатым, как бизон, янки. Горб выпячивался у него промеж лопаток, словно египетская пирамида.
- Прямо хоть шляпу вешай, - показал на него убитый горем тренер.
Смердяков выпучил глаза, его подбородок отвалился на складки шеи.
- Мы выиграли бы все встречи, но эти сволочи... - плаксиво бормотал тренер, - их же невозможно прижать к ковру! Они все горбуны! Мы не можем победить даже по очкам. Панкин заработал синяк на груди, делая захват.
- Опротестуйте поражения. Когда выступает Короленко?
- В следующей схватке.
Тем временем украинец-щетовидник захватил ноги американца и безуспешно крутил его на горбе. Смердяков припал на четвереньки, чтобы поглядеть и со злости ударил кулаком по ковру. Американец быстренько выиграл у соперника по очкам.
- Короленко! - вызвал тренер русских.
Короленко поднялся, стаскивая свитер. Тренер надел перчатки и начал массировать ему мышцы. Раздалось сухое потрескивание.
- Да он покрыт чешуей! - ахнула капиталистическая сторона.
Звездно-полосатый Квазимодо, не слишком уверенный в легкой добыче, немного заартачился на своей половине борцовского круга.
- А экзема не заразна? - послышался его трусливый вопрос. Как все американцы, он боялся микробов.
Тренер заверил подопечного, что этот сибирский хлебороб просто обгорел на кубинском солнце. Но первое прикосновение к противнику заставило американца отдернуть руку. Когда же Короленкр, хрюкая свиньей, обхватил его за торс, он завопил как резаный.
- У него не кожа! - затравленно озираясь, орал непобедимый горбун. - Этот парень - аллигатор!
Рефери, хотя и говорил в основном по-японски, понял этот крик души и жестом отправил Короленко на проверку.
- Он покрыт фиберглассом! - продолжал орать американец, демонстрируя ссадины у себя на боках. - Я не борюсь с ананасами!
Тут обе команды втянулись в перепалку, огласив зал двуязычными оскорблениями. Судья, удерживавший их от непосредственного контакта, вдруг выпрямился и с достоинством объявил на дальневосточном английском:
- Лазгланисительный линий не подлезатя! - И рубанул рукой, показывая, что схватка прервана.
Американец, натягивая куртку, грубо обозвал противника коммунистическим кактусом, и осажденный рефери объявил о штрафных санкциях.
Смердяков пожал плечами и присел к судейскому столику напротив тренера американцев заполнять новый бланк протеста.
Так продолжалось всю первую неделю, и наконец Олимпийский комитет, расписавшись в собственном бессилии, созвал противоборствующие стороны на неофициальные переговоры в отеле "Гавана Либр".
Шерман, еще более заросший и землистый, в синем блейзере, из которого не вылезал уже тридцать шесть часов, явился первым. Смердяков выдержал тактическую паузу за кофе в ближайшей кондитерской, но выглядел таким же потрепанным; его жирная физиономия утратила упругость и ангелоподобие и расплылась студнем. И вот они сидели лицом к лицу, уставившись на булавки в лацканах друг у друга.
- Джентльмены, - начал мудрый патриарх олимпийских игр, сидевший во главе полированного стола переговором, - все мы очень старались...
Все, что он говорил дальше, было пустопорожней белибердой. Смердяков знал это заранее, и Шерман тоже. Знали это и два присутствующих члена Исполкома МОК, и даже ухмыляющийся кубинец, который, казалось, забрел сюда по ошибке. Всех просто тошнило от нравоучений старого хрыча. Они пришли сюда не для того, чтобы их мирили. Они пришли скрестить шпаги, пролить кровь, а после, - но только если крови будет достаточно, и к тому же надлежащего цвета, - после похоронить.
- От имени Соединенных Штатов, - встряхнулся в нужный момент Шерман, - я требую исследования генов следующих советских участников: Ивана Спадунки, центрового...
- Спадунки!
- ...центрового советской баскетбольной команды... - Шерман не удостоил взглядом Смердякова, пришедшего в ужас.
- В обмен на генный тест Спадунки мы потребуем обследовать гены гуманоида, называемого Стилтом!
- ...шестовиков Олега Котова, Михаила Силина, - бесстрастно продолжал Шерман, - и дискобола Петра... э-э...
- Цибули, - подсказал Пятница.
- Да, того, с чугунными предплечьями.
- Все наши легкоатлеты прекрасно развиты, - заявил Смердяков.
- Тогда я хочу, чтобы контрольные пробы взяли у них у всех.
- Ну, и до чего вы собираетесь докопаться? Хотите доказать, что они продукт химического синтеза?
- Э-э, бросьте молоть чепуху.
Смердяков самодовольно забулькал. Смех зарождался у него где-то в желудке и напоминал чревовещательские фокусы.
- Мы подозреваем, что они - хи-ме-ры, - с расстановкой произнес Шерман. - Вам удается каким-то образом вызывать направленный обмен группами генов между клетками зародышей. У человека становится сколько угодно родителей. Например, две пары, или четыре. А группы генов для обмена можно подобрать любые - хоть человечьи, хоть звериные, хоть мышиные.
- Аб-сурд! - чересчур, пожалуй, злобно закричал Смердяков и тут же попытался сгладить впечатление от своего выпада презрительным смешком. - Восемь родителей! Ну конечно. Восемь матриц заурядности вместо двух. Стоит подумать. Из ничего - кое-что, так, Шэррмен? Если вы хоть в чьих-нибудь клетах обнаружите подобную генетическую подмену, я самолично с удовольствием отправлю домой и Спадунку, и Цибулю. Почему бы и нет? Давайте проверяйте их на число родителей.
- Верно, - согласился Шерман, - проанализировать такую мешанину мы не сумеем. Но мы сумеем доказать, что генный набор этих спортсменов не соответствуют набору любой пары родителей, каких только вы нам ни подсунете. Даже с учетом мутаций.
Смердяков застучал кулаком по столу:
- Это не доказательство, Шэррмен! Никто не может считаться виновным, пока нет доказательств. Неужели ваше хваленое капиталистическое правосудие пойдет на нарушение принципа презумпции невиновности? Докажите, что эта генетическая свистопляска, в которой вы нас обвиняете, вообще осуществима!
- Папай, - саркастически парировал Шерман.
[Папай ("Пучеглаз") - герой американских комиксов, для подкрепления сил питающийся шпинатом.]
- Пап-ай? - удивленно замигал Смердяков. - Что такое пап-ай?
- Мы имеем дело не с уголовным правом, - ласково сказал Шерман, - мы имеем дело с правом участия в Олимпиаде.
- Пап-ай - это что? - спросил Смердяков у председателя.
- Папай - он и есть Папай, - проинформировал тот.
Было слышно, как кубинец повторил с удовольствием:
- Пап-ай.
Смердяков заметно растерялся. Папай? Может, это английская кличка того неведомого источника информации, который использовала вражеская резидентура?
- ...И до тех пор, пока не будут получены достоверные данные о генеалогии всех участников, относительно которых возникли подозрения, они должны быть дисквалифицированы и медали у них отобраны, - выдал Шерман заключительное заявление.
- О генеалогии? - взвизгнул Смердяков. - Неврастеник американец желает взглянуть на наши родословные! У нас - родословные! Неслыханно! Сначала он выдумал армию мутантов, чем оскорбил цвет советской молодежи, потом извлек на свет какого-то мистического прародителя... этого, как его, Пуп-айя, существующего, вероятно, лишь в империалистических баснях... а теперь ему еще хочется лишить нас медалей! Забавно, что все это - невзирая на протесты советской стороны. Но у меня тоже есть списочек! - Он выхватил из кармана лист бумаги и потряс им в воздухе. - Фехтовальщики с руками длиннее ног, ватерполисты с рудиментарными органами, выделяющими жир, как у китов, и этот их вратарь по имени Пон-тун!.. Не стоит продолжать. А провокации? Надо ли рассказывать, как Спадунке позвонили в три часа утра и сообщили, будто его беременную жену Веру арестовали, совершенно голую, возле памятника Ленину в Новгороде? Нужно ли напоминать, как наши спортсмены получали анонимные подарки вроде радиоприемников с жучками? Думаю, не стоит, все и так знают. Я лишь прошу, чтобы американцы, перечисленные в МОЕМ списке, были отстранены от участия в соревнованиях и чтобы у них тоже были взяты пробы генов. Мы тоже доберемся до пуп-айев!
Шерман хрустнул суставами пальцев.
- Посчитаем медали, Феликс.
- Золото: двадцать восемь на двадцать восемь. Серебро: шестнадцать на одиннадцать. Бронза: двадцать три на двадцать две в нашу пользу. Не считая, конечно, того, что еще не рассмотрены некоторые протесты.
- И без результата заплыва на полторы тысячи вольным стилем, а там золото, можно считать, у нас в кармане. - Шерман тянул лимонад, косясь на экран, где показывали соревнования пловцов. Убедившись, что его кровь - желанный нектар для кубинских москитов, он отказался от посещения спортивных объектов и превратил свой гостиничный номер в штаб, оборудованный пятью телефонами и тремя телевизорами. - А что выйдет, если протесты будут удовлетворены, а, Феликс?
Пятница вздохнул, словно омар на пару:
- Примерно одинаково по золоту и серебру. Они могут обскакать нас по бронзе.
- Ну, на бронзу всем начхать. Насколько я понимаю, после того как сегодня все утихомирится, результат на полутора тысячах внесет свои коррективы. Да, думаю, так. А как по-твоему, Феликс?
- Не знаю, сэр. Русские еще не видели, как плавает Томпсон. Они вполне могут заявить протест... Сэр, э-э...
Затянувшаяся пауза заставила Шермана взглянуть на Пятницу.
- Что такое?
- Сэр, не Смердяков ли это?
- Где?
- Вон там, за стартовыми тумбами.
Шерман так приник к телевизору, что ему стали видны отдельные световые точки на экране. Часть из них, сгустившись, образовала нечто малосимпатичное и весьма напоминающее физиономию Георгия Смердякова.
- Не-ет, мы так не договаривались, пышка-комми!
По загривку Шермана пробежала колючая волна. Эйфория перед крахом. Томпсон был последней козырной картой Штатов, и если она окажется битой, это будет означать полное поражение. А лично для Шермана станет крахом навечно. Он представил себя в положении проигравшего финалиста: нежеланный гость на коктейлях, всеми пренебрегаемый, сопровождаемый шепотком: "Это тот самый Шерман, что погорел в Гаване".
Шерман добрел до плавательного комплекса, потом собрался с силами, протиснулся сквозь группу мокрых обнаженных тел и засеменил по белоснежным скрипучим дорожкам, ведущим к бассейну. Бассейн напоминал бурлящий котел. Служащие старались организовать хронометристов для подстраховки таймеров, подключенных к финишным планкам. Смердяков цинично наблюдал за маневрами своего американского коллеги.
- Гео-оргий! - наигранно-радушно воскликнул Шерман. - А я как раз собирался выразить вам свою радость после заседания по поводу окончания всей этой тягомотины с протестами. Все-таки мы использовали шанс устранить всякие недоразумения, верно? Сегодня предпоследний день соревнований и пора забыть все обиды. И Комитету сейчас не до нас, и спортсмены заняты своим делом. Дух Игр превыше всего! Как вы считаете, Георгий?
Смердяков задумчиво выпятил губы.
- Э, да бросьте вы, - хихикнул Шерман. - Мы выполняли свою работу. Наше дело - сидеть да наблюдать за происходящим.
Смердяков начал жевать губами. Один из пловцов на развороте нагнал крутую волну, окатив собеседников брызгами.
- Ах да! - воскликнул Шерман, когда оба отскочили от края бассейна. - Я только что из сектора по прыжкам в воду. Мы отозвали протест по поводу вашего прыгуна Баба... Бабалуса... В общем, этого, похожего на белку-летягу.
- А-а, это того, что занял пятое место? - усмехнулся Смердяков.
- Пятое? Неужели? Надо же, только пятое... Ну, он может подтянуться на ступеньку-другую, если последует еще чей-нибудь протест по поводу занявших места повыше. На наш взгляд, наступило время... как бы это сказать... Словом, мы думаем отозвать все наши протесты. Разумеется, рассчитывая на взаимность.
Новая волна ударила в бортик - это стартовали последние участники эстафеты. Шлеп! - плюхнулся в воду отставший финалист, и с этим звуком настроение Смердякова резко изменилось.
- Подавись шпинатом! - изрыгнул он.
Глаза Шермана засверкали:
- Без вульгарностей, Георгий...
- Подавись шпинатом, Пуп-ай. У нас, знаете ли, тоже имеются источники. Советско-американское общество культурных обменов в Армении изучило вашу империалистическую мифологию. Мы тоже не дураки и умеем считать медали не хуже вашего. Думаю, вы надеялись, что мы не заметим этого... эту вашу амфибию Томпсона? Никогда не разминается, носит специальную обувь. У него, кажется, ноги ниже колен вообще без костей, вот так-то, Шэррмен.
- Томпсон? Томпсон... Это у которого остеогенезис ног?
- Весьма специфическое заболевание, не правда ли? И еще: нам сообщили, что он совсем не дышит во время заплыва. Это действительно так, Шэррмен? Полторы тысячи метров без единого вдоха-выдоха. А ведь даже киты дышат, хоть и через дырку в башке.
- Он тоже дышит, Георгий, только очень быстро. Клянусь. У него настолько эластичные губы, что для вдоха достаточно малейшего поворота головы.
- Поразительно! Мы, пожалуй, постараемся это заснять.
Они уселись в кресла футах в двадцати от хронометристов. Дорожки освободились, судьи приготовились, в бассейне воцарилось напряженное молчание. К четвертой дорожке, поддерживаемый с обеих сторон товарищами по команде, прошествовал Томпсон. На ногах у него было нечто вроде горнолыжных ботинок, обтягивающих икры. Длинные полужесткие пластины, выдвинутые из ботинок вверх, были, очевидно, приспособлениями для поддержания равновесия. Не меньшее впечатление производила и голова Томпсона. За исключением тонкой полоски волос за ушами, она была абсолютно лысой.
- Амфибия! - возликовал Смердяков, хлопая себя по макушке.
Кинокамеры русских застрекотали.
И вот наступил последний день Игр. Мировой рекорд Томпсона был опротестован. Олимпийский комитет пребывал в нерешительности. Кто-то прислал Смердякову семь комплектов комиксов о Папае и пачку свежезамороженного шпината. Гаванские москиты питались кровью Шермана.
В своем номере Шерман смотрел телезапись финальных скачек на гран-при. Дядюшка Сэм получил еще одно золото, правда временно. Дурацкое золото.
- Теперь все будет зависеть от бокса, Феликс, - вздохнул Шерман. - Посмотри на эту клячу. У нее не ноги, а шатунно-кривошипный механизм. Того и гляди, пар пойдет. Ну как тут не пройти протесту? Теперь последнее слово за боксом, Феликс.
Зазвонил один из телефонов. Феликс снял трубку.
- Это Смердяков, - сказал он.
Шерман взял телефонный аппарат и приложил его к голове вместо компресса.
- Хелло, Папай, - поздоровался он устало.
- И это вы называете лошадью!? - раздался вопль Смердякова.
- А что? У нее четыре ноги и хвост. Разве нет? Разве это не соответствует требованиям русских к скаковым лошадям?
- Шэррмен! Мы хотим просветить это животное рентгеном!
- Виноват, невозможно. Скачки окончились два часа назад. Она издохла.
- Издохла? - с угрозой в голосе переспросил Смердяков.
- Да. Сломала ногу по пути в конюшню. Пришлось пристрелить.
- Превосходно! Произведем вскрытие.
- Да ее уже зарыли.
- Выкопаем.
- Да мы ее сожгли. Зарыли-то урну.
- НУ И НУ, Шэррмен...
- Лучше откопайте своего жеребца.
- Своего?
- Да, того, что взял серебряную медаль, - тонна мышц, хвост и некое подобие головы. Его результат тоже опротестован. Бедняга ведь околел, не так ли?
- Естественно.
- Ну вот. Полагаю, один из ваших казачков загнал его до смерти?
- Вовсе нет. Он издох по совершенно другой причине. Мы погрузили его в самолет, а самолет пропал в вашем Бермудском треугольнике.
- Счастлив был услышать ваш голос.
- Взаимно, Шэррмен. Как поживают комары?
- Голодают. А как вам комиксы о Папае?
- Отлично. Этот Блуто - ха, ха, ха! Ну ладно... Гудбай.
- Гудбай, Папай.
Шерман передал телефон Пятнице.
- Теперь все зависит от бокса, Феликс, - повторил он.
Как это символично, думал Шерман, что заключительный вклад в братство народов будет сделан на ринге, в ходе дружеской встречи двух парней, стремящихся вышибить друг другу мозги. Даже в шлемах тяжеловесы способны угробить противника. А у американского парня были руки-катапульты. В то же время русского боксера можно было бы назвать парень-балерун. Неплохая фигура, стройный, светлоглазый, с фарфоровым подбородком... Он скользил, выгибался, уклонялся, подныривал и лишь время от времени угощал соперника точными, но слабыми тычками. Он боксировал элегантно, но вряд ли мог нанести решающий нокаутирующий удар. Шерман связался по телефону с тренером команды боксеров.
- Голова, Бронсон! - сказал он. - Пусть метит в голову. Тогда русский не сможет перебоксировать нашего. Наш выбьет из него дух.
Бронсон не преминул сообщить Шерману, где он видал такие-то советы, после чего они рычанием засвидетельствовали взаимную симпатию и дали отбой.
Звонок был явно лишним. При звуке гонга американский парень ураганом вылетел из своего угла. В первом раунде он бил, крушил и громил. Русский защищался и уклонялся. Но не мог сдержать натиска и пропускал удары. Во втором раунде американец дубасил жестко, хлестко, одиночными и сериями. Тяжелые удары, страшные удары, сокрушительные удары. Нос противника превратился в кровавую лепешку, но в остальном советский боксер выглядел свежим как огурчик. Глаза его оставались ясными, и он продолжал свой быстрый танец, набирая очки хилыми, но точными ударами.
- Его загипнотизировали, - пожаловался тренер американца.
Короткий, но серьезный разговор с русским не убедил в этом рефери. Подспудное истязание американца продолжалось. Он молотил. Он колошматил. Он долбил. Он дробил. С дальней, средней и ближней дистанции. Под конец лупил наотмашь и хлестал своего хлипкого соперника, размахивая перчатками, как мельничными крыльями. Потом его руки стали превращаться в подобие коровьих хвостов. Потом повисли вдоль тела... Последовала ответная серия слабеньких, почти женских ударов. Морально и физически измотанный, рыдающий американец упал на колени.
- Не могу поверить, - пробормотал Шерман.
- Я заявлю персональный протест, - произнес Феликс и привычно потянулся к чемоданчику.
Телефоны зазвонили под вечер. Один у Смердякова, второй у Шермана. Им сообщили, что все протесты удовлетворены.
- ВСЕ?! - вскричал Шерман. - Нет, это невозможно!
- Да что же это за папайская олимпиада?! - возопил Смердяков.
Ошеломленные, они скрючились в креслах, каждый в своем гостиничном номере.
- Ну ни в какие ворота! - бормотал Шерман. - Разве можно удовлетворить ВСЕ протесты? Я боялся, они отклонят их все до одного - но удовлетворить! Да как они посмели?
Через двадцать минут появился Феликс с компьютерной распечаткой отчета о рассмотрении международных протестов и перераспределении медалей.
- "Каждая страна с развитой программой генетических исследований..." - начал было он читать вслух, но передумал и отдал бумагу в руки Шерману.
Читая, Шерман чувствовал, как седеет. Он как будто заглянул в собственную могилу.
- Двадцать восемь? - прохрипел он. - Мы получили всего двадцать восемь?
- Русские получили столько же, - ответил Феликс.
- ШРИ ЛАНКА? Победила Шри Ланка?
- На втором месте Лихтенштейн.
Зазвонил телефон.
- Шерман... - чуть слышно раздалось в трубке. - Мой дорогой Шерман, мы погибли, - простонал Смердяков и, всхлипнув, добавил: - Простите меня, Дункан. Можно мне называть вас Дункан? Я представляю, как вам больно. Что же нам теперь делать?
Шерман проглотил застрявший в горле комок и прокашлялся.
- Сначала, - проговорил он срывающимся голосом, - мне хочется открыть в этой комнате все окна, и пускай влетают все москиты - я разденусь догола, лягу на постель...
- Не надо, не надо, Дункан...
- ...А если я доживу до утра, то сбрею бороду, куплю билет и обычным рейсом вернусь на свою ферму в Вирджинии.
- Ох, если бы для меня все было так просто, Дункан... У меня отнимут машину, квартиру, перестанут давать контрамарки в Большом... Как вы думаете, американское посольство в Гаване... ох... может оно меня?..
- Они будут рады принять вас, Георгий. Очень рады. Только не ссылайтесь на меня, и они с восторгом вас примут.
- Да, да, я понимаю. А как вы думаете, вам не понадобится помощник на ферме? Я умею выводить хорошие гибриды...
- Нет проблем, Георгий, нет проблем... Да, можно один вопрос?
- Сколько угодно, това... ой, Дункан.
- Как ваш парень сумел сегодня выдержать ТАКИЕ удары и СТОЛЬКО? Он был словно ватой набит. Я опасался, что у него мозги из черепа вылетят.
Георгий усмехнулся:
- Набит ватой... Неплохо. Ватная кукла без мозгов, да? Безмозглая кукла... Что ж, у Кучки и нет мозгов - в голове. Так-то вот.
- Бросьте, Георгий... Но где?!..
- А вы не заметили, как аккуратно он присаживался на табурет?
- Ах, Георгий, Георгий, - вздохнул Шерман. - До встречи в Вирджинии.