Притча вот придумалась. А редакция Настасьина.
Соорудили физики-темпоральщики машину времени, метнулись наобум в прошлое и выцепили оттедова не кого-нибудь, а самого Бояна.
- Сыграй, - говорят, - нам чо-нть ваше, древнерусское.
- Отчего ж не сыграть? - отвечает Боян.- Токмо вот гусельки-то яровчатые у меня завсегда с собой, да надобны мне еще заединщики, что на рожках да гудках, да трубах деревянных да кованых, кимвалах да бубнах семи речей играть горазды.
Почесали ученые репы, прикинули - на нехилый симфонический оркестр набирается. Делать нечего, тряхнули пару музеев, согнали музыкантов из ансамбля имени Андреева; те два месяца репетировали, на ходу учились - вроде управились.
Наконец занавес поднимается, в зале гаснет свет…
С первых нот всех забирает неподеццки. Музыка накатывает мощной волной, звуки неземной красоты и мощи падают мимо мозга прямо в душу, перед внутренним взором слушателей разворачиваются эпические картины юности мира. Люди плачут и смеются одновременно, кто-то бьется в припадке - короче, полный катарсис. И так все двадцать минут, не отпуская ни на секунду.
Смолк последний гудок. В зале гробовая тишина стоит еще полчаса. Народ не то что хлопать - дышит с трудом и через раз. Наконец через пару часов завлаб теморальщиков подходит уже за кулисами к Бояну и, захлебываясь от восторга и благодарности, спрашивает:
- Как же так вышло, что за полторы тысячи лет никто не слышал ни о чем подобном? Не могло же такое чудо кануть в небытие, ни следа по себе не оставив. Почему у нас только «Барыня» да «Валенки»?
- Эх, да кабы не княжье уложение об авторских правах!...
- Сыграй, - говорят, - нам чо-нть ваше, древнерусское.
- Отчего ж не сыграть? - отвечает Боян.- Токмо вот гусельки-то яровчатые у меня завсегда с собой, да надобны мне еще заединщики, что на рожках да гудках, да трубах деревянных да кованых, кимвалах да бубнах семи речей играть горазды.
Почесали ученые репы, прикинули - на нехилый симфонический оркестр набирается. Делать нечего, тряхнули пару музеев, согнали музыкантов из ансамбля имени Андреева; те два месяца репетировали, на ходу учились - вроде управились.
Наконец занавес поднимается, в зале гаснет свет…
С первых нот всех забирает неподеццки. Музыка накатывает мощной волной, звуки неземной красоты и мощи падают мимо мозга прямо в душу, перед внутренним взором слушателей разворачиваются эпические картины юности мира. Люди плачут и смеются одновременно, кто-то бьется в припадке - короче, полный катарсис. И так все двадцать минут, не отпуская ни на секунду.
Смолк последний гудок. В зале гробовая тишина стоит еще полчаса. Народ не то что хлопать - дышит с трудом и через раз. Наконец через пару часов завлаб теморальщиков подходит уже за кулисами к Бояну и, захлебываясь от восторга и благодарности, спрашивает:
- Как же так вышло, что за полторы тысячи лет никто не слышал ни о чем подобном? Не могло же такое чудо кануть в небытие, ни следа по себе не оставив. Почему у нас только «Барыня» да «Валенки»?
- Эх, да кабы не княжье уложение об авторских правах!...