Пароход на Константинополь
Мы обернулись недобитыми беляками, поджидаем со чемоданом в руках парохода на Константинополь, пьем тем временем чашечку кофе во французской забегаловке на грязной русской улице, говорим о высокой политике, концептуальном искусстве, но все больше, конечно, о том, кто уехал, кто уезжает, и кто еще не уехал. Вот один друг под Брюсселем обосновался, другого жизнь забросила в Токио, и дальше списком по глобусу. Только и слышу: такой-то, вы слышали, отправился с супругой в Великобританию учиться и, кажется, работать. Или в Йель. Позвольте, решительно не могу вспомнить, говорит собеседник, с которым мы переглядываемся, понимая отчеливо, что мы "белая эмиграция" в лепрозории московских панельных окраин.
Климат, конечно, ни к черту, и удушающая гарь здесь, кажется, переходит прямиком в морозное месиво из грязи. Больше в стране жить негде, и город забит до отказу. Но и это все неважно. Я вспоминаю, как нам было по восемнадцать лет, и мы прогуливались ночами по великолепным ярким улицам столицы нашей любимой страны, которая вот-вот, казалось, оправится и заживет широко и красиво, а мы поведем ее в светлое будущее. То есть с градусом пафоса я, может, и перебрал, но так было. Правда, думали. Серьезно полагали. Искренне верили. Чего еще можно ожидать от детей, выросших в девяностые годы прошлого века.
Вышло иначе. Кто-то женился, кто-то женится. Хочется услышать звонкий детский смех у себя дома. Это поколение старательных буржуа, умных мещан, и это похвала. Страна же завернулась в свои грязные улицы, в свои кислые лица сограждан, в свое омертвевшее телевидение и свою ороговевшую власть. И как жить, как растить детей. Уйти в забытье? Протерпеть лучшие тридцать лет своей жизни, пока свора не сдохнет? А пароход на Константинополь тем временем отправляется.
Климат, конечно, ни к черту, и удушающая гарь здесь, кажется, переходит прямиком в морозное месиво из грязи. Больше в стране жить негде, и город забит до отказу. Но и это все неважно. Я вспоминаю, как нам было по восемнадцать лет, и мы прогуливались ночами по великолепным ярким улицам столицы нашей любимой страны, которая вот-вот, казалось, оправится и заживет широко и красиво, а мы поведем ее в светлое будущее. То есть с градусом пафоса я, может, и перебрал, но так было. Правда, думали. Серьезно полагали. Искренне верили. Чего еще можно ожидать от детей, выросших в девяностые годы прошлого века.
Вышло иначе. Кто-то женился, кто-то женится. Хочется услышать звонкий детский смех у себя дома. Это поколение старательных буржуа, умных мещан, и это похвала. Страна же завернулась в свои грязные улицы, в свои кислые лица сограждан, в свое омертвевшее телевидение и свою ороговевшую власть. И как жить, как растить детей. Уйти в забытье? Протерпеть лучшие тридцать лет своей жизни, пока свора не сдохнет? А пароход на Константинополь тем временем отправляется.