4 февраля 1873 года родился Михаил Михайлович Пришвин - русский писатель, прозаик, публицист и мемуарист. Все знают его как певца русской природы, но наряду с этими удивительными книгами он оставил еще более удивительный дневник русского интеллигента, пережившего со страной самые страшные переломные годы ее истории. Отныне 18-томный дневник, который писатель вел с 1905 по 1954 год, и его уникальные фотографии - наше национальное достояние, подлинная история России первой половины XX века.
О революции
19 мая 1917 года: "...не рад этой революции, лишившей меня пристанища. Лишили меня запаса ржи и раздали его бессмысленно крестьянам, которые богаче меня... Земля поколебалась, но этот сад, мной выстраданный, насаженный из деревьев, взятых на небе, неужели и это есть предмет революции?" < > Революция села на мель безденежья и уперлась в одно-единственное чувство злобы к имущим классам".
О большевиках
1 сентября 1917 года: "Большевики - это люди обреченные, они ищут момента дружно умереть и в ожидании этого в будничной жизни бесчинствуют".
< > Воцарился на земле нашей новый, в миллион более страшный Наполеон, страшный своей безликостью. Ему нет имени собственного - он большевик".
9 января 1923 года. "На колокольне идет снятие Карнаухого, очень плохо он поддается, качается, рвет канаты...".
1 апреля 1938 года: "Не могу с большевиками, потому что у них столько было насилия, что едва ли им уже простит история за него".
О Ленине
1 марта 1918 года: "Единственный человек, который что-нибудь выводит (логически думает), - это Ленин, его статьи в "Правде" - образцы логического безумия. Я не знаю, существует ли такая болезнь - логическое безумие, но летописец русский не назовет наше время другим именем".
Запись 1936 года: "Ведь нужна же наконец философия, не остановилась же она на 18 томах Ленина (какая это философия!)".
Пришвин учился в гимназии с Семашко, будущим наркомом ленинского правительства. Встреча старых друзей в 1906 году была радостной - не могли наговориться. Семашко спросил: "Ты что же теперь делаешь?" - "Пишу... Моя книга посвящена моей родине", - ответил Пришвин. "Не любить надо, а ненавидеть эту родину" - ответил друг. Пришвина так поразили эти слова, что он почти каждый год возвращался к ним в дневнике. Как это - ненавидеть родину? Можно ненавидеть правительство, государственный строй, но ненавидеть Россию - как?
Как же современно это звучит...
Запись 1952 года: "Ленин был не мыслитель, а революционный делец". < > Вдруг понял Ленина: он сектант, один из обыкновенных русских сектантов, коих я на своем веку повидал предостаточно".
Его задача - "Выжать интеллигенцию как лимон и выбросить".
О Сталине
Впервые в дневнике Сталин возникает 31 июля 1926 года: "Читал "Известия", с большим трудом одолел огромную статью Сталина и не нашел в ней ничего свободного, бездарен и честен, как чурбан".
В записи 1929 года Пришвин размышляет над громадными портретами Сталина: "...очень напоминает собой царя Николая 1го: тоже такие откровенно-государственные глаза". И в этом же году кончаются его надежды на изменение жизни к лучшему: "Политическая атмосфера сгущается до крайности...< > Кончилась "передышка" Ленина. Начинается сталинское наступление".
Запись 1930 года: "Может быть, Сталин и гениальный человек и ломает страну не плоше Петра, но бить людей массами, не разбирая правых от виноватых - как это можно!"
А бить, по сути, еще и не начинали...
Запись 1932 года: "Сталин в легендах бесконечно привлекательней Ленина: Сталин решительный, честный, готовый помочь... Мне думается, что скоро он поймет, какой перегиб делает политика в отношении искусства, и что-то произойдет..."
15 мая 1932 года: "Мне так чуется, будто сталинская революция стукнулась в тупик и начала ослабевать: сталь и чугун задавили жизнь, вместо мяса - чугун".
1 ноября 1937 года: "Когда у Сталина выходит очередная расправа с врагами, то она кажется на первых порах безумием и концом всего: через это, кажется, ему уж и не перейти".
После этой записи, сделанной на пике "большого террора", Пришвин припечатывает: "Так вот после каждой кровавой гекатомбы и всеобщего нравственного возмущения встает опять Сталин более могучим, чем был". И добавляет по поводу очередного суда над врагами народа:
"Процесс раскрывает картину полного разложения партии и ... зыбкость нашего государственного бытия: случись что-нибудь со Сталиным, и все развалится начисто. А может быть, напротив, все распавшиеся ныне и только внешне связанные элементы общества соединятся внутренно? У некоторых, многих есть такое же чувство в отношении к Сталину, как было при царе: убрать царя, и будет хорошо. Какие дураки были тогда мы!"
Не правда ли, и это написано словно кем-то из сегодняшних публицистов! Разница в том, что Пришвин видит в Сталине не функцию, а, несмотря ни на что, живого человека:
"Слушал в парткабинете доклад Сталина. Конец речи был похож на грузинский тост: чем хуже говорит грузин по-русски, тем милее выходит у него тост. Грузинский акцент еще помогает юмору, Сталин этим пользуется: если бы русский сказал - не было бы смешно, а у кавказца смешно".
И жесткая запись о живом Сталине 11 февраля 1946 года:
"Переживается суровая речь Сталина: и после такой-то войны, таких-то страданий, такой победы все те же пятилетки, все те же колхозы и гонка вооружений. Ни одного ласкового слова хотя бы для детей..."
О советском строительстве
Любимая фраза обожателей Сталина: "При Сталине был порядок!" Из дневника Пришвина этого не следует. Более того, что ни запись на тему экономики, то вывод: не было никакого порядка! Страх был, а порядка не было. Столько разгильдяйства, столько воровства, мошенничества...
А если чего-то и достигали, то немыслимым напряжением сил.
16 июня 1934 года: "Гаражи все на один лад, везде пьянство и ничего нет: какая-нибудь иголка для вентиля понадобится, так бегают, бегают... Но если приедет кто-нибудь со стороны и умеючи подойдет, то для него все явится: если это шина, то сейчас же с казенной новой машины снимут шину... Утром в гараж все запаздывают после выпивки, и начинается разговор о том-сем, потом начинают искать чего-нибудь: непременно у каждого чего-нибудь не хватает".
Пришвин знал экономику не понаслышке. Производство изучал в поездках по стране. Видел, как строился Уралмаш, куда поехал в надежде набрать материал для книги. Книги не получилось. Картины строительства страшные, угнетающие. Беспорядок, неорганизованность, все тянули на жилах. Он делает запись: "Я так оглушен окаянной жизнью Свердловска, что потерял способность отдавать себе в виденном отчет... не с чем сравнить этот ужас..."
Сельский житель, своими глазами видел и то, что творится в деревне.
13 апреля 1930 года: "Среди бедняков большинство природных лентяев".
15 ноября 1932 года: "О пятилетке нет больше лозунгов: не удалась. Общее уныние. "Если теперь, - сказал N, - стать далеко и смотреть так, что все наше строительство провалилось, то причина этого будет в чрезмерном, подавляющем всякое личное творчество развитии бюрократии".
После поездки на строительство Беломорканала Пришвин задумывает роман о свободе и необходимости под названием "Осударева дорога". Роман не получился, хотя обдумывал его больше десяти лет. Помешал внутренний цензор.
4 декабря 1936 года: "До чего совестно жить становится! Никакое настоящее общение невозможно, потому что боишься труса в себе и противно говорить с человеком, имея в виду, что он, может быть, для того и беседует с тобой, чтобы куда-то сообщить. < > Свобода творится всем обществом, но ее нельзя просить у хозяина государства".
"Беда: машин наделали, а людей нет. Для машины необходим цельный человек, не издерганный в собраниях". Или: "В РИКе с лестницы на лестницу бегали черти с папиросами в зубах, в штанах галифе".
"Везде и во всем нигилизм, и в нем сейчас сила нашего времени".
"Почему строительством коммунизма называются стройки каналов и заводов, но не человеческого понимания?"
1 февраля 1946 года: "Русский при всех своих государственных и общественных невзгодах остается личностью. Даже и сквозь коммунизм русский пронесет свое особенное лицо".
О творчестве
19 декабря 1930 года: "Я живо представил себе состояние духа Толстого, когда он желал, чтобы его тоже вместе с другими мучениками отправили в тюрьму и на каторгу. И мне теперь тоже жизнь в ссылке, где-нибудь на Соловках, начинает мерещиться как нечто лучшее".
Запись 1948 года, почти через двадцать лет: "У литераторов в связи с вызовом партии на единомыслие стон стоит..."
Как писатель Пришвин был известен. Но тот же самый народ, над печальной судьбой которого он размышлял денно и нощно, относился к нему весьма своеобразно.
20 января 1932 года: "Три года живу я на этой улице. Все знают меня, но почему-то лучше бы не знали... С ненавистью говорят: "Вот пи-са-тель идет". Иногда молодые огарки и оскалепки остановятся как пораженные и вдруг, выпучив глаза, скажут в упор: "Жу-ковс-кий!"
После поездки на строительство Беломорканала Пришвин задумывает роман о свободе и необходимости под названием "Осударева дорога". Роман не получился, хотя обдумывал его больше десяти лет. Помешал внутренний цензор.
4 декабря 1936 года: "До чего совестно жить становится! Никакое настоящее общение невозможно, потому что боишься труса в себе и противно говорить с человеком, имея в виду, что он, может быть, для того и беседует с тобой, чтобы куда-то сообщить. < > Свобода творится всем обществом, но ее нельзя просить у хозяина государства".
О любви
Юношей Пришвин влюбился в Варю Измалкову. Она его отвергла. Любовь он пронес через всю жизнь. Каждый год в дневнике - обязательно несколько записей о ней.
28 августа 1935 года: "Давно я не видел таких снов - откликов моей личности на встречу с ней почти 40 лет назад: ведь сорок лет из года в год непременно снилась". Пришвин был уверен: именно любовь к Варе сделала его писателем, вдохнула поэтический дар. Считал ее своей Музой.
А женился Михаил Михайлович на простой темной крестьянке Ефросинье Павловне. Пожалел ее. И как же потом жалел об этом своем поступке! Разные они были - по интеллекту, по интересам, по кругу общения. Чужие друг другу. На страницах дневника Пришвин редко упоминает жену. А если упоминает, то по чисто бытовым темам. Не нашлось у него для жены ласковых слов, ласкового имени, в дневнике она обозначается чуть ли не как официальное лицо: или Ефр. Павл., или Павловна.
Великий ученый женился через 28 лет после сделанного предложения
Нет-нет и прорвется у Пришвина раздражение на страницах дневника. Да и Ефросинья Павловна однажды в сердцах скажет: "Мне бы надо было в бухгалтерши! Ах, дура я, дура! Была бы бухгалтершей, а теперь всю жизнь на тебя, на осла, даром истратила". В 1940 году он встретил Валерию Лиорко и безумно влюбился в нее, стал жить с Валерией Дмитриевной - Лялей, как он ее звал. Было ему на момент их встречи 66 лет, а ей сорок. И прожили они в любви и согласии 13 лет, до самой его смерти.
25 января 1947 года: "С приходом Ляли я впервые почувствовал ту любовь, которой все люди живут и о которой только и написаны все трагедии и драмы, от классической древности до Шекспира и до нас, любовь как двигатель человеческой нравственности, поведения".
Он нашел не только жену, не только любовь, не только любовницу, но и единомышленника. Валерия Дмитриевна тонко понимала его творчество и душу писателя.
Именно благодаря ей сохранился дневник Пришвина.
О нас с вами
Дневник Пришвина, почти ежедневный, поражает широким охватом жизни - писатель фиксирует цепь событий в политике, в записях полно бытового реализма, он заносит на тетрадный лист и факты творческого озарения, и личные переживания. Иной раз беглая короткая запись вдруг выражает суть времени: "Беда: машин наделали, а людей нет. Для машины необходим цельный человек, не издерганный в собраниях". Или: "В РИКе с лестницы на лестницу бегали черти с папиросами в зубах, в штанах галифе".
Не могу отказать себе и не привести еще несколько цитат.
26 сентября 1921 года: "Характерно, что во всей советской прессе нет смеха, иронии, никто даже не подмигнет, не перекинется значительным взглядом. Словом, у нас не шутят!"
24 января 1930 года: "Вчера Тарасиха рассказывала о вырождении мужчин в Москве: будто бы на улицах теперь постоянно видишь мужчину с ребенком на руках, или катит тележку, словом, мужчина постепенно делается нянькой".
27 мая 1935 года: "После революции мало-помалу зачахла и вовсе скрылась женщина увлекательная: во множестве явились женщины рабочие, служащие, ученые, спортсменки - все серые. Слишком много дела, нет игры, а без игры нет и женщины увлекательной".
25 октября 1947 года: "Вот еще где очень плохо: это ученье в новых республиках: никто не хочет учиться в национальных школах, все лезут в русские".
А вот еще и еще - без дат...
"Вышел с Жулькой погулять по Замоскворечью, и вот какой-то парень, обгоняя меня, проговорил: "Сам ничего не делает, а собаку содержит".
"Везде и во всем нигилизм, и в нем сейчас сила нашего времени".
"Почему строительством коммунизма называются стройки каналов и заводов, но не человеческого понимания?"
Цитировать хочется бесконечно...
Это чудо, что дневник написан. Не меньшее чудо, что его автор остался жив. Ведь достаточно было и одной записи о Сталине, чтобы отправить Пришвина на стройку коммунизма в Магадан. Пришвин понимал, что создает нечто опасное для себя. Запись 1937 года: "Поведение в Москве: нельзя говорить о "чем-то" и с какими-то людьми. Надо совершенно уничтожить в себе все остатки потребности отводить душу".
Душу он отводил на страницах дневника.
Источник:
https://rg.ru/2018/03/19/rodina-prishvin.html
или