Горхов день. Рассказ. Продолжение
Начало.
И всё-таки меня пробрало. Как всегда, с опозданием. Я будто посмотрел на всё со стороны, или даже с земной орбиты, или вообще сквозь время. И такая злость накатила, такое возмущение, что я не сдержался:
- Зачем они над нами издеваются? Единственный свободный день и тот превратили в какой-то квест, нелепую игру, дурацкое испытание! Ведь есть же закон, гарантирующий право миграции! Где, блин, справедливость и здравый смысл?
- Какая на хрен справедливость, Гоха? - отозвался Протас. - Справедливость - это хоругвь отчаявшегося простака. А второе вообще не про людей. Формально закон никто не нарушает. Ты сейчас где находишься? В нейтральной зоне. Право своё реализовываешь, значит. Другое дело, что мигранты в таком количестве никому не нужны, поэтому с одной стороны - закон, а с другой - идиотская полоса препятствий. Такая себе квантовая запутанность в действии. Кот Шрёдингера, который и жив, и мёртв одновременно. Сечёшь?
- Я-то секу, но почему нельзя было нормально сделать? Без издевательства над людьми?
- Мы не выбираем времена, в каких жить. Наша данность - закрытые границы и ловушки с препятствиями.
- Извращённая данность! Ты разве не видишь весь абсурд этой ситуации? По одной планете ходим, в космосе летим, а живём как звери в зоопарке: жри что дадут, из клетки ни вылезай! Да если к нам прилетят разумные инопланетяне - они обалдеют. И со смеху помрут!
- Так на кой им тогда прилетать?
Действительно, на кой?
- А вообще, подумай, ведь всё могло быть гораздо хуже - ловушки могли быть смертельными. А у нас всё гуманно. И в мире спокойно. Столько веков кипело, как в адском котле, и вот наконец улеглось…
Я вспомнил школьного учителя истории: старый был, шестьдесят девять лет, до пенсии год остался, - не боялся говорить, что думает. Хотя никто его не слушал, кроме меня. Остальные считали историка маразматиком.
- Может, просто стоит принять, что человеки не способны жить разумно. Так что лучше в клетке, чем без границ, лучше своё, чем чужое, лучше сепарация, чем глобализация.
Нет, не маразматик, раз дядя вторит его словам.
Я собирался ответить, но Протас вскинул руку, прерывая наш разговор.
Впереди, на одной из сосен, мешком висела сработавшая сеть. Угодивший в неё бедолага не шевелился. Может, сознание потерял или шею свернул.
Переглянувшись, мы с дядей поспешили на помощь.
Сквозь крупные ячейки сетки виднелись неестественно заломленные руки и бледное лицо с закрытыми глазами и приоткрытым ртом. Винного цвета куртка была в нескольких местах разорвана, и из дыр выбивались клочья белоснежного пуха. Одна нога была босая, грязная, вторая обута в сильно поношенный кроссовок. Пострадавший казался моим ровесником, но был гораздо крупнее.
Дядя приказал надеть перчатки, а сам вытащил нож, привязал его к палке и принялся резать верёвки, которые удерживали сеть на дереве.
Я остался стоять в стороне - поначалу, конечно, думал подсобить, поддержать эту человеческую авоську, но потом рассудил, что силёнок не хватит, и она всё равно упадёт и меня заодно придавит.
Наконец верёвки поддались, и мигрант рухнул на землю, но от резкого падения не очнулся.
«Всё, - пронеслось у меня в голове, - покойник».
Дядя, ожесточённо матерясь, кинулся раздирать липучку, и я, пересилив страх, стал ему помогать. Мы оба понимали, что, скорее всего, напрасно теряем время и спасти парня уже невозможно, но продолжали резать и рвать верёвки, которые липли ко всему, как скотч. В итоге нам удалось отделить сеть от тела, и Протас кинулся нащупывать пульс.
- Живой!
Я вздохнул с облегчением.
Дядя попытался привести парня в чувства: хлопал по лицу, брызгал водой, кричал, но он даже не шевельнулся, хотя губами почмокал, как младенец. И пустил слюну.
- Да что с ним такое?! Может, адреналин вколоть из аптечки? - предложил я.
Дядя покачал головой.
- Лучше прибереги на потом. Похоже, Гоха, липучку нашу модернизировали - она теперь не только ловит, но и усыпляет. Ан, смотри, как дрыхнет - пузыри пускает!
- И что же нам делать?
- А ничего, пойдём своей дорогой. И так время потеряли.
- Но с ним-то что будет?
Дядя пожал плечами:
- Очнётся через пару часов, наверно. Расстроится сильно. Вернётся домой. Одумается, осядет, женится и будет жить долго и счастливо. Всё, идём!
Я сдержанно улыбнулся.
«Одумается, значит? Неужели дядя подспудно желает, чтобы и я одумался?»
Лес внезапно наполнился шорохами и хрустом. Я резко обернулся - метрах в ста от нас показалась группка мигрантов: две женщины и мужчина. Завидев нашу троицу, они остановились, поглядели молча, оценивая ситуацию, а потом бодро потопали дальше.
Мы тоже заторопились. На всякий случай дядя приподнял парню голову, подсунув под неё свёрнутый в рулон термоплащ, - а то ещё слюной захлебнётся, и все наши старания будут напрасны. И наконец, не единожды оглянувшись, мы почти бесшумно заскользили между сосен. По пути нам встретилось ещё несколько сеток - но те сработали вхолостую и теперь свисали с деревьев как гирлянды испанского мха на далёких луизианских болотах. Кто-то расчистил нам путь.
Меня удивляло, что ловушки размещают по определённым участкам, хотя куда эффективнее ставить их вперемешку - тогда редкий мигрант добирался бы до заставы.
Старый лес закончился глубоким рвом, поросшим травой и колючим кустарником, - дядя сказал, что это след от траншеи времён Второй мировой. Ловушек в ней не было, зато были неглубокие ямки, тоже затянувшиеся от времени, - я оступился и подвернул ногу.
- Ну, ты даёшь! - воскликнул Протас.
- Ничего, я в порядке.
- Если что - у меня есть эластичный бинт. Можно сделать повязку.
- Не нужно, и так дойду, - расхрабрился я.
- Как знаешь, - не стал настаивать дядя.
Нога, конечно, болела, но шли мы медленно, с черепашьей скоростью, и я старался сильно на неё не наступать - в этом очень подсобила палка.
В итоге дядя остановился.
- Всё, привал! Давай посидим чуток, дух переведём. Ты ногу замотаешь, и я отдохну, утомился что-то.
- Ладно, - сдался я и украдкой проверил время: полчетвёртого. - А нам ещё долго топать?
- Ну, две трети оттопали, - прикинул дядя. - Не волнуйся, успеем! Посидим минут десять, по душам поболтаем. В последний раз.
- Почему в последний? Я буду вам по скайпу звонить.
- По скайпу не то, - вздохнул Протас, стянул рюкзак и уселся на землю, прислонившись спиной к корявой сосне.
Я тоже вздохнул, отгоняя тень скорого расставания, сгрёб палкой хвою и опустился на колючую подушку.
Дядя кинул мне бинт, и я занялся ногой. Мне было не впервой - лодыжки моё слабое место.
Внезапно между нами разлилась дымная горечь.
- Ты куришь? - изумился я, уставившись на запрещённую сигарету.
Дядя выпустил очередное облачко дыма и кивнул:
- Угу. Всегда курил. У меня этого никто не заберёт, какие законы не издавай.
Я загляделся на седой дымок и понял, что совсем не знаю его настоящего.
- Неужели ты никогда не хотел мигрировать? - принялся выспрашивать я. - Ты ведь сам, без семьи. Что тебя держит?
- Эх, Гоха! Нет во мне этой жажды странствий, никогда не было. А теперь, разменяв пятый десяток, я физически ощущаю, как прирос к родной земле. Всё в ней есть - и горы, и море, и леса, и степи. Что ещё для жизни надо? А чтобы посмотреть чужестранные пейзажи, достаточно трёхмерных панорам: очки надел - и на тебе полное погружение. Но тебе этого не понять - ты с рождения космополит.
Он прав, я родился без связи с землёй. Но это, вероятно, из-за отца.
- Сестра моя всегда знала, что ты уйдёшь, но всё равно сильно расстроилась. Ты ведь единственный сын.
- И попросила уговорить меня вернуться? - догадался я.
- Попросила, конечно, - подтвердил дядя. - И я прямо сейчас попробую. Вот объясни мне, Гоха, зачем ты идёшь? За лучшей жизнью? Или просто так хочется приключений?
Я усмехнулся:
- Я иду за свободой.
Протас вскинул брови:
- А с чего ты взял, что там будешь свободнее, чем здесь?
- Нет, дядя, я буду свободнее здесь, - и я постучал пальцем по лбу.
- Тогда совершенно всё равно, где жить, - заметил Протас.
- Вот именно, всё равно, - сказал я, думая о своём.
Но дядя меня не понял:
- Почему в таком случае не остаться с нами?
- Потому что мне плохо в клетке. И в другой тоже, думаю, будет не очень. Поэтому я буду скитаться по миру до конца своих дней.
- Как отец?
- Ну, да, как отец.
Дядя замолчал, потянулся за второй сигаретой, закурил опять.
Я сделал вид, что усиленно занимаюсь ногой. В принципе, я был готов к такому разговору, просто не думал, что от него сделается так тяжело на душе. Протас, вероятно, считал меня бесчувственным сыном, который легко бросил мать. Но мне было нелегко. Просто по-другому я не мог.
Наконец я зашнуровал ботинок и поднялся. Потопал ногой - порядок!
- Можно идти, - сообщил я.
И только теперь заметил, что с дядей творится неладное - он буквально на глазах врастал в дерево, вернее, покрывался какой-то сотообразной смолой.
- Протас, блин, вставай! - крикнул я и бросился его выручать.
- Не могу, не получается, - помрачнел дядя.
Пока я вытряхивал из рюкзака поклажу, псевдосмола добралась до груди.
Первым делом я облил дядю антиклеем - и плечи, и волосы, и лицо, боялся, что эта дрянь поглотит его целиком. Какое-то время она продолжала расти, но потом внезапно остановилась - у дяди даже осталась свободная рука.
После я обрызгал эту гадость из баллончика и пытался срезать ножом, но окаменевшая смола не поддавалась.
- Не нужно, Гоха, остановись! - наконец потребовал Протас.
- Но как же так! - исступлённо воскликнул я.
- А вот так, проморгали ловушку. Хорошо привалился, с концами!
- Что же делать? Я не могу тебя вот так бросить!
- Придётся. Не хочу, чтобы ты свой шанс профукал, всего ничего ведь осталось!
- Да, но если я уйду, ты будешь считать меня законченным эгоистом.
- А если останешься, я буду корить себя целый год. Думаешь, я дурак? Не понимаю, что ты пытался мне объяснить? Всё я понимаю. Иди!
- Но…
- Никаких но. За меня не волнуйся - эта штука либо сама отвалится, либо погранцы меня вызволят. Собирай рюкзак!
Я торопливо закинул вещи обратно, оставил дяде воду и бутерброды. Подождал ещё десять минут, наблюдая за мерзкой смолой, но ничего не менялось.
- Она ведь не станет снова расти?
- Не думаю, процесс вроде прекратился. А даже если вдруг станет - забыл, все ловушки гуманны? Так что ничего со мной не случится. Хотя, признаю, что правила игры стали жёстче.
Я топтался на месте.
- Иди, говорю! - прикрикнул на меня Протас. - Туда, вперёд, через рощу.
- Хорошо, иду. Как только доберусь, позвоню.
- Прощай, Гоха! Береги себя!
- Прощай…
И я побрёл в сторону солнца, уже низкого, в двух часах от заката. Теперь оно пряталось за облетевшими кронами, просвечивало сквозь ветви и слепило глаза.
Окончание.