про великого Пражского Махарала (C)
подсмотрела у href="http://uzheletta.livejournal.com/profile">uzheletta
Махарал был учен, каббалист и мудрец
(знал он, видимо, где нашей сказки конец),
и евреи его почитали,
почитал и король, и солдат, и капрал, и частенько к нему наезжали.
Он решал их проблемы, он их утешал, чудеса доставал из кармана,
и катилась молва, слава бурно текла про великого Махарала.
Знали все, что нескоро на землю сойдет вновь такая могучая сила,
и гордился народ, Махарал наперед делал все, о чем ни просили.
Но и он уставал, все же тело его, как должнo, возводило пределы,
не всегда успевал сделать все, что мечтал, все что должен и просто хотел он.
И тогда он решил, что сподручно создать небольшого слугу,
Фигаро и Балду,
чтоб оно помогало по делу.
Раз решил, два создал
(Каббалу твердо знал),
как известно из глины и праха,
Голем вышел неплох,
и красив и высок,
и силен, в общем, парень-рубаха.
Три, и Имя святое мудрец Махарал
под язык засунул кукленку,
паренек застонал, заморгал, зашагал,
хоть высок, неуклюж, как ребенок.
А потом он сказал
- ну привет, Махарал,
раздавай свои порученья,
дров вязанку отнес, поскакал на базар,
так закончилось это творенье.
И как сказано было, он все выполнял,
мелкие ль, крупные ль пожеланья, а потом отдыхал,
смачно халу жевал,
на крылечке у дома собранья.
Дело гладко велось,
Mахаралу спалось
и спокойно, и ладно, и сладко,
все бы было светло, но вмешалась в процесс пара баб, им, видать, было жалко,
что такой вот высокий и сильный такой просто так сидит на крылечке,
просто так халу жрет (зря он небо коптит!), просто так прогревает местечко.
И сказала одна, та, чей нрав побойчей,
ну давай на базар,
так велел Mахарал,
и давай половчей,
торопись поскорей,
мне с тобой не успеть до Шаббата,
ну и голем опять поскакал на базар,
он послушный был голем, ребята.
И теперь этот в общем-то глины кусок помогал всем, кому не придется,
для одной на базар, для другой в огород, а для третьей и приберется.
Ну одна из подруг похитрее была, чем могла паренька привечала,
то ватрушек ему, то мангО и хурму, то горячего, сладкого чаю.
Ну и он разомлел,
размягчел, подобрел,
и хозяйскую дочку тогда разглядел.
Та, как водится в сказке, прекрасна была,
и скромна, и мила, и конечно, бела.
Махарал-то был занят делом важным, святым,
очень нужным, видать по всему не простым,
и следить он не мог, что тот Голем творил,
да пока ничего не водилось за ним,
просто он перестал на крылечкe сидеть,
стал чаек попивать да на дочку глядеть.
Ну а каждую пятцницу тот Махарал,
до заката еще, Имя-то вынимал,
и опять представал просто глины кусок, н
еживой, никакой, не смотри - засосет.
Но однажды, наверно, был ранний Шаббат,
Махарал позабыл это Имя достать.
И стихия проснулась вдруг в глине простой,
ей неведом закон, невозможен застой.
Она вольно течет, чуть глаза отведи,
Голем сам не подумал как начал идти
к той прекрасной и милой (ну, к той, что бела),
и огромная сила звала и вела
его прямо к дверям, прямо в кухню и вот,
он девицу без спроса за руку берет.
Это вам не Жуковский, и прост наш народ,
мать хватает метлу, брат, понятно, зовет
самого Махарала, и этот бежит
и от гнева, понятное дело, дрожит,
в синагогу ведет он созданье свое
и весь краткий маршрут не глядит на него.
Ну а Голем? Ведь сам не узнает, дурак,
зачем к девочке шел он на ватных ногах,
и зачем целовал, и чего он хотел,
ведь он знал, что не создан для радостных дел,
создан он для работы, и лишь на чуток,
пока Имя у нёба тихонько живет, т
акже знал что велик и суров Махарал,
что закончится жизнь в миг, когда он страстям свое тело отдал
(ведь души вроде нет?).
Махарал молча шел, ну и Голем вослед.
К синагоге пришли, Махарал на чердак,
Голем следом, он знал, его дело табак.
А потом, Махарал должен был наблюдать,
как творенье его не спешит умирать,
все живет и живет, и слеза из под век,
хочет жить он как всякий другой человек,
и упрямо как будто все знает о нем,
держит Имя зубами и языком,
и когда Махарал это Имя забрал,
Голем глиной стекал, и слезой, и стонал.
Говорят, с этих пор грустен был Махарал
и до смерти своей ни словца не сказал.
Ну а я-то причем? Мне-то что с этих слез?
Все фантомы мои в недрах снов или грез.
Только страшно, до ужаса страшно одно -
все живое вокруг, и со мной все одно.
И бессмысленно думать, оно не поймет,
не почувствует боль и бесслезно умрет,
невозможно надеждой себя закружить,
все живое кругом, и все хочет жить.
И еще тяжело до конца осознать,
что то Имя, то страсть заставляют шагать.
И приятен чаек, ты легка и светла,
но жесток наш закон, вот такие дела.
И так хочется волосы сдвинуть со лба,
целовать и шептать золотые слова,
и мне кажется, это и значит - прожить,
и прочувствовать, может быть даже - служить.
Только в этот же миг, понимаешь, тайком,
Имя чувствую я где-то под языком,
и так страшно мне знать, что я глины кусок
и легко так сломать этот хрупкий мирок,
и хотя Махарал давно в райском саду,
Голем на чердаке и в жару, и в беду,
люди слышат его, то ли всхлип, то ли стон,
не спеши говорить - это сказка и сон.
И по пятницам чувствую вновь, что опять
выбор наш жутко прост - Имя он или страсть.
Но при этом надежда упорно живет,
где-то есть средний путь и меня он найдет,
потому что есть мысли, и песни, и сны,
и опять непонятно - что же мы без любви,
и без девушки той, что светла и легка
(хоть мамаша ее наготове всегда),
и что я без любви, без твоих плеч и ног,
снова глины кусок, той же глины кусок...
Махарал был учен, каббалист и мудрец
(знал он, видимо, где нашей сказки конец),
и евреи его почитали,
почитал и король, и солдат, и капрал, и частенько к нему наезжали.
Он решал их проблемы, он их утешал, чудеса доставал из кармана,
и катилась молва, слава бурно текла про великого Махарала.
Знали все, что нескоро на землю сойдет вновь такая могучая сила,
и гордился народ, Махарал наперед делал все, о чем ни просили.
Но и он уставал, все же тело его, как должнo, возводило пределы,
не всегда успевал сделать все, что мечтал, все что должен и просто хотел он.
И тогда он решил, что сподручно создать небольшого слугу,
Фигаро и Балду,
чтоб оно помогало по делу.
Раз решил, два создал
(Каббалу твердо знал),
как известно из глины и праха,
Голем вышел неплох,
и красив и высок,
и силен, в общем, парень-рубаха.
Три, и Имя святое мудрец Махарал
под язык засунул кукленку,
паренек застонал, заморгал, зашагал,
хоть высок, неуклюж, как ребенок.
А потом он сказал
- ну привет, Махарал,
раздавай свои порученья,
дров вязанку отнес, поскакал на базар,
так закончилось это творенье.
И как сказано было, он все выполнял,
мелкие ль, крупные ль пожеланья, а потом отдыхал,
смачно халу жевал,
на крылечке у дома собранья.
Дело гладко велось,
Mахаралу спалось
и спокойно, и ладно, и сладко,
все бы было светло, но вмешалась в процесс пара баб, им, видать, было жалко,
что такой вот высокий и сильный такой просто так сидит на крылечке,
просто так халу жрет (зря он небо коптит!), просто так прогревает местечко.
И сказала одна, та, чей нрав побойчей,
ну давай на базар,
так велел Mахарал,
и давай половчей,
торопись поскорей,
мне с тобой не успеть до Шаббата,
ну и голем опять поскакал на базар,
он послушный был голем, ребята.
И теперь этот в общем-то глины кусок помогал всем, кому не придется,
для одной на базар, для другой в огород, а для третьей и приберется.
Ну одна из подруг похитрее была, чем могла паренька привечала,
то ватрушек ему, то мангО и хурму, то горячего, сладкого чаю.
Ну и он разомлел,
размягчел, подобрел,
и хозяйскую дочку тогда разглядел.
Та, как водится в сказке, прекрасна была,
и скромна, и мила, и конечно, бела.
Махарал-то был занят делом важным, святым,
очень нужным, видать по всему не простым,
и следить он не мог, что тот Голем творил,
да пока ничего не водилось за ним,
просто он перестал на крылечкe сидеть,
стал чаек попивать да на дочку глядеть.
Ну а каждую пятцницу тот Махарал,
до заката еще, Имя-то вынимал,
и опять представал просто глины кусок, н
еживой, никакой, не смотри - засосет.
Но однажды, наверно, был ранний Шаббат,
Махарал позабыл это Имя достать.
И стихия проснулась вдруг в глине простой,
ей неведом закон, невозможен застой.
Она вольно течет, чуть глаза отведи,
Голем сам не подумал как начал идти
к той прекрасной и милой (ну, к той, что бела),
и огромная сила звала и вела
его прямо к дверям, прямо в кухню и вот,
он девицу без спроса за руку берет.
Это вам не Жуковский, и прост наш народ,
мать хватает метлу, брат, понятно, зовет
самого Махарала, и этот бежит
и от гнева, понятное дело, дрожит,
в синагогу ведет он созданье свое
и весь краткий маршрут не глядит на него.
Ну а Голем? Ведь сам не узнает, дурак,
зачем к девочке шел он на ватных ногах,
и зачем целовал, и чего он хотел,
ведь он знал, что не создан для радостных дел,
создан он для работы, и лишь на чуток,
пока Имя у нёба тихонько живет, т
акже знал что велик и суров Махарал,
что закончится жизнь в миг, когда он страстям свое тело отдал
(ведь души вроде нет?).
Махарал молча шел, ну и Голем вослед.
К синагоге пришли, Махарал на чердак,
Голем следом, он знал, его дело табак.
А потом, Махарал должен был наблюдать,
как творенье его не спешит умирать,
все живет и живет, и слеза из под век,
хочет жить он как всякий другой человек,
и упрямо как будто все знает о нем,
держит Имя зубами и языком,
и когда Махарал это Имя забрал,
Голем глиной стекал, и слезой, и стонал.
Говорят, с этих пор грустен был Махарал
и до смерти своей ни словца не сказал.
Ну а я-то причем? Мне-то что с этих слез?
Все фантомы мои в недрах снов или грез.
Только страшно, до ужаса страшно одно -
все живое вокруг, и со мной все одно.
И бессмысленно думать, оно не поймет,
не почувствует боль и бесслезно умрет,
невозможно надеждой себя закружить,
все живое кругом, и все хочет жить.
И еще тяжело до конца осознать,
что то Имя, то страсть заставляют шагать.
И приятен чаек, ты легка и светла,
но жесток наш закон, вот такие дела.
И так хочется волосы сдвинуть со лба,
целовать и шептать золотые слова,
и мне кажется, это и значит - прожить,
и прочувствовать, может быть даже - служить.
Только в этот же миг, понимаешь, тайком,
Имя чувствую я где-то под языком,
и так страшно мне знать, что я глины кусок
и легко так сломать этот хрупкий мирок,
и хотя Махарал давно в райском саду,
Голем на чердаке и в жару, и в беду,
люди слышат его, то ли всхлип, то ли стон,
не спеши говорить - это сказка и сон.
И по пятницам чувствую вновь, что опять
выбор наш жутко прост - Имя он или страсть.
Но при этом надежда упорно живет,
где-то есть средний путь и меня он найдет,
потому что есть мысли, и песни, и сны,
и опять непонятно - что же мы без любви,
и без девушки той, что светла и легка
(хоть мамаша ее наготове всегда),
и что я без любви, без твоих плеч и ног,
снова глины кусок, той же глины кусок...