Кое-что о Марлен Дитрих и белых розах
В данный момент я читаю "Размышления" Марлен Дитрих, и моё представление о ней меняется на глазах. Я не столь сильна в кинематографе и в частности знакома лишь с некоторыми её работами, а саму актрису знаю скорее как друга и возлюбленную Ремарка и Хемингуэя.
Всегда страшно читать автобиографические произведения, особенно тех личностей, который априори нравятся и чем-то привлекают. Тем увлекательнее то, что чаще всего опасения оказываются напрасными.
Эта женщина покорила лично меня тем, что любила книги (возможно, именно поэтому её окружение составляли знаменитые писатели), говорила на нескольких языках (а французский и Францию боготворила даже в годы войны), гордилась больше своим кулинарным мастерством, нежели актёрскими работами, безгранично любила мать и дочь, а также олицетворяла собой целую эпоху, при этом понимая, что не является красавицей или какой-то "особенной".
Такая простая по жизни, но сложная по характеру и согласно тем ценностям, которые она проповедовала. Зачастую полное несоответствие экранного образа и реальной Марлен Дитрих. И именно о самой себе она решила поведать от первого лица, дабы люди прекратили слушать выдумки журналистов и биографов.
Также следует отметить то, с какой любовью и уважение она пишет обо всех тех, с кем ей удалось так или иначе состоять в знакомстве. Она была преданным другом, зачастую любила какой-то необыкновенно возвышенной любовью, подчас боготворила и всегда делала всё от неё зависящее. Удивительная по широте души женщина.
Оставлю здесь эпизод из её детства, который покорил и растрогал. Даже в таком возрасте она понимала гораздо больше, чем многие взрослые. Пожалуй, и нам не стоит забывать о том, что такое война, и быть человечнее друг к другу.
"Никто не говорил о войне. А может быть, её и вообще уже не было? Однако недалеко от нас был лагерь военнопленных. Ходить туда нам не разрешалось.
Как-то я сидела на веранде и делала уроки. Солнце стояло низко и окрашивало в жёлтый цвет бумагу на столе. Вдруг меня осенило, что дата, которую я только что машинально написала, была - 14 июля. День взятия Бастилии. Гордый день Франции! Праздник всех праздников!
Ещё до наступления сумерек я нарвала в саду белые розы - столько, сколько могла унести, - и с этими цветами побежала на опушку леса. Длинные острые шипы кололи сквозь тонкое летнее платье, в глазах стояли слезы от боли, страха и решимости выполнить задуманное.
Будь что будет! Я бежала не оглядываясь, но вдруг наткнулась на колючую проволоку и остановилась как вкопанная. Наконец я у цели! По другую сторону проволоки пленные французские солдаты увидели меня. Меня легко было заметить - в белом платье, с букетом белых роз. У пленных были тёмные бороды, тёмные усы и тёмные грустные глаза. Они стояли не двигаясь. В деревне зазвонил колокол. Мирный воскресный вечер. И снова охватил страх, что меня обнаружат и я не смогу выполнить задуманное. Но не было сил сдвинуться с места. Так и стояли мы неподвижно друг против друга по обе стороны колючей проволоки. Колокол больше не звонил.
«Иди вперёд, ты дочь солдата! - говорила я себе. - Иди вперёд!»
Я взяла первую розу и протянула через проволоку. Никто не пошевелился. Тогда я залепетала своим детским голосом на лучшем французском: «Сегодня день взятия Бастилии, и я подумала, что вас должны были бы обрадовать эти розы!» Я держала цветы вплотную к проволоке. Вдруг одна рука потянулась ко мне за цветком, вслед за ней множество рук стали тянуться к моим розам. Я быстро проталкивала их через проволоку. В ответ я не слышала ни звука.
Обратно я бежала, и казалось - сердце выпрыгнет из груди, когда я кралась через подвал в дом. День взятия Бастилии закончился спокойно, никто не заметил моего отсутствия.
На следующий день рано утром к моей матери пришёл один из учителей. Оказывается, меня всё же увидели; правда, учителя готовы были простить и забыть мой детский поступок, но матери школьных подруг требовали наказания - немедленно исключить меня из школы.
Голос моей матери был ровным и спокойным. Она не сердилась на меня. Мне было неловко только перед ней, и я заплакала. Я не услышала её обычного выражения: «Дочь солдата не плачет!» А подняв голову, я увидела, что она молча смотрит на меня со слезами на глазах.
В эти дни я много думала о справедливости. Неясные мысли, вопросы, не имевшие ответа, - всё смешалось в моей голове. Ясно: война - это несправедливо. Ложь и правда оставались неизменными только в мире детей. Для них как бы продолжали действовать вечные, понятные, нерушимые древние законы. А за пределами этого детского мира правда и ложь казались изменчивыми и ненадежными порождениями людских представлений.
Я любила лежать на траве и думать о боге и мадемуазель Бреган. Они оба были сейчас где-то далеко от меня. Когда закончится война, бог вернётся. Я была в этом так же уверена, как и в том, что сейчас он покинул нас."
Всегда страшно читать автобиографические произведения, особенно тех личностей, который априори нравятся и чем-то привлекают. Тем увлекательнее то, что чаще всего опасения оказываются напрасными.
Эта женщина покорила лично меня тем, что любила книги (возможно, именно поэтому её окружение составляли знаменитые писатели), говорила на нескольких языках (а французский и Францию боготворила даже в годы войны), гордилась больше своим кулинарным мастерством, нежели актёрскими работами, безгранично любила мать и дочь, а также олицетворяла собой целую эпоху, при этом понимая, что не является красавицей или какой-то "особенной".
Такая простая по жизни, но сложная по характеру и согласно тем ценностям, которые она проповедовала. Зачастую полное несоответствие экранного образа и реальной Марлен Дитрих. И именно о самой себе она решила поведать от первого лица, дабы люди прекратили слушать выдумки журналистов и биографов.
Также следует отметить то, с какой любовью и уважение она пишет обо всех тех, с кем ей удалось так или иначе состоять в знакомстве. Она была преданным другом, зачастую любила какой-то необыкновенно возвышенной любовью, подчас боготворила и всегда делала всё от неё зависящее. Удивительная по широте души женщина.
Оставлю здесь эпизод из её детства, который покорил и растрогал. Даже в таком возрасте она понимала гораздо больше, чем многие взрослые. Пожалуй, и нам не стоит забывать о том, что такое война, и быть человечнее друг к другу.
"Никто не говорил о войне. А может быть, её и вообще уже не было? Однако недалеко от нас был лагерь военнопленных. Ходить туда нам не разрешалось.
Как-то я сидела на веранде и делала уроки. Солнце стояло низко и окрашивало в жёлтый цвет бумагу на столе. Вдруг меня осенило, что дата, которую я только что машинально написала, была - 14 июля. День взятия Бастилии. Гордый день Франции! Праздник всех праздников!
Ещё до наступления сумерек я нарвала в саду белые розы - столько, сколько могла унести, - и с этими цветами побежала на опушку леса. Длинные острые шипы кололи сквозь тонкое летнее платье, в глазах стояли слезы от боли, страха и решимости выполнить задуманное.
Будь что будет! Я бежала не оглядываясь, но вдруг наткнулась на колючую проволоку и остановилась как вкопанная. Наконец я у цели! По другую сторону проволоки пленные французские солдаты увидели меня. Меня легко было заметить - в белом платье, с букетом белых роз. У пленных были тёмные бороды, тёмные усы и тёмные грустные глаза. Они стояли не двигаясь. В деревне зазвонил колокол. Мирный воскресный вечер. И снова охватил страх, что меня обнаружат и я не смогу выполнить задуманное. Но не было сил сдвинуться с места. Так и стояли мы неподвижно друг против друга по обе стороны колючей проволоки. Колокол больше не звонил.
«Иди вперёд, ты дочь солдата! - говорила я себе. - Иди вперёд!»
Я взяла первую розу и протянула через проволоку. Никто не пошевелился. Тогда я залепетала своим детским голосом на лучшем французском: «Сегодня день взятия Бастилии, и я подумала, что вас должны были бы обрадовать эти розы!» Я держала цветы вплотную к проволоке. Вдруг одна рука потянулась ко мне за цветком, вслед за ней множество рук стали тянуться к моим розам. Я быстро проталкивала их через проволоку. В ответ я не слышала ни звука.
Обратно я бежала, и казалось - сердце выпрыгнет из груди, когда я кралась через подвал в дом. День взятия Бастилии закончился спокойно, никто не заметил моего отсутствия.
На следующий день рано утром к моей матери пришёл один из учителей. Оказывается, меня всё же увидели; правда, учителя готовы были простить и забыть мой детский поступок, но матери школьных подруг требовали наказания - немедленно исключить меня из школы.
Голос моей матери был ровным и спокойным. Она не сердилась на меня. Мне было неловко только перед ней, и я заплакала. Я не услышала её обычного выражения: «Дочь солдата не плачет!» А подняв голову, я увидела, что она молча смотрит на меня со слезами на глазах.
В эти дни я много думала о справедливости. Неясные мысли, вопросы, не имевшие ответа, - всё смешалось в моей голове. Ясно: война - это несправедливо. Ложь и правда оставались неизменными только в мире детей. Для них как бы продолжали действовать вечные, понятные, нерушимые древние законы. А за пределами этого детского мира правда и ложь казались изменчивыми и ненадежными порождениями людских представлений.
Я любила лежать на траве и думать о боге и мадемуазель Бреган. Они оба были сейчас где-то далеко от меня. Когда закончится война, бог вернётся. Я была в этом так же уверена, как и в том, что сейчас он покинул нас."