Толкование «Писем римскому другу»
Хрестоматийная вещь, поэтому сразу к делу.
Нужные строки:
Из Марциала
(...)
Вот и прожили мы больше половины.
(...)
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
(...)
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Годы жизни:
Старший Плиний: 22 (24) - 79
Марциал: 40 - 104
Конечно, они могли бы быть в переписке, потому что тридцатипятилетний Марциал (проживший больше половины) мог знать в последние годы жизни Старшего Плиния.
Но если всё понимать не буквально, а - через дух стихотворения, то Марциал пишет письмо другу Постуму уже глубоким стариком, накануне смерти. И поэтому на рассохшейся скамейке просто лежит какой-то трактат Плиния. В 77 или 78 году Старший Плиний издал «Естественную историю» - крупнейшее энциклопедическое сочинение античности. И поэтому в каком-нибудь сотом году Марциал мог его читать (а что еще делать в 60+ лет?), а потом оставить на скамейке, особенно если предположить, что он написал это письмо и умер.
Скажете, что я ломлюсь в открытую дверь?
В глухие, кажется, андроповские времена, когда мое поколение знакомилось с этих стихом в интерпретации Мирзаяна, казалось, что Старший Плиний сидит на скамейке в живом теле. И уверяю, так казалось не только мне одному.
Нужные строки:
Из Марциала
(...)
Вот и прожили мы больше половины.
(...)
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
(...)
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Годы жизни:
Старший Плиний: 22 (24) - 79
Марциал: 40 - 104
Конечно, они могли бы быть в переписке, потому что тридцатипятилетний Марциал (проживший больше половины) мог знать в последние годы жизни Старшего Плиния.
Но если всё понимать не буквально, а - через дух стихотворения, то Марциал пишет письмо другу Постуму уже глубоким стариком, накануне смерти. И поэтому на рассохшейся скамейке просто лежит какой-то трактат Плиния. В 77 или 78 году Старший Плиний издал «Естественную историю» - крупнейшее энциклопедическое сочинение античности. И поэтому в каком-нибудь сотом году Марциал мог его читать (а что еще делать в 60+ лет?), а потом оставить на скамейке, особенно если предположить, что он написал это письмо и умер.
Скажете, что я ломлюсь в открытую дверь?
В глухие, кажется, андроповские времена, когда мое поколение знакомилось с этих стихом в интерпретации Мирзаяна, казалось, что Старший Плиний сидит на скамейке в живом теле. И уверяю, так казалось не только мне одному.