звериное.
А слов нет. И ты пишешь себя по слогам,
Испещряя бумагу нелепым бездушным узором.
Можно верить ухмылкам, и можно не верить глазам,
Можно так и подохнуть, укрывшись стихом, как забором.
Можно ждать перемен, можно звать самых близких на чай.
Можно выдохнуть дым, промолчав о неистово важном.
Можно всех позабыть, с утра и почти невзначай.
А под вечер молить, чтоб хоть кто-то спас душу от жажды.
А слов все-таки нет. И ты режешь себя на куски,
Задыхаясь в метро, истекая не кровью, но рифмой.
Но все те же ‘are busy’, и те же в безвестность звонки.
Жизнь кружит где-то рядом, жестоким прожорливым грифом.
Все терзают обертку, не пробуя, кто ты на вкус.
У любимых своих больше шрамов, чем истинно кожи.
И они, как и ты, - конфискат, недозволенный груз.
И не ясно, чем плохи - душей или все-таки рожей.
А слова дефицит - мерзкой солью стекают и жгут.
Никому не в укор, просто хочется света и веры.
И еще нужно знать, что хоть где-то тебя все же ждут,
Что хоть кто-то не видит в тебе полудохлого зверя.
Все слова - не в цене. А на сдачу уже не прожить.
И остатки себя отдаешь за случайное буду.
Жилы рвет по живому - ты можешь лишь помнить и выть.
Если Ты справедлив, забери нас ненужных отсюда.