Мой учитель
Александр Анатольевич Дроздовский
Его не стало 17 июля. 19-го я приехала проститься.
Он лежал, такой измотанный болезнью, маленький, похудевший, а подбородок - упрямый, как всегда, волевой, какой он сам был и как жил, губы сжаты в какой-то живой совсем решимости, и руки сильные, мягкие, сложены на груди. В них вложили крест, крупный, тяжёлый, но простой, и как они любовно его обняли, даже не крест частно, а металл, - материал, с которым он работал всю свою жизнь, как он в руки ему лёг, вот эта память в руках - она даже после смерти с ним... Ничьи руки так больше не умели ладить с металлом, и мёртвый он - мастер, художник-мастер. Всю жизнь работал, всю жизнь создавал, - как он видел мир, как он из какой-то ерунды творил искусство, сколько фантазии в нём, сколько вдохновения!.. Каждый день работал с материалом и ещё оставалось вдоволь сил преподавать: 40 лет, сотни учеников, и он не уставал, не иссякал, вечное пламя творчества, и так щедро раздавал его, щедро раздаривал всем. И на каждого студента хватало этого огня, и на искусство. Нескончаемое творчество... И так легко, так естественно, непринуждённо... Вот какой-то нашёл кривой кусок дерева, чуть подрезал его, взял неровные листы меди, обрезал, фасочки эти под 45 точнёхонько снял, зачистил, заоксидировал, наклеил перегородки, заложил эмаль, обжёг, приклеил их на тот кусок дерева, сверху маленький крест поставил... И вот стоит - сантиметров 40, эмалевый храм. На каждой стороне сюжет: где-то птички собрались, внизу человек проходит... Вот тебе и кусок дерева, полено безобразное, - а для него целый мир, и никаких мук творчества, творить ему было не труднее, чем дышать, это сама жизнь его: вот как ноги ходят, как сердце бьётся, так и руки создают всякую его задумку. И всегда так. И во всём так.
Не боялся иметь собственное мнение, стоять на своём, мог быть резок, мог всё разом бросить, порвать, но всегда за правду. За искусство горой. Не понравилась политика директора - высказал ему всё, написал заявление, ушёл. Никакие деньги, никакие звания, - ничто не могло заставить его идти наперекор совести. Никогда ни под кого и ни под что не прогибался.Человек-мощь. Прямой, твёрдый, честный, сильный, смешной, суровый, нежный, трепетный, искренний. Художник... И нас он ругал страшно, но и любил каждого. Я помню, как мы прощались с ним, закончив учиться, и все вышли, а я последняя - оглянулась. А он стоит такой внезапно светлый, такой печальный, голову опустил. И говорит мне, - ну, ступай, ступай, милая. Всё сжалось, я улыбнулась ему, пошла. Таким я видела его в последний раз. И как всегда- не думала тогда, что то был действительно последний. Таким и запомнила.
Не успела его увидеть вновь. Не успела поговорить. Сидели на поминках - столько ребят, столько выпускников, и взрослые совсем, уж свои дети выросли, и первокурсники смешные, с розовыми и зелёными волосами, и все были как братья и сёстры, как одна семья. Знакомились, вспоминали его... Как отца всем нам. Остались мы, остались его работы... Можно восхищаться готовыми произведениями, а можно тем, как они создаются, и, разглядывая их после, думать о человеке, о его руках, о его душе. Редкий человек, редкий талант, лёгкость фантазии, тяжёлая потеря.
Боролся с горем, боролся с болезнью: три года назад похоронил любимого младшего сына, тому было 40 лет, рак. И с того времени заболел сам. Под конец тяжело было вовсе, жена его обтирала мокрым полотенцем, всякий раз спрашивала, чего ему хочется. И вот он попросил однажды шампанского холодного. Она принесла, остудила, сели пить. Она говорит, - давай выпьем за нашу с тобой жизнь... Обнялись, выпили... И через три дня он умер. Похоронили его рядом с сыном. Рядом спят два художника.
Это нам всем горько и тяжело, а ему теперь хорошо и спокойно, не может быть иначе. Покойся с миром, мой дорогой учитель.
Его не стало 17 июля. 19-го я приехала проститься.
Он лежал, такой измотанный болезнью, маленький, похудевший, а подбородок - упрямый, как всегда, волевой, какой он сам был и как жил, губы сжаты в какой-то живой совсем решимости, и руки сильные, мягкие, сложены на груди. В них вложили крест, крупный, тяжёлый, но простой, и как они любовно его обняли, даже не крест частно, а металл, - материал, с которым он работал всю свою жизнь, как он в руки ему лёг, вот эта память в руках - она даже после смерти с ним... Ничьи руки так больше не умели ладить с металлом, и мёртвый он - мастер, художник-мастер. Всю жизнь работал, всю жизнь создавал, - как он видел мир, как он из какой-то ерунды творил искусство, сколько фантазии в нём, сколько вдохновения!.. Каждый день работал с материалом и ещё оставалось вдоволь сил преподавать: 40 лет, сотни учеников, и он не уставал, не иссякал, вечное пламя творчества, и так щедро раздавал его, щедро раздаривал всем. И на каждого студента хватало этого огня, и на искусство. Нескончаемое творчество... И так легко, так естественно, непринуждённо... Вот какой-то нашёл кривой кусок дерева, чуть подрезал его, взял неровные листы меди, обрезал, фасочки эти под 45 точнёхонько снял, зачистил, заоксидировал, наклеил перегородки, заложил эмаль, обжёг, приклеил их на тот кусок дерева, сверху маленький крест поставил... И вот стоит - сантиметров 40, эмалевый храм. На каждой стороне сюжет: где-то птички собрались, внизу человек проходит... Вот тебе и кусок дерева, полено безобразное, - а для него целый мир, и никаких мук творчества, творить ему было не труднее, чем дышать, это сама жизнь его: вот как ноги ходят, как сердце бьётся, так и руки создают всякую его задумку. И всегда так. И во всём так.
Не боялся иметь собственное мнение, стоять на своём, мог быть резок, мог всё разом бросить, порвать, но всегда за правду. За искусство горой. Не понравилась политика директора - высказал ему всё, написал заявление, ушёл. Никакие деньги, никакие звания, - ничто не могло заставить его идти наперекор совести. Никогда ни под кого и ни под что не прогибался.Человек-мощь. Прямой, твёрдый, честный, сильный, смешной, суровый, нежный, трепетный, искренний. Художник... И нас он ругал страшно, но и любил каждого. Я помню, как мы прощались с ним, закончив учиться, и все вышли, а я последняя - оглянулась. А он стоит такой внезапно светлый, такой печальный, голову опустил. И говорит мне, - ну, ступай, ступай, милая. Всё сжалось, я улыбнулась ему, пошла. Таким я видела его в последний раз. И как всегда- не думала тогда, что то был действительно последний. Таким и запомнила.
Не успела его увидеть вновь. Не успела поговорить. Сидели на поминках - столько ребят, столько выпускников, и взрослые совсем, уж свои дети выросли, и первокурсники смешные, с розовыми и зелёными волосами, и все были как братья и сёстры, как одна семья. Знакомились, вспоминали его... Как отца всем нам. Остались мы, остались его работы... Можно восхищаться готовыми произведениями, а можно тем, как они создаются, и, разглядывая их после, думать о человеке, о его руках, о его душе. Редкий человек, редкий талант, лёгкость фантазии, тяжёлая потеря.
Боролся с горем, боролся с болезнью: три года назад похоронил любимого младшего сына, тому было 40 лет, рак. И с того времени заболел сам. Под конец тяжело было вовсе, жена его обтирала мокрым полотенцем, всякий раз спрашивала, чего ему хочется. И вот он попросил однажды шампанского холодного. Она принесла, остудила, сели пить. Она говорит, - давай выпьем за нашу с тобой жизнь... Обнялись, выпили... И через три дня он умер. Похоронили его рядом с сыном. Рядом спят два художника.
Это нам всем горько и тяжело, а ему теперь хорошо и спокойно, не может быть иначе. Покойся с миром, мой дорогой учитель.
Click to view