(no subject)
Кир Булычев
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ РАСКОПОК
Я медленно шёл длинным коридором корабля. Двери кают были раскрыты, в некоторых каютах уже было пусто - их обитатели, собрав пожитки, спустились в сектор погрузки. В других запоздавшие ещё складывали в сумки и контейнеры вещи и приборы, что окружали их во время нашего долгого пути. Как обрастает человек мелочами, как быстро умудряется он создать вокруг себя ограды вещей, без которых он лишается индивидуальности! Ничего лишнего, говорится нам в день начала полёта. И мы, профессиональные археологи, знаем, насколько дорог каждый грамм лишнего веса. Но разве можно улететь на долгое время, не взяв фотографии родных, любимый талисман, три ролика нового романа, носки, связанные бабушкой, ту самую старую куртку, в которой ты копал уже три сезона... А моя красная сумка? Она оттягивает плечо, она куда тяжелей и объёместей, чем положено правилами, но почему она так велика и тяжела, я не могу сказать - вроде бы ничего лишнего.
Я обогнул двух лаборанток, они щебетали, волоча здоровенный баул, растягивая его за ручки, и он покачивался между ними словно колыбель с младенцем.
Но бывают исключения. Мой заместитель вышел из каюты, аккуратно закрыл за собой дверь. В его руке стандартный металлический контейнер, содержащий стандартный набор предметов, которые, как выяснено в соответствующем институте, могут понадобиться археологу в лагере на дальней планете. И ничего более. Счастливый человек. Он всегда знает, как себя вести, о чём думать и чем питаться. К счастью, я отношусь к неорганизованному большинству человечества и постоянно удручён мыслью о том, что он вскоре заменит меня, возглавит нашу экспедицию и заставит всех обходиться стандартным набором в стандартном контейнере. Наверное, половина археологов тогда разбежится.
Сектор погрузки являл собой привычное глазу, приятное, но для непосвящённого странное зрелище: через час высадка на планете. Казалось, что здесь втрое больше людей, чем те сто двадцать, которые спустятся сегодня на планету, разобьют там лагерь и начнут работать - искать давно умершие города, следы великих битв и остатки строений, столетия назад поражавшие воображение современников, и аналогии с вечностью, которой не бывает. Вот эта лаборантка станет очищать от зелёной окиси древние монеты, а эта отыщет почти целую мраморную статую, и мы будем восхищаться ею, собравшись после пыльного дня под рабочим куполом. А потом, может, через десять дней, может, через сто, наступит момент пресыщения - оно придёт раньше, чем понимание умершего мира, и будет казаться, что нам всё известно, а новые тысячи осколков и обломков ничего не дадут знанию. И лишь мой заместитель, не подвластный чувством, будет докладывать каждый вечер, пощёлкивая ногтём по инфорэкрану, что за день открыто захоронений столько-то, жилых помещений столько-то, строений культового назначения столько-то, больных в экспедиции нет, один сотрудник укушен змеёй, один получил тепловой удар, а пропавший биоискатель обнаружен на тринадцатом раскопе, где он был легкомысленно забыт, хотя никто не признаётся в том, что легкомысленно забыл ценный прибор.
Я подошёл к первому модулю и передал сумку ассистенту. Тот молча взял сумку и исчез с ней в чреве модуля. Никто не задавал вопросов, но гул в погрузочном отсеке стих - они смотрели на меня. Начинался ритуал, от которого я не в силах отказаться: сейчас я войду в разведочную капсулу, закрою за собой люк и один, за час до модулей экспедиции, опущусь на планету.
Это моё право и моё чудачество - провести первый час одному.
Пролететь, пройти будущие дни находок и разочарований, возвращения к жизни того, что окончательно умерло сотни лет назад, ощутить, впитать в себя весь этот мир за мгновение до того, как его вечный покой будет разрушен экскаваторами, металлоискателями, руками молодых людей, охотников, хищников по натуре, для которых гробоискательство - увлекательный спорт сродни, пожалуй, походу за грибами. Порой, в моменты дурного настроения, меня посещают мысли о безнравственности моей профессии. Ведь прийти на кладбище и разворошить могилу - преступление. Сделать то же с могилой, которой тысяча лет и в силу чего, казалось бы, её неприкосновенность освящена временем, - это достижение археологической науки. Значит ли это, что и я в душе хищник? Не знаю.
Я попрощался с капитаном корабля и сказал заместителю, чтобы через час он начинал отправку модулей. Тот кивнул, но смотрел в сторону. Он не одобряет моих одиночных полётов, потому что они не предусмотрены инструкциями, подают плохой пример молодым учёным и чреваты опасностью. Местная фауна недостаточно изучена.
Я стартовал к планете, которая ещё не имеет названия, если не считать цифрового кода и звёздных координат. А через месяц или год по местному времени мы узнаем её название, вернее, несколько названий, если на планете обитали разные народы и было там много языков.
Капсула пронзила слой кучевых облаков, прошла низко над снежными вершинами, которым ещё предстоит дать имя, потом подо мной потянулась высокогорная пустыня. На пульте сверкнул, замигал огонёк - там, внизу, работает партия геологов, их аппаратура засекла мою капсулу. Я набрал приветствие коллегам. Огонёк вспыхнул ярко, подтверждая приём, и погас.
Я шёл к северу, в умеренную зону, именно там когда-то находились крупнейшие города, да и работать в умеренном климате лучше. Если потом возникнет нужда, я отправлю партии в другие климатические зоны.
В районе, выбранном для первых раскопок, я снизил скорость и пошёл на небольшой высоте, так что мог рассмотреть каждый лист на деревьях.
Лес покрывал эту равнину сплошным одеялом, лишь кое-где, в основном по берегам рек, встречались проплешены. Лес там сменился редким кустарником, и я знал, что такие места следует проверить - там могли таиться остатки поселений.
И тут я увидел просвет - остаток дороги. Когда-то она была широкой, бетонной, лесу нелегко взламывать корнями бетон, и кое-где участки дороги остались почти нетронутыми.
Я опустил капсулу на бетон. Ему недолго оставалось прикрывать собой землю - широкие трещины, из которых вылезали кусты, исчертили его. На открытом месте грелась серая змейка с двумя головами. Она не испугалась меня - ей в жизни не приходилось видеть человека, да и крупных хищников здесь не водится. Почему-то змеи смогли приспособиться, когда погибли не только теплокровные, но и многие насекомые. Геологи сообщили нам, что в некоторых местах змеи буквально кишат. Но чем они питаются? Жаль, что забыл спросить.
- Ты чем питаешься? - обратился я к змейке. Она смотрела на меня в упор - обе головы поднялись, глаза - чёрными точками.
В кустах что-то зашуршало. Змейка распрямилась и скользнула в трещину бетона. Листья дрожали. Я непроизвольно опустил пальцы к поясу. Тихо. Неприятная тишина чужого мира. Разведчики обозрели эту планету поверхностно, и никто не знает, что же сохранилось под покровом леса, что нового возникло за предыдущие столетия.
Я вернулся к капсуле. Когда стоишь один, совершенно один на много тысяч шагов вокруг, понимаешь, как ты мал, ничтожен и беззащитен.
Я поднял капсулу в воздух и не удержался - кинул её к кустам, включив сирену. Кусты расступились - нечто тёмное, мохнатое, громоздкое, ломая кусты, понеслось к деревьям, в чащу. Вот и верь разведчикам. Жаль, что здесь есть крупные существа, - придётся устанавливать охрану вокруг раскопок. А я-то думал, что поработаем без охраны.
Я полетел дальше вдоль дороги. Порой она пропадала в чаще, порой возникала вновь. В одном месте дорогу перегораживало бревно. Гнилое, толстое. Таких деревьев на планете больше нет - это остаток того времени, когда прокладывали дорогу. Теперь леса планеты состоят из кустов-переростков и тех растений-мутантов, что смогли выжить во время экологической катастрофы, преодолеть "мусорный кризис", вспышку атомных войн, когда жители планеты отчаянно боролись за последние незагубленные участки суши и губили их в этих войнах.
В одном месте у дороги виднелись опутанные сизыми лианами, затянутые мхом и лишайниками развалины. Может быть, здесь было придорожное кафе, возле него останавливались машины, люди выходили из них, разминаясь, громко разговаривая, смеясь, усаживались за столики, пили прохладительные напитки и рассуждали о вещах обыденных, стараясь не говорить о том, что случится завтра.
Удивительно, насколько разумные существа умеют себя обманывать. Мне приходилось сталкиваться с этим феноменом на многих планетах, которые я раскапывал. Возможно, именно те цивилизации обречены на гибель, которые не могут заставить себя принять правду. Ты расшифровываешь хрупкие страницы книг и газет и понимаешь, что в те дни, когда лишь отчаянным общим усилием можно было сохранить хрупкий баланс между правом разумного существа жить далее и сопротивлением природы, люди искали виновников где угодно, лишь не в себе, придумывая фантомы зла или теша себя иллюзорными выдумками о доброте и терпении их мира. Великий закон Терпения природы, который гласит: "Планета извергает из себя сообщество, которое угрожает её жизни", столь редко доходит до сознания разумных существ, что гибель цивилизаций в Галактике становится скорее правилом, чем исключением. И природа добивается своего спасения (а порой и опаздывает), натравливая людей друг на друга, толкая их к самоуничтожению. И ты, археолог, могильщик наоборот, по роду работы своей вынужденный вновь и вновь сталкиваться с действием закона, понимаешь, что его универсальность банальна и обыкновенна настолько, что поражаешься, почему же Они не увидели этой истины и предпочли погибнуть, но не смириться. Как здесь, на этой обыкновенной планете.
Зажужжал счётчик радиации - лес подо мной мельчал, становился темнее, уходил вглубь, в колоссальную воронку - видно, здесь когда-то взорвалась атомная станция. Синие папоротники высотой в человеческий рост густо заселили воронку, и пройдёт ещё много столетий, прежде чем обычные, искорне присущие этой планете виды растений смогут вытеснить цепких последышей ядерных войн и глупых попыток спастись, уничтожая себе подобных.
Впереди был большой город. Его определили с орбиты. Там мы начнём работать.
Холмы становились всё выше, иногда сквозь слой мха прорывался зуб разрушенного строения. Впереди поднимались остатки какой-то древней крепости. Полуразрушенные стены были опутаны лианами, поросли лишайником, крыши и верхушки башен давно упали. Но крепости всегда живут дольше, чем обычные дома.
Я спустился перед крепостью. Славные стены, подумал я, вы видели нашествия врагов, над вами развевались яркие флаги и гремела музыка. Вы смотрели и последнего человека, который скрывался, отравленный, оглушённый, испуганный, доживал последние часы в пустом уже городе. Был ли он последним человеком на планете? Или ещё годы где-то в горах скрывались одичавшие обыватели, травясь испорченной ими же водой, задыхаясь в отравленном ими же воздухе, - последние самоубийцы, наказанные за вековые преступления.
На самой большой островерхой башне сохранились круглые часы. Одна из стрелок исчезла, вторая показывала на цифру "3". Возможно, эти часы когда-то гулким звоном отбивали время. Слева от башни, замыкая площадь, стоял полуразрушенный, многоверхий, некогда расписной храм. У подножия его когда-то стоял монумент. У сидящей фигуры откололась голова. От того, кто стоял, остались лишь ноги. Чем прославились это люди? Узнаем ли мы когда-нибудь?
Я представил, как злобствовали над этой крепостью страшные пылевые бури, хлестали по зубцам стен снежные заряды, как рушились от напора стихии красные кирпичные башни и сухими листьями неслись беспомощные тела людей.Мне захотелось уйти, улететь, навсегда, никогда не возвращаться ни сюда, ни в подобные мёртвые миры.Пощёлкивал вызов. Я подошёл к капсуле.- У вас всё в порядке? - узнал я голос моего заместителя. - Начинаем отправку модулей.- У меня всё в порядке. Начинайте.Наваждение пропало. Оболочка капсулы была тёплой, облака разошлись, и мягкое солнце согревало кустарник и красные развалины. Я увидел бабочку, небольшую, жёлтую, она лениво порхала над кустами. Значит, где-то уже возродились цветковые растения.Воздух был чистый, хрустальный, планета лечила себя, освобождённая от проклятия неразумных обитателей.Нет, я не грабитель, не хищник. Я пришёл сюда, чтобы найти то доброе, что жило в тех людях, их мысли и надежды, которым не довелось сбыться, те свершения, которые позволили им прожить тысячи лет на планете, построить эту кирпичную крепость и этот многоглавый храм, создать скульптуры, осколки которых мы найдём, и картины, которые мы, вернее всего, не отыщем. Мой долг - спасение памяти.Когда через много лет сюда прилетят разумные люди, они будут знать и соблюдать не только незыблемый закон Терпения природы, но и деяния своих предшественников. По неведению и дикости своей они убили себя. Но я их спасу - спасу от забвения.Подул свежий ветер, и бабочка взмыла к небу. Посмотри вокруг, сказал я себе: вот чудесный, славный, добрый мир, и он ждёт человека. Я представил себе, каким весёлым гомоном моих молодых коллег наполнится через час эта мёртвая площадь. И улыбнулся. И пошёл к башне по брусчатой мостовой. Следовало определить, где начинать первый раскоп.
...Археолог, улыбаясь, шёл по Красной площади.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ РАСКОПОК
Я медленно шёл длинным коридором корабля. Двери кают были раскрыты, в некоторых каютах уже было пусто - их обитатели, собрав пожитки, спустились в сектор погрузки. В других запоздавшие ещё складывали в сумки и контейнеры вещи и приборы, что окружали их во время нашего долгого пути. Как обрастает человек мелочами, как быстро умудряется он создать вокруг себя ограды вещей, без которых он лишается индивидуальности! Ничего лишнего, говорится нам в день начала полёта. И мы, профессиональные археологи, знаем, насколько дорог каждый грамм лишнего веса. Но разве можно улететь на долгое время, не взяв фотографии родных, любимый талисман, три ролика нового романа, носки, связанные бабушкой, ту самую старую куртку, в которой ты копал уже три сезона... А моя красная сумка? Она оттягивает плечо, она куда тяжелей и объёместей, чем положено правилами, но почему она так велика и тяжела, я не могу сказать - вроде бы ничего лишнего.
Я обогнул двух лаборанток, они щебетали, волоча здоровенный баул, растягивая его за ручки, и он покачивался между ними словно колыбель с младенцем.
Но бывают исключения. Мой заместитель вышел из каюты, аккуратно закрыл за собой дверь. В его руке стандартный металлический контейнер, содержащий стандартный набор предметов, которые, как выяснено в соответствующем институте, могут понадобиться археологу в лагере на дальней планете. И ничего более. Счастливый человек. Он всегда знает, как себя вести, о чём думать и чем питаться. К счастью, я отношусь к неорганизованному большинству человечества и постоянно удручён мыслью о том, что он вскоре заменит меня, возглавит нашу экспедицию и заставит всех обходиться стандартным набором в стандартном контейнере. Наверное, половина археологов тогда разбежится.
Сектор погрузки являл собой привычное глазу, приятное, но для непосвящённого странное зрелище: через час высадка на планете. Казалось, что здесь втрое больше людей, чем те сто двадцать, которые спустятся сегодня на планету, разобьют там лагерь и начнут работать - искать давно умершие города, следы великих битв и остатки строений, столетия назад поражавшие воображение современников, и аналогии с вечностью, которой не бывает. Вот эта лаборантка станет очищать от зелёной окиси древние монеты, а эта отыщет почти целую мраморную статую, и мы будем восхищаться ею, собравшись после пыльного дня под рабочим куполом. А потом, может, через десять дней, может, через сто, наступит момент пресыщения - оно придёт раньше, чем понимание умершего мира, и будет казаться, что нам всё известно, а новые тысячи осколков и обломков ничего не дадут знанию. И лишь мой заместитель, не подвластный чувством, будет докладывать каждый вечер, пощёлкивая ногтём по инфорэкрану, что за день открыто захоронений столько-то, жилых помещений столько-то, строений культового назначения столько-то, больных в экспедиции нет, один сотрудник укушен змеёй, один получил тепловой удар, а пропавший биоискатель обнаружен на тринадцатом раскопе, где он был легкомысленно забыт, хотя никто не признаётся в том, что легкомысленно забыл ценный прибор.
Я подошёл к первому модулю и передал сумку ассистенту. Тот молча взял сумку и исчез с ней в чреве модуля. Никто не задавал вопросов, но гул в погрузочном отсеке стих - они смотрели на меня. Начинался ритуал, от которого я не в силах отказаться: сейчас я войду в разведочную капсулу, закрою за собой люк и один, за час до модулей экспедиции, опущусь на планету.
Это моё право и моё чудачество - провести первый час одному.
Пролететь, пройти будущие дни находок и разочарований, возвращения к жизни того, что окончательно умерло сотни лет назад, ощутить, впитать в себя весь этот мир за мгновение до того, как его вечный покой будет разрушен экскаваторами, металлоискателями, руками молодых людей, охотников, хищников по натуре, для которых гробоискательство - увлекательный спорт сродни, пожалуй, походу за грибами. Порой, в моменты дурного настроения, меня посещают мысли о безнравственности моей профессии. Ведь прийти на кладбище и разворошить могилу - преступление. Сделать то же с могилой, которой тысяча лет и в силу чего, казалось бы, её неприкосновенность освящена временем, - это достижение археологической науки. Значит ли это, что и я в душе хищник? Не знаю.
Я попрощался с капитаном корабля и сказал заместителю, чтобы через час он начинал отправку модулей. Тот кивнул, но смотрел в сторону. Он не одобряет моих одиночных полётов, потому что они не предусмотрены инструкциями, подают плохой пример молодым учёным и чреваты опасностью. Местная фауна недостаточно изучена.
Я стартовал к планете, которая ещё не имеет названия, если не считать цифрового кода и звёздных координат. А через месяц или год по местному времени мы узнаем её название, вернее, несколько названий, если на планете обитали разные народы и было там много языков.
Капсула пронзила слой кучевых облаков, прошла низко над снежными вершинами, которым ещё предстоит дать имя, потом подо мной потянулась высокогорная пустыня. На пульте сверкнул, замигал огонёк - там, внизу, работает партия геологов, их аппаратура засекла мою капсулу. Я набрал приветствие коллегам. Огонёк вспыхнул ярко, подтверждая приём, и погас.
Я шёл к северу, в умеренную зону, именно там когда-то находились крупнейшие города, да и работать в умеренном климате лучше. Если потом возникнет нужда, я отправлю партии в другие климатические зоны.
В районе, выбранном для первых раскопок, я снизил скорость и пошёл на небольшой высоте, так что мог рассмотреть каждый лист на деревьях.
Лес покрывал эту равнину сплошным одеялом, лишь кое-где, в основном по берегам рек, встречались проплешены. Лес там сменился редким кустарником, и я знал, что такие места следует проверить - там могли таиться остатки поселений.
И тут я увидел просвет - остаток дороги. Когда-то она была широкой, бетонной, лесу нелегко взламывать корнями бетон, и кое-где участки дороги остались почти нетронутыми.
Я опустил капсулу на бетон. Ему недолго оставалось прикрывать собой землю - широкие трещины, из которых вылезали кусты, исчертили его. На открытом месте грелась серая змейка с двумя головами. Она не испугалась меня - ей в жизни не приходилось видеть человека, да и крупных хищников здесь не водится. Почему-то змеи смогли приспособиться, когда погибли не только теплокровные, но и многие насекомые. Геологи сообщили нам, что в некоторых местах змеи буквально кишат. Но чем они питаются? Жаль, что забыл спросить.
- Ты чем питаешься? - обратился я к змейке. Она смотрела на меня в упор - обе головы поднялись, глаза - чёрными точками.
В кустах что-то зашуршало. Змейка распрямилась и скользнула в трещину бетона. Листья дрожали. Я непроизвольно опустил пальцы к поясу. Тихо. Неприятная тишина чужого мира. Разведчики обозрели эту планету поверхностно, и никто не знает, что же сохранилось под покровом леса, что нового возникло за предыдущие столетия.
Я вернулся к капсуле. Когда стоишь один, совершенно один на много тысяч шагов вокруг, понимаешь, как ты мал, ничтожен и беззащитен.
Я поднял капсулу в воздух и не удержался - кинул её к кустам, включив сирену. Кусты расступились - нечто тёмное, мохнатое, громоздкое, ломая кусты, понеслось к деревьям, в чащу. Вот и верь разведчикам. Жаль, что здесь есть крупные существа, - придётся устанавливать охрану вокруг раскопок. А я-то думал, что поработаем без охраны.
Я полетел дальше вдоль дороги. Порой она пропадала в чаще, порой возникала вновь. В одном месте дорогу перегораживало бревно. Гнилое, толстое. Таких деревьев на планете больше нет - это остаток того времени, когда прокладывали дорогу. Теперь леса планеты состоят из кустов-переростков и тех растений-мутантов, что смогли выжить во время экологической катастрофы, преодолеть "мусорный кризис", вспышку атомных войн, когда жители планеты отчаянно боролись за последние незагубленные участки суши и губили их в этих войнах.
В одном месте у дороги виднелись опутанные сизыми лианами, затянутые мхом и лишайниками развалины. Может быть, здесь было придорожное кафе, возле него останавливались машины, люди выходили из них, разминаясь, громко разговаривая, смеясь, усаживались за столики, пили прохладительные напитки и рассуждали о вещах обыденных, стараясь не говорить о том, что случится завтра.
Удивительно, насколько разумные существа умеют себя обманывать. Мне приходилось сталкиваться с этим феноменом на многих планетах, которые я раскапывал. Возможно, именно те цивилизации обречены на гибель, которые не могут заставить себя принять правду. Ты расшифровываешь хрупкие страницы книг и газет и понимаешь, что в те дни, когда лишь отчаянным общим усилием можно было сохранить хрупкий баланс между правом разумного существа жить далее и сопротивлением природы, люди искали виновников где угодно, лишь не в себе, придумывая фантомы зла или теша себя иллюзорными выдумками о доброте и терпении их мира. Великий закон Терпения природы, который гласит: "Планета извергает из себя сообщество, которое угрожает её жизни", столь редко доходит до сознания разумных существ, что гибель цивилизаций в Галактике становится скорее правилом, чем исключением. И природа добивается своего спасения (а порой и опаздывает), натравливая людей друг на друга, толкая их к самоуничтожению. И ты, археолог, могильщик наоборот, по роду работы своей вынужденный вновь и вновь сталкиваться с действием закона, понимаешь, что его универсальность банальна и обыкновенна настолько, что поражаешься, почему же Они не увидели этой истины и предпочли погибнуть, но не смириться. Как здесь, на этой обыкновенной планете.
Зажужжал счётчик радиации - лес подо мной мельчал, становился темнее, уходил вглубь, в колоссальную воронку - видно, здесь когда-то взорвалась атомная станция. Синие папоротники высотой в человеческий рост густо заселили воронку, и пройдёт ещё много столетий, прежде чем обычные, искорне присущие этой планете виды растений смогут вытеснить цепких последышей ядерных войн и глупых попыток спастись, уничтожая себе подобных.
Впереди был большой город. Его определили с орбиты. Там мы начнём работать.
Холмы становились всё выше, иногда сквозь слой мха прорывался зуб разрушенного строения. Впереди поднимались остатки какой-то древней крепости. Полуразрушенные стены были опутаны лианами, поросли лишайником, крыши и верхушки башен давно упали. Но крепости всегда живут дольше, чем обычные дома.
Я спустился перед крепостью. Славные стены, подумал я, вы видели нашествия врагов, над вами развевались яркие флаги и гремела музыка. Вы смотрели и последнего человека, который скрывался, отравленный, оглушённый, испуганный, доживал последние часы в пустом уже городе. Был ли он последним человеком на планете? Или ещё годы где-то в горах скрывались одичавшие обыватели, травясь испорченной ими же водой, задыхаясь в отравленном ими же воздухе, - последние самоубийцы, наказанные за вековые преступления.
На самой большой островерхой башне сохранились круглые часы. Одна из стрелок исчезла, вторая показывала на цифру "3". Возможно, эти часы когда-то гулким звоном отбивали время. Слева от башни, замыкая площадь, стоял полуразрушенный, многоверхий, некогда расписной храм. У подножия его когда-то стоял монумент. У сидящей фигуры откололась голова. От того, кто стоял, остались лишь ноги. Чем прославились это люди? Узнаем ли мы когда-нибудь?
Я представил, как злобствовали над этой крепостью страшные пылевые бури, хлестали по зубцам стен снежные заряды, как рушились от напора стихии красные кирпичные башни и сухими листьями неслись беспомощные тела людей.Мне захотелось уйти, улететь, навсегда, никогда не возвращаться ни сюда, ни в подобные мёртвые миры.Пощёлкивал вызов. Я подошёл к капсуле.- У вас всё в порядке? - узнал я голос моего заместителя. - Начинаем отправку модулей.- У меня всё в порядке. Начинайте.Наваждение пропало. Оболочка капсулы была тёплой, облака разошлись, и мягкое солнце согревало кустарник и красные развалины. Я увидел бабочку, небольшую, жёлтую, она лениво порхала над кустами. Значит, где-то уже возродились цветковые растения.Воздух был чистый, хрустальный, планета лечила себя, освобождённая от проклятия неразумных обитателей.Нет, я не грабитель, не хищник. Я пришёл сюда, чтобы найти то доброе, что жило в тех людях, их мысли и надежды, которым не довелось сбыться, те свершения, которые позволили им прожить тысячи лет на планете, построить эту кирпичную крепость и этот многоглавый храм, создать скульптуры, осколки которых мы найдём, и картины, которые мы, вернее всего, не отыщем. Мой долг - спасение памяти.Когда через много лет сюда прилетят разумные люди, они будут знать и соблюдать не только незыблемый закон Терпения природы, но и деяния своих предшественников. По неведению и дикости своей они убили себя. Но я их спасу - спасу от забвения.Подул свежий ветер, и бабочка взмыла к небу. Посмотри вокруг, сказал я себе: вот чудесный, славный, добрый мир, и он ждёт человека. Я представил себе, каким весёлым гомоном моих молодых коллег наполнится через час эта мёртвая площадь. И улыбнулся. И пошёл к башне по брусчатой мостовой. Следовало определить, где начинать первый раскоп.
...Археолог, улыбаясь, шёл по Красной площади.