О началах русского национального самосознания
От редакции. … ноября с. г. русскому философу и одному из выдающихся деятелей НТС Роману Николаевичу Редлиху исполняется 90 лет. Редакция и редколлегия "Посева" желают Роману Николаевичу многая лета. Как поздравление мы публикуем его вводную лекцию к курсу "История русской философской мысли", который он вел в московском Новом гуманитарном университете в 1992-96 гг.
Наша первая лекция. С нее мы начнем говорить о развитии русского национального самосознания так, как оно отражается в философии нашего народа. Не каждого из нас в отдельности, не суммы личностей, не большинства. Потому что, в сущности, народное самосознание развивается где-то в той части народа, которую не побоюсь назвать элитой. Не потому, что эти люди умнее других. Нет, отнюдь нет. Среди них, элиты, немало тех, кто даже глупее. Но главное это люди мало-мальски грамотные, мало-мальски думающие, а не только работающие изо дня в день: лишь бы вообще прожить. Люди, которые борются не просто за выживание, а за нечто большее, чем выживание. Это явление вы можете проследить до самой глубины веков.
Но этого мы делать не будем. Мне важно подчеркнуть здесь только то мнение, которое господствовало в западноевропейской культуре, к которому русские подключились при Петре Великом - оно сводилось к тому, что в центре внимания, как философии, так и всех прочих наук находится сам человек, человеческое "Я". В XX в., в котором мы живем, в мысли русской, уже подготовленной к этому спецификой развития русского самосознания подчеркивается другой момент: Я как индивид, как отдельный человек никогда не существовал, "Я" всегда есть частица некоего "МЫ". Мы вместе. Мы - русские, мы - народ. Или мы - французы, мы тоже народ. Я бы хотел вам кратко показать схему Семена Людвиговича Франка, который в 1926 г. пришел к простому заключению: "Когда нас учили грамматике и, в частности, местоимению личному, то нам объясняли: местоимение личное, не правда ли? Я, ты, он - единственное число. Мы, вы, они - множественное число, как и во всех местоимениях. Нас обманули. Задумайтесь-ка немножко, как раз теперь, после того, как мы прошли весь этап индивидуализма, мы прекрасно понимаем, что от "Я" множественного числа не бывает. Оно просто немыслимо. Вот он я. Я, один, единственный, неповторимый. Я личность, какое от меня может быть множественное число? Рационалистическая философия рассуждала просто. Вот я, а все остальное - не я. Да, другие люди - это не я. Правильно. Соображение верное. А множественное число-то где? Нету. Так что ж такое тогда "мы"? Нам объяснили при прохождении грамматики: я, ты, он - единственное число, мы, вы, они - множественное число. На самом деле это не так. На самом деле МЫ - это мы с тобой. Тогда МЫ. МЫ - есть множественное число, и в этом множественном числе становится единственным числом. Я, мы с тобой - нас двое. Мы с вами - нас много. Мы составляем тоже единство. Мы - такое же первое лицо, как и я, только что оно множественно по самой своей сути". Вот то, с чего бы я хотел начать, потому что "МЫ", которое мне нужно для ведения нашего курса, - это не я, философ такой-то (я думаю так, а он вот думает иначе). Нас интересует, что думаем мы все вместе.
А какое "МЫ" нас особенно интересует? Нас интересует "МЫ" как народ. Откуда он происходит? Родовое начало. Мы сейчас достоверно знаем то, что не знал Фридрих Энгельс: что приматы определенного рода, который называется homo sapiens, сразу жили семьями. Семья - это папа, мама, дети. Дедушки и бабушки еще жили. Что это такое - семья? Семья - это зачаток рода, потому что есть разные родственники в разных степенях с разными к ним отношениями, и какими бы эти отношения ни были - враждебными или дружественными - они составляют некое МЫ.
Что такое народ? Единство во множестве, и никак иначе. Это же единственное число - народ. Есть и множественное число - народы, но это оставим в стороне. Это то родовое начало, на котором строится все дальнейшее развитие и русского, и других народов. Каждый народ, всегда имеет два объекта поклонения: предки - те, от кого мы произошли, и потомки - те, ради кого мы живем. Это составляет единство народа. Это - люди с общей судьбой, и эта судьба их ведет. Предки ушли куда-то. Куда? Есть некий нездешний мир, где они будут продолжать свое существование. Не могут же они исчезнуть бесследно. Потомки - те, кого мы еще ждем. Отсюда, естественно, что у каждого народа есть свои боги.
Всякое религиозное начало начинается с того, что называют "шаманизмом". Это убеждение в том, что наряду с нашим миром, в котором мы сегодня живем, есть нездешний мир. Есть прошлое, и есть будущее, из коих он состоит. Русский народ, который застали уже складывающимся народом, был языческим, верил во многих богов. Есть два элемента: твои боги - твои предки, это, прежде всего, та земля, на которой ты живешь, и которая управляет ее духами - духами земли. Есть духи рода, есть духи земли. Это две линии языческого богопоклонения. Мир духов, которых нужно задобрить. Предкам несут на могилу пищу, справляют с ними вместе тризну, хоронят все необходимое, что им понадобится в том нездешнем мире. На земле живут свойственные ей боги. Они разные: от самых главных, великих богов - бога грома и молнии, которому поклоняются во всем мире. У нас он называется Перуном. У других народов - Зевсом, Юпитером. У нас в каждом доме есть свои, домашние божки, полубоги, домовые, русалки и прочая нечисть. Они составляют целую систему. Это кто-то из наших предков, кто продолжает существовать в том или ином виде. Язычество надо понимать как начало религии, соединяющее два элемента: голос крови, голос моих предков и зов земли, на которой я живу, на которой живут ее большие и малые боги.
Мы должны сразу отметить, что в доисторическом прошлом у будущих русских, тогда еще не русских, но уже славян, голос крови был так же сильно развит, как голос земли. Зов земли, причем земли, неведомо, где начинающейся и неведомо где кончающейся. В этом особенность России - ее бескрайность, огромность. В противоположность какому-нибудь горскому племени, жившему в определенном ущелье, ограниченном горами, рекой, текущей через эти горы. Мы же расселялись по бесконечной российской равнине. Это расселение потом сказалось на всей жизни и на всем самосознании нашего народа. Перевес территориального сознания, зов родной земли - очень характерны для России. Немцы до сих пор помнят, что баварцы произошли от "баговаров" и живут в Баварии, а саксы - в Саксонии.
У нас же племена восточнославянские: поляне, древляне, вятичи и другие - исчезли. И образование российской государственности началось наподобие древнегреческой. Еще академик Струве отметил сходство киевских земель с греческими полисами, их образование от городских центров. У нас до сих пор есть Смоленщина, Тамбовщина, Рязанщина. Никто не скажет, что поляне жили в Киеве. Нет. Киевщина существует. Это совсем не случайность. Образовывались сначала малые государства вокруг каких-то центров, городов - вокруг Новгорода, вокруг Киева, на великом пути из варяг в греки. Древняя Русь не была замкнутым в себе государством, с самого начала она была открытым государством. С севера на юг ехали варяги. Они и стали потом князьями.
На самом деле княжества в зачатке уже существовали. Они состояли из семей, от рода которых пошло то или иное княжество. Княжества эти были в расовом отношении изначально смешанными, там жили разные люди. Это не был единый род, а территориальные единства. Мы знаем, что северная часть Руси была заселена финскими племенами. Но это целая история, в которую мы здесь входить не можем и не будем. Важно то, что в каждом из этих городов были носители власти - аристократы, - составлявшие вече. Оно приглашало князя. Князь был, прежде всего, военачальником. У варягов это был конунг, командир определенного рода. У нас его приглашали: "Приходите, владейте и правьте нами".
Что это значит? Прежде всего: защищайте нас от врагов. Несите службу перед этой землей. Несите службу в том смысле, что "наведите на ней порядок", чтоб люди не дрались между собой, и обороняйте нас от врагов. На этой основе великий русский историк Ключевский развивает свои мысли о служебном значении князя, который находился как бы на службе у веча. Он служил земле, а поскольку зачастую был варягом, то был посторонним человеком, которого пригласили, чтобы навести порядок, владеть и править. Под "править" нужно, прежде всего, понимать оборону, защиту, а не решение каких-то других вопросов. Полицейская служба - вот что князь первоначально нес. "Мы даем тебе власть для того, чтобы ты подчинил ее нашему праву". Власть в древней Руси понималась, прежде всего, как служение, как борьба со злом.
Нездешний мир оставался еще языческим. Поклонение богам, властвовавшим над данной землей, - так было во всех языческих племенах. Так было у древних греков, которых у нас в философии всегда принято упоминать. В Афинах основной богиней была Афина. В Эфесе это была Артемида. Грек, переезжая из Афин в Эфес, переставал поклоняться Афине и начинал поклоняться Артемиде. Куда приехал - тем богам и поклоняйся. Отсюда эта бесконечная терпимость язычества. Поклоняешься такому-то роду и таким-то территориальным богам. Я к тебе приехал - я должен, по меньшей мере, поклоняться местным богам. Нельзя им не поклоняться, потому что именно здесь они властвуют. Богов много и всем им не перекланяешься. Каждый из них, так или иначе, ограничен в своей власти, а поэтому нужно их терпеть. Нет общих для объединения начал. С этим столкнулся князь Владимир, пытавшийся создать единое государство.
Путь из варяг в греки играл большую роль в национальном самосознании. Русь - государство, растянутое на этом пути. Оно охватывало немало языческих богов и немало родов. В то же время оно было связано торговыми отношениями, и это единство нужно было защищать: с востока - от печенегов, совершавших набеги. И, естественно, вставали вопросы: о подлинном боге и о государственном устройстве, которое требовало для единого государства единого бога или единую систему богов. И, как известно Владимир пытался построить пантеон языческих богов. Потом отказался от этой мысли. Это и есть выбор веры. Как он шел, нет необходимости рассказывать подробно. Здесь важна не процедура, а религиозно-философский смысл. Было выбрано христианство.
После того, как послы князя Владимира поехали в Царьград (Константинополь) и там посетили храм Святой Софии, они оказались перед входом в нездешний мир. И восприняли это очень остро. Вы можете себе представить дома, в которых они жили, богов, которым они поклонялись. Сделали из бревна идола бога грома и молнии Перуна, которому приносили даже человеческие жертвы. Все было чрезвычайно грубо, жестоко и примитивно.
И вот послы Владимира входят в великолепнейший православный храм, послуживший впоследствии образцом для постройки всех православных храмов и всех мечетей. Они присутствуют при богослужении, в котором император участвует в качестве дьякона, то есть помощника. Великолепие хора, убранства, росписи в этом храме. Его надо себе представить, так как он особенно хорош во внутренней архитектуре. Когда вы видите этот как бы подвешенный к небу огромный купол, который уходит ввысь... Не случайно они отписали князю Владимиру, что побывали на небе и своими глазами увидели, что христианская вера правильная, что она поднимает человека в небесный нездешний мир, о котором они только догадывались… Что сравнивать с преисподней, в которой живут предки, что сравнивать с тем небом, на котором царствует Перун, и на которое поднимаются шаманы только для того, чтобы вылечить того или иного больного, с тем великолепием православного богослужения, которое происходило в Х в. в Царьграде? Вот и приняли православие. Что из этого последовало? Что есть всемогущий и вездесущий Бог, гораздо добрей и мудрей Перуна и всех языческих богов. Ему поклоняются. И по приказу Владимира Русь была крещена.
Великий князь Владимир принял христианство душой и хотел ему искренне подчиниться. Принял его и старался вести себя по-христиански. Никого не казнил, и увеличились разбои внутри его державы, несмотря на внешнее ее единство, и не стали реже набеги печенегов, а князь сидел, молился Богу. И сказал он людям церковным, своим советникам, архиерею, грекам: "Не могу казнить разбойников. Я принял христианство. Убийство - великий грех". На что ему ответили не без лукавства: "Ты недаром носишь меч. Ты перед своим народом. Ты отвечаешь за его благо. Он призвал твоих предков. Наведи у нас порядок. Ты не Богу молиться должен. Твоя служба - порядок наводить. Ты недаром носишь меч. Разбойника надо казнить". Владимир как мог, смягчал казни. Он зачастую заменял их вирой, то есть платой. Сколько стоит убитый? Конечно, это была в известной степени сделка с совестью, но она была, и была вполне реальной, потому что Киевская Русь была, прежде всего, торговым государством.
Владимир принял меч, понимая, что княжеская служба есть служба мечом. Мысль о том, что власть служит народу, у нас укоренилась, еще в дохристианском периоде. После крещения Руси оказывается - это также и служба Богу. Вот та идея, которая пройдет потом через Московскую, через Киевскую Русь и приведет к созданию III Рима. Служебная власть князя - в том, что его задача - борьба со злом. В нездешнем мире его послы узрели великие идеалы, которые смутно, но верно формулируются в словах: добро, красота, истина.
Произошел поворот, на котором нельзя не остановиться. Это - славянское Евангелие. В Европе Евангелие проповедовалось на латинском языке, и его знали только те, кто этим языком владели. Все остальные довольствовались только объяснениями, слов богослужения не понимали. На Руси Евангелие было переведено, правда, не на тогдашний русский, а на церковно-славянский язык (наречие болгарского языка, на котором говорили в Македонии, в современных Салониках).
В вышедшем в 1954 г. двухтомном труде "О политических идеях Средневековья" американский историк Эдвард Льюис повторяет о Европе почти все, что было сказано об изначальных политических представлениях на Руси. По его словам, в начале Средних веков в Европе король также был вождем народа, особенно во время войны. Его власть была основана, по меньшей мере, частично, на согласии народного собрания, как это обнаруживается в обряде избрания. Главное в том, что королевская власть опирается на согласие подданных, на то, что определенные роды имеют наследственное право на престол, но и на веру в то, что их господство основано на Божьей воле. Король воспринимался как доверенное лицо, представляющее на основе права обычая интересы народа, который мог прогнать его, если он не справлялся со своей задачей.
Так было и у нас. Киевская Русь была самым восточным из европейских государств. Между тем, однако, по словам историка Федотова: "В грязном и бедном Париже XII века гремели битвы схоластиков, а в Золотом Киеве, сверкающем мозаикой своих храмов, ничего, кроме подвига печерских иноков, слагавших летописи и патерики. Правда, - тут же добавляет Федотов, - такой летописи не знал Запад, может быть и таких патериков тоже".
Федотов, да и не один он, объясняет это очень важное явление, прежде всего наличием перевода Священного Писания и богослужения на русский язык. "В этом наше коренное отличие, - пишет Федотов, - в самом исходном пункте латинского Запада. На первый взгляд, как будто славянский язык Церкви, облегчая задачу христианизации народа, не дает возникнуть отчужденной от него греческой (латинской) интеллигенции. Да, но какой ценой? Ценой отрыва от классической традиции. Великолепный Киев XI-XII веков, восхищавший иноземцев своим блеском и нас изумляющий останками былой красоты, - Киев создавался на византийской почве. Это, в конце концов, греческая окраина. Но за расцветом религиозной и материальной культуры нельзя проглядеть основного ущерба: научная, философская, литературная традиции Греции отсутствует. Переводы, наводнившие древнерусскую письменность, конечно, произвели отбор самонужнейшего, практически ценного: проповеди, жития святых, аскетика. Даже богословская мысль древней Церкви осталась почти чуждой России. Что же говорить о Греции языческой? На Западе, в самые темные века его монах читал Вергилия, читал римских историков, чтобы на них выработать свой стиль. Стоило лишь овладеть этим чудесным ключом - латынью, чтобы им отворились все двери. В брожении языческих и христианских элементов складывалась могучая средневековая культура (VI-VIII) задолго до Возрождения. И мы могли бы читать Гомера, философствовать с Платоном, вернуться вместе с греческой христианской мыслью к самим истокам эллинского духа и получить, как дар, ("а прочее приложится,") - научную традицию древности. Провидение судило иначе. Мы получили в дар одну книгу, величайшую из книг, без труда и заслуги открытую всем. Но зато эта книга должна была остаться единственной (а от этой веры трудно отрешиться и внаши дни). Когда думаешь о необозримых последствиях этого, первого факта нашей истории, поражаешься, как много он уясняет в ней. Если, правда, что русский народ глубже принял в себя и вернее сохранил образ Христа, чем всякий другой народ <...>, то, конечно, этим он, прежде всего, обязан славянскому Евангелию. И если, правда, что русский язык - гениальный язык, обладающий неисчерпаемыми художественными возможностями, то это ведь потому, что на нем и только на нем говорил и молился русский народ, не сбиваясь на чужую речь <...>. Все это так. Но этот великолепный язык до XVIII века был орудием научной мысли".
Прав ли Федотов полностью? Вопрос спорный. Наше уменье создавать двойные слова, как это умеют немцы и как это умели греки; мы получили от греков. У нас есть такие слова, как "мировоззрение", "жизнечувствие". Это - двойные слова. Их нет в других славянских языках. Их нет и в романских, а у нас они есть, и ими нужно пользоваться. Это большой дар, полученный нами из греческого перевода. Они введены в церковнославянский язык, и мы до сих пор ими пользуемся. Ну вот, скажем, "миропомазание" - таких примеров можно привести много. Этим русский путь словообразования ответвился от самого греческого. В то время переводили достаточно точно. Было достаточно переводов, но переводили лишь то, что нужно для богослужения и права. Не знали ни Платона, ни Аристотеля, ни Гомера как в Европе, хотя бы и в латинском переводе. И этим Федотов объясняет то, что он называет молчаливостью древней Руси. Древняя Русь выскажется по-иному. Евгений Трубецкой назовет это "умозрением в красках". Оно выразит себя в иконописи. Совершенно гениальная и неповторимая форма выражения. О ней речь пойдет позже.
Говоря о Киевском периоде русской истории, нужно еще непременно сказать о бегло упомянутых Федотовым самостоятельных исторических источниках: летописях и патериках. Что такое летопись? Летопись произошла от того, что пасхалии передвигаются из года в год, и нужно было их предвидеть. Нужно было вычислить, когда будет Пасха и записать это в книгу. А заодно дописывалось, что и когда в том году случилось. И из этого возникла наша летопись, т. е запись по летам (годам), и летопись эту писали на тогдашнем языке. Не по-латыни, и не по-гречески, а по-нашему, по-русски. И летописцы чувствовали себя гораздо свободнее, потому что история древнего Рима их не касалась, история древней Греции тоже. Отношения с Царьградом сложились так, что на всех ектеньях, разумеется, в первую голову поминали патриарха, а за тем - греческого императора, который рассматривал Киевскую Русь как одно из государств, формально находящихся в его вассальной зависимости. На самом деле этого не было. Но зависимость русской Церкви от греческого патриарха была немалая. От императора - практически никакой не было. Он упоминался только в богослужении.
Киевская Русь - это время создания "Русской Правды". Что такое "Русская Правда"? Она наполовину, если не больше, заимствована у греков, у византийцев. "Русская Правда" - это фиксация обычного права славян в том виде, в котором бытовавшие в то время на Руси правовые нормы были одобрены Церковью. Таким образом, обычное право продолжало действовать, хотя и отнюдь не всегда совпадало с греческим законодательством. В основу "Русской Правды" положены греческие церковные каноны. В ней церковное не выделяется из общего права. Был ряд законов, которые действовали лишь на церковный люд, который жил в Киевской Руси самостоятельно, без государственного вмешательства. На законы же общие, вернее на правила поведения, действующие для всего населения, большое влияние оказывали летописи, проникнутые духом консерватизма. По летописям узнавали, "как было в старину" и старались хранить традицию.
Это была эпоха, когда признавалась, как, впрочем, и в Европе, принадлежность земли тому или иному роду. Русь принадлежала роду Рюриковичей. Не какому-нибудь одному из Рюриковичей, не великому Князю, а всему его роду. Сын князя Владимира Ярослав Мудрый принял нацеленное на объединение Руси, но очень сложное решение о наследовании. Хотя решение это было ущербным, но в то же время в своем роде мудрым. По закону Ярослава главенство рода наследует следующий по старшинству в роду. Он занимает киевский престол и называется Великим князем Киевским, а остальные передвигаются, меняя по старшинству удел на удел. Этот порядок показывал, что вся Русь принадлежит не одному великому князю, а всем князьям, всему роду. Передвижения князей из удела в удел фиксировались в летописи. И, когда бывали ссоры между князями, с собой возили летописца, чтобы справиться, а как сделать по старине. Стремились жить по старине. Раз так было, так впредь и должно быть. В основе правосознания того времени лежало убеждение, что нужно делать так, как делали отцы. Это консервативная основа, совершенно естественная и по-своему оправданная. В прогресс в то время не верили. На этой базе, то есть на основе прецедента, до сих пор стоит право в Великобритании, в совершенно определенном противоречии с теми правовыми основами, которые потом были приняты в Европе и приняты теперь и у нас, а именно, что закон диктуется тем, кто имеет власть. Нет, тут закон диктуется прецедентом - тем, что уже было. В этом важность летописей, которые фиксировали: как было в старину. По старине надо жить, прецедент нас обязывает принять такое же решение, как уже было, и тогда оно становится уже законом. Право не диктуется сверху, а растет снизу, из прецедентов существовавшей практики.
Это то, что у нас начисто забыто. И на вопрос "Что такое право?" ныне отвечают: "Это возведенная в закон воля господствующего класса", т. е. воля тех, кто стоит у власти и законодательствует в собственных интересах, зачастую наперекор сложившемуся в народе правосознанию. Это противоположная позиция, против которой англичане до сих пор упорно возражают, и которая имеет свои совершенно достаточные исторические основания. Стремление возвести добрые обычаи в законы сказалось и в "Русской Правде" и в летописях. Такова была философия права того времени.
И второе, что нужно подчеркнуть в творчестве летописцев - это то, что называется "провиденциализмом", верой в провидение. За ней стоит убеждение в том, что рука Господня непосредственно управляет миром. Все, что случается - случается по воле Божьей. И, когда на нас нападали нечестивые, то, значит, Бог это допустил в наказанье за грехи наши. Ясное и простое объяснение. Если власть у нас плохая, то допущена Богом за грехи наши. Если князь плох, то в этом виноват не сам князь: у него - плохие советники, он - слаб умом или слишком молод.
И еще один важный элемент, который тоже подчеркивается в летописях, но который особенно явственно проступает в совершенно изумительном произведении тогдашней русской литературы - в "Слове о полку Игореве". Тема "Слова" - проста: единство нашего государства. Единство это разваливалось, потому что князья ссорились между собой, и все сильнее и сильнее проявлялась тенденция к тому, чтобы каждый князь постоянно владел своим уделом, чтобы не передвигаться ему, чтобы не было этих вечных распрей - кто какой престол получит. Чтобы это не зависело от рода. Это означало, конечно же, распад единого государства. И автор "Слова" обвиняет князей и упрекает их в том, что нет единства земли русской, которая противостояла бы половцам. Так русские и не смогли противостоять татарскому нашествию. Именно потому, что единство Руси постепенно распадалось и нарушалось. Но в сознании оно оставалось.
Таково национальное самосознание того времени. Князь первоначально был слугой вече, и тех богов, которые на этой земле были главными. Но власть носила служебный характер по отношению к народу. После крещения, начиная с Владимира, князь стал еще и слугой Божьим. Он должен был советоваться со своими духовными отцами, как лучше исполнить волю Божью, дабы Бог нас не покарал. Вот основная задача мирской власти - управлять страной и народом ради другого, нездешнего, лучшего мира. В эту сторону и развивалась Киевская Русь, но это было лишь началом.
Говорить о многих исторических событиях - не моя задача. Моя задача - попробовать сформулировать идею самосознания, юридического и религиозного, философствующего самосознания. Что такое человек? Зачем он живет на свете? Зачем живут люди? Каков смысл их существования? В чем задача правителя? В чем задача христианского народа? Об этом говорит в своем "Слове о законе и благодати" первый русский по происхождению митрополит Илларион. Он отдает предпочтение благодати перед законом. Это связано с провиденциализмом того времени. Он показывает ясно: есть закон, который нужно исполнять - это целый ряд религиозных предписаний и т.д. За законом стоят элементы, ярко выраженные у фарисеев, - исполнять такие-то и такие-то законы и обряды в религии, и все будет в порядке. Этому противостоит благодать, ясно выраженная в "Новом завете", когда оказывается, что в делах Христовых нет субботы, когда ничего нельзя делать. Добро можно творить, несмотря на субботу. И в субботу сам Сын Божий Иисус Христос творил чудеса. А по закону это запрещено. В субботу нужно отдыхать. По Евангелию и в субботу овцу можно спасать. Вот этот перевес ощущения благодати непосредственной руки Божьей характерен для Киевского времени. С этого начинается русское национальное самосознание, в котором уже начинает чувствоваться, что в нашем народе есть благодать. Что это такое? Это определенный вид вдохновения, спускающегося сверху вниз. В благодати слышен голос нездешнего мира, который послы Владимировы впервые познали в Софийском соборе. Есть несомненная разница между благодатью и вдохновением человека, но во вдохновении, конечно, господствует благодать.
Юридические нормы воспринимались как нечто внешнее. Желательно делать по старине, как старики делали. А старики делали так, как им подсказывала их совесть. В благодати, по наущению Божию, а не так, как зафиксировано. Федотов так пишет про этот самый христианский народ: самый христианский народ не потому, что у него не было языческих богов. Были. Им поклонялись, им жертвы приносили. Многие выли и кричали, когда потянули в Днепр топить Перуна. Традиций было много, но основной элемент, который был воспринят Русью из христианства, - новозаветный элемент благодати, то есть благости Божьей. Кара за грехи была вторичным элементом. Основное - угадать волю Божью и по ней вести народ. Это то, что людям, не только избранным священнослужителям, но и тем, кто за ними следовал, становилось все яснее и яснее. Отсюда произошла и вторая трудность русская (первая - по Федотову - незнание классики, отрыв от античного мира). Вторая - убеждение в близком и благодатном руководстве Господа Бога, склонное подменять право правдой. Отсюда отсутствие четкого самосознания, от которого мы страдаем вплоть до сегодняшнего дня. Убеждение что рука Господня руководит всем. Рука сия благодатна. А законы? Разные могут быть! "Широки натуры русские. Нашей правды идеал не вмещает рамки узкие юридических начал". Вот и сегодня не вмещает. До сих пор такое сознание живо. Потому я с него и начинаю. Потому что уже Сократ сказал: "Познай самого себя". А сам себя должен познать не только отдельный человек, но и народ в его целом. Это задача, которая стоит сегодня перед нами.
Журнал "ПОСЕВ" № 1 за 2001 г.
См. также его статью "Мы отвечаем за Россию перед миром"