Невозможно представить китайского Солженицына
.
20 января 2019, 12:46 | Алексей Колобродов, генеральный директор медиагруппы «Общественное мнение»
Невозможно представить китайского Солженицына
Валерий Есипов - вологодский историк, биограф Варлама Шаламова - подготовил в год 100-летия Александра Солженицына исследование «Книга, обманувшая мир. Об «Архипелаге Гулаг» - начистоту». Это сборник статей и материалов (два десятка авторов - мемуаристы: узники ГУЛАГа, писатели-фронтовики, историки, социологи), посвященных «главной» книге Солженицына с неизбежным и закономерным переходом на личность автора. Год столетия прошел, писатель получил многочисленные хвалебные реляции, теперь стоит подвести и некоторые критические итоги.
Начну с главных домыслов, той самой, увы, вбитой скрижалями «Архипелага» в массовое сознание ошеломляющей цифры в 66 якобы миллионов, погибших в СССР от политических репрессий. Валерий Есипов еще раз останавливается на первоисточнике - «эмигрировавшем профессоре Курганове» (как характеризовал его сам Солженицын). А вот как его аттестует составитель сборника: «Курганов Иван Алексеевич (наст. фамилия Кошкин, 1895-1980) - русский и советский экономист, в 1942 г. в г. Ессентуки по время оккупации перешел на сторону гитлеровцев и затем остался на Западе. Посвятил себя антисоветской деятельности и публиковался в эмигрантской прессе. «Профессором статистики» отнюдь не был, вопросами советской демографии занимался дилетантски, исходя из предвзятых и методологически неверных предпосылок о динамике естественного прироста населения, какой она сложилась в конце XIX века. Солженицын ссылался на подсчеты Курганова в его статье «Три цифры», опубликованной в 1964 г. в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк). Возможно, пересказ этой статьи писатель слышал по западному радио. Постоянная ссылка на Курганова свидетельствует о дилетантизме, а также и о безответственности самого Солженицына, пренебрегавшего доводами авторитетных западных демографов».
Вот один из них, известный и тоже эмигрантский демограф С. Максудов (А. П. Бабенышев), мнение которого приводит Валерий Есипов: «...Я оценивал потери от репрессий в 1935-1938 гг. в 1-1,5 млн и, к большому удивлению моих многочисленных оппонентов, оказался прав. В свое время я много расспрашивал бывших узников ГУЛАГа о численности их лагерей и знаю, что большинство из них склонны сильно преувеличивать практическую роль Архипелага и его размеры. Разговоры о грузоподъемности транспортных средств или даже просто о численности мужчин в определенных возрастных группах вызывали у них, как правило, только раздражение или неприязнь. Без особого успеха пытался я объясниться с Александром Исаевичем Солженицыным относительно ошибочного толкования им расчетов И. Курганова. Великий писатель ответил примерно так: поскольку советская власть прячет сведения, мы имеем право на любые догадки».
Две статьи историка и демографа Виктора Земскова, скончавшегося в 2015 году главного научного сотрудника Института российской истории РАН, - «Архипелаг ГУЛАГ - глазами писателя и статистика» и «Политические репрессии в СССР: реальные масштабы и спекулятивные построения» - подробнейше аргументированные документами, цифрами и таблицами - должны навсегда снять проблему немыслимых кургановско-солженицынских миллионов. Должны были - впервые Земсков убедительно оппонировал Солженицыну «по цифрам» еще в ноябре 1989 года, в интервью «Аргументам и фактам». Но на коротких дистанциях наука всегда проигрывает мифам.
Эмигрантский бэкграунд «профессора Курганова» из второй, «власовской», волны - вообще своеобразный ключ к солженицынскому «Архипелагу». Как известно, Александр Исаевич был арестован на фронте в 1945 году, и послевоенный гулаговский период совпал с восьмилетним сроком его заключения. Тут можно вспомнить письмо Варлама Шаламова к Солженицыну по выходу «Одного дня Ивана Денисовича»: «…лагерь 1938 года есть вершина всего страшного, отвратительного, растлевающего. Все остальные и военные годы, и послевоенные - страшно, но не могут идти ни в какое сравнение с 1938 годом...».
Принципиальнее, однако, другое - известную часть «политических» в лагерях после войны составляли коллаборационисты, власовцы, бойцы и командиры УПА* - уместно предположить, что сложившиеся агрессивно-антисоветские взгляды этих людей оказали заметное влияние на Александра Исаевича - он и сам атрибутировал формирование своего мировоззрение к лагерному периоду. Заметим: в разгар холодной войны против СССР люди ЦРУ и соприродных организаций охотней всего рекрутировали в консультанты и пропагандисты именно деятелей «власовской» эмиграции.
И большинство антисоветских концепций, иллюстрирующих их цифр, комментариев, легенд, с самой перестройки и до сих пор имеющих хождение и некритично многими воспринимаемых, восходят именно ко второй эмиграции. Шаламовское определение Солженицына как «орудия холодной войны» - вовсе не фигура речи.
Теперь хотел бы обратить внимание на мысли и тезисы, не столь очевидные.
Информационное сопровождение отшумевшего месяц назад юбилея Александра Исаевича сборником Есипова - работой вполне значительной - никак не могло оперировать. Поскольку и сам «год Солженицына» и его юбилейная кульминация во многом прошли именно по модели «Архипелага» - мифологической и методологической.
Было, однако, и еще кое-что новое и любопытное: очевидное отсутствие согласия по фигуре юбиляра. С одной стороны - власть и небольшая группа интеллигентов - адептов Александра Исаевича, с другой - собственно, народные массы, для которых радения во многом и затевались: в формате между историческим тренингом и просветительским шоу. Массы, получившие право голоса посредством социальных сетей, или глухо роптали, или угрюмо отмалчивались.
Солженицын, представляемый как консолидирующая фигура, едва не сделался предметом очередного противостояния; для полноценного раскола ему не хватило масштаба.
Уместна здесь другая, скорее бытовая, параллель - навязывание советским школьникам невыносимо выхолощенных для учебников литературы русских классиков - тут показателен пример с Маяковским. Но если советский школьник мог самостоятельно открыть «Облако в штанах» и раннюю футуристическую лирику с ее столь соприродными юному сознанию гиперболами и комплексами, и навсегда впечатлиться, то здесь взрослые люди, назначенные школярами, отказывались видеть в писательстве Солженицына реальные литературные достоинства.
Это была своеобразная обратная реакция - ибо фан-клуб Солженицына особенно ретиво педалировал две близких позиции - его мирового уровня феноменологию и роль родоначальника некоторых национально-культурных институций. Если первое во многом верно, о чем ниже, то относительно второго немало возражений, даже не исторического, а этического свойства - слишком много достойных людей теряются и просто растворяются в потоке славословий «пророку».
Вернемся к феноменологии Солженицына, которую с избыточным пафосом утверждали его поклонники. Как будто сам захватывающий процесс «бодался теленок с дубом» заведомо выше беспрецедентно-разрушительного результата (который точно обозначен А. Зиновьевым - «целили в коммунизм, а попали в Россию»). А сама мировая уникальность Солженицына всяко круче гуманитарных последствий уничтожения одной сверхдержавы.
Валерий Есипов цитирует С. Аверинцева: «Я не способен вообразить, скажем, китайского Солженицына, который с такой же силой и с такой же открытостью, как его русский собрат, выступил бы перед всем миром в качестве вдохновенного обвинителя, называющего в своей судебной речи все преступления своего глубоко любимого Отечества!».
И комментирует, предлагая взглянуть на подобную феноменологию с другой стороны: «Трудно, действительно, не согласиться, что в Китае явление, подобное Солженицыну с его «Архипелагом», в принципе было (и есть) невозможно - не столько по политическим, сколько по ментальным свойствам. А в других странах? Доля вероятности тоже, пожалуй, близка к нулю. По крайней мере, ни в одной из стран, переживших тоталитарные режимы, начиная с Германии, не нашлось писателя, который бы с такой же экзальтированностью (и с такой же, необходимо подчеркнуть, «мессианской» претензионностью, адресуясь urbi et orbi), разоблачил все преступления и пороки не только режима, но и всего государства - проще говоря, нисколько не стыдясь, «вынес весь сор из своей избы», обмазав при этом «избу», т.е. «глубоко любимое Отечество», дегтем или чем-то иным...»
Таким образом, вслед за Аверинцевым констатируя не только уникальность Солженицына, но именно национальные корни его феномена, В. Есипов разбирает особенности русско-советского уклада и характера, свойства почвы и времени, которые привели к алхимическому продукту «Архипелага» и известным социально-политическим результатам.
Один из выводов - парадоксальный только на поверхностный взгляд: тотальность и сила воздействия «Архипелага ГУЛАГ», его убедительность и влияние во многом стали возможны благодаря позднесоветским (с конца 60-х) несвободам, бюрократическому зажиму, неповоротливости государственной идеологической машины, превращению великой и трагической истории в стыдную тайну, сворачиванию диалога власти и общества.
По выходу «Архипелага» западные левые недоумевали - отчего советские не могут дать адекватного ответа. Нобелевский лауреат Генрих Бёлль, сыгравший определенную роль в судьбе Солженицына, предлагал издать книгу на родине (хотя бы фрагментарно), чтобы «советские читатели получили возможность проверить - на собственном опыте или на опыте своих близких - насколько правдиво Солженицын изложил этот страшный период советской истории».
Но, собственно, и в Союзе раздавались трезвые голоса, причем снизу, так Валерий Есипов сообщает: «Подобную же здравую идею высказывал тогда и один из советских авторов писем-обращений в приемную Верховного Совета СССР: «Издать «Архипелаг» по главам вместе с главами, написанными специалистами. Главы должны быть спарены: одна Солженицына - другая наша, и издать огромным тиражом. Пожар только начинается, и прежде чем он успеет разгореться, он должен быть потушен. Дело не в том, чтобы положить на лопатки самого Солженицына, но, что самое ценное, раскрыть истинную правду во всей чистоте».
У истории нет сослагательного наклонения, но здесь можно с известными основаниями предположить, что будь советские начальники интеллектуально глубже («креативней и прошаренней», сказали бы сегодня), политически тоньше и последуй этим рекомендациям, тот мир не рухнул бы ни в 1973-1974-м, ни даже в 1991-м… Сам Александр Исаевич не увидел бы унизительных, прежде всего для себя, исторических катаклизмов 90-х…
По многим материалам книги выстраивается биография Александра Исаевича - подлинная и мифологизированная им самим. Отметим, помимо изначальной (до публикации «Ивана Денисовича») установки на западные публикации и мировое паблисити, и такой ее сюжет - вплоть до конца 60-х (или даже до приземления на Западе) Солженицын позиционировал себя как либерала, сторонника общечеловеческих ценностей, может быть, немного с уклоном в традицию. Идейное смещение его в сторону консерватизма и монархизма, возрождения национального сознания состоялось позже, уже на Западе.
Ситуация забавно аукается полвека без малого спустя. Сегодняшние антигосударственники столь же идейно подвижны: от неолиберализма и трансгуманизма до разворота на 180 градусов к генералу Власову и «баварскому пиву без холокоста». Нашумевшие заявления писателя Дмитрия Быкова категорически не оригинальны - это же перепев солженицынских реплик «висел портрет с усами, повесили бы с усиками. Всего и делов!»; «ёлку придется наряжать не на Новый год, а на Рождество»; Власов как «настоящая фигура».
Едва ли Александр Исаевич желал своей главной книге и судьбе подобного фарсового эпилога.
* Организация, в отношении которой судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности по основаниям, предусмотренным ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности"
Оригинал: vz.ru
См. также:
- 20.01.2019 Невозможно представить китайского Солженицына // news.rambler.ru
- 16.06.2018 Книга, которая уничтожит гадину // ИА Красная Весна
- 18.10.2018 Книга, обманувшая мир? // voiks
- 09.11.2018 «Книга, обманувшая мир» Валерия Есипова станет предметом разговора в дискуссионном клубе // voiks