Солженицын, Аугштайн и Международный Трибунал
Александр Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания. Часть первая (1974 - 1978) // magazines.russ.ru Опубликовано в журнале: Новый Мир 1998, 9
...А тут - после интервью CBS неудачливый в нём переводчик Дэвид Флойд, корреспондент “Дейли телеграф”, стал теперь писать мне, и приезжал - и говорил, что другой мечты в своей жизни не имеет, как переехать бы ко мне и стать моим секретарём. Я отклонил. Тут он стал уговаривать встретиться с польским эмигрантом Леопольдом Лабедзем, который жаждет создать Международный Трибунал, судить советских вождей.
Я уже пробыл в изгнании с полгода и понимал, что, при всей моральной правоте и заманчивости такого Трибунала, его невозможно создать вопреки силам, ветрам, течению истории: в отличие от нацизма - никто никогда не будет судить коммунизм, а значит, не собрать ни обвинителей, ни суда. Всё это мне было уже понятно - но имел я слабость согласиться на встречу: так трудно привыкнуть к полной свободе жизни и усвоить золотое правило всякой свободы: стараться как можно меньше пользоваться ею.
Встретились. (Флойд настоял присутствовать непременно.) Поговорили впустую. Сколько мог, я убеждал Лабедзя, что - не созрело, нековременно, сил не собрать, опозоримся. А он - горел, и хотел меня видеть в главных организаторах и пригласителях. Я не согласился.
Разъехались ни на чём. Прошло месяца полтора - вдруг в западногерманском “Шпигеле” сообщение: высланный с родины Солженицын не хочет удовлетвориться только писанием книг, а хочет - непосредственно делать политику, для этого он организует Международный Трибунал против своей родины (!), Советского Союза. Солженицын планирует открытый показательный процесс от Ленина и, возможно, до Брежнева. Обсуждения состава уже начаты. Нобелевский лауреат имел свою самобытную идею: предоставить судейские места только пылким противникам режима, - но оставил её не в последнюю очередь под благодетельным влиянием своей супруги Наташи Дмитриевны.
Я - как ужаленный: ну что за гадство? Ну, что такое эта пресса? Ну как можно жить среди этих чудовищ: ни слова правды! и почему такой трибунал был бы “против своей родины” (чисто советская формулировка)? и при чём тут жена, её и при беседе не было?
С меньшей вероятностью допускаю, что истекло от Лабедзя, с большей - что от Флойда. Но не с ними мне разбираться, а как раньше “Штерн” мне плюнул в лицо, так теперь “Шпигель”, два сапога пара. Мне - досадно, мне - позорно: и - невыполнимая же затея, и - разве этим я сейчас занят, разве не к одному писанию лежит душа? Но теряю время, теряю спокойствие - теперь надо отмываться, оправдываться. Прошу Хееба написать в “Шпигель” протест, требовать опровержения. Он пишет что-то маловыразительное. Через день же с искровой быстротой приходит ответ ему от главного редактора Рудольфа Аугштайна: “Мы в состоянии доказать перед судом, что ваш мандант проводил такие собеседования, которые не могли остаться тайными и представляют мировой интерес. И никогда мы не сделаем опровержения тому, что считаем истинным. Спор об этом не послужил бы на пользу Вашему манданту и самому делу. Мы не видим основания для гнева Вашего манданта, тем более, что он уже совершал тяжелейшие ошибки, даже такие, которые могли быть без труда избегнуты”. Не понимаю, о чём и говорит, но тон угрозы по грубости - не легче советского. “Мы не разрешим Вашему манданту диктовать нам, что правда, а что неправда”.
Даже нельзя понять источник такой накопленной ненависти - что я им сделал? чем поперёк дороги? И вот что ж - хоть иди на суд! Готов. Хоть с этого начинай западную жизнь, тьфу!
Написал резкий ему ответ, доводя до самой грани столкновения. [14]
И редактор Р. Аугштайн очнулся (может - проверил своего информанта, а тот попятился) - и в следующем номере “Шпигеля”, явно отступая, напечатал моё письмо - и в русской копии и в немецком переводе, - таким образом, всё было сказано моим языком и в самых сильных выражениях. (Сохраняя лицо, он добавлял, что если я буду требовать опровержения - а теперь зачем? - то он “сделает соответствующие шаги”.) При моей неспособности вести тяжбу, найти время - я считаю, что этот конфликт кончился очень благополучно. А мог бы ещё сколько помотать душу, совсем отрывая от работы.
См. также:
- 18.02.1974 Solschenizyn - „Hier ist ihm alles viel zu eng“ // www.spiegel.de
...А тут - после интервью CBS неудачливый в нём переводчик Дэвид Флойд, корреспондент “Дейли телеграф”, стал теперь писать мне, и приезжал - и говорил, что другой мечты в своей жизни не имеет, как переехать бы ко мне и стать моим секретарём. Я отклонил. Тут он стал уговаривать встретиться с польским эмигрантом Леопольдом Лабедзем, который жаждет создать Международный Трибунал, судить советских вождей.
Я уже пробыл в изгнании с полгода и понимал, что, при всей моральной правоте и заманчивости такого Трибунала, его невозможно создать вопреки силам, ветрам, течению истории: в отличие от нацизма - никто никогда не будет судить коммунизм, а значит, не собрать ни обвинителей, ни суда. Всё это мне было уже понятно - но имел я слабость согласиться на встречу: так трудно привыкнуть к полной свободе жизни и усвоить золотое правило всякой свободы: стараться как можно меньше пользоваться ею.
Встретились. (Флойд настоял присутствовать непременно.) Поговорили впустую. Сколько мог, я убеждал Лабедзя, что - не созрело, нековременно, сил не собрать, опозоримся. А он - горел, и хотел меня видеть в главных организаторах и пригласителях. Я не согласился.
Разъехались ни на чём. Прошло месяца полтора - вдруг в западногерманском “Шпигеле” сообщение: высланный с родины Солженицын не хочет удовлетвориться только писанием книг, а хочет - непосредственно делать политику, для этого он организует Международный Трибунал против своей родины (!), Советского Союза. Солженицын планирует открытый показательный процесс от Ленина и, возможно, до Брежнева. Обсуждения состава уже начаты. Нобелевский лауреат имел свою самобытную идею: предоставить судейские места только пылким противникам режима, - но оставил её не в последнюю очередь под благодетельным влиянием своей супруги Наташи Дмитриевны.
Я - как ужаленный: ну что за гадство? Ну, что такое эта пресса? Ну как можно жить среди этих чудовищ: ни слова правды! и почему такой трибунал был бы “против своей родины” (чисто советская формулировка)? и при чём тут жена, её и при беседе не было?
С меньшей вероятностью допускаю, что истекло от Лабедзя, с большей - что от Флойда. Но не с ними мне разбираться, а как раньше “Штерн” мне плюнул в лицо, так теперь “Шпигель”, два сапога пара. Мне - досадно, мне - позорно: и - невыполнимая же затея, и - разве этим я сейчас занят, разве не к одному писанию лежит душа? Но теряю время, теряю спокойствие - теперь надо отмываться, оправдываться. Прошу Хееба написать в “Шпигель” протест, требовать опровержения. Он пишет что-то маловыразительное. Через день же с искровой быстротой приходит ответ ему от главного редактора Рудольфа Аугштайна: “Мы в состоянии доказать перед судом, что ваш мандант проводил такие собеседования, которые не могли остаться тайными и представляют мировой интерес. И никогда мы не сделаем опровержения тому, что считаем истинным. Спор об этом не послужил бы на пользу Вашему манданту и самому делу. Мы не видим основания для гнева Вашего манданта, тем более, что он уже совершал тяжелейшие ошибки, даже такие, которые могли быть без труда избегнуты”. Не понимаю, о чём и говорит, но тон угрозы по грубости - не легче советского. “Мы не разрешим Вашему манданту диктовать нам, что правда, а что неправда”.
Даже нельзя понять источник такой накопленной ненависти - что я им сделал? чем поперёк дороги? И вот что ж - хоть иди на суд! Готов. Хоть с этого начинай западную жизнь, тьфу!
Написал резкий ему ответ, доводя до самой грани столкновения. [14]
И редактор Р. Аугштайн очнулся (может - проверил своего информанта, а тот попятился) - и в следующем номере “Шпигеля”, явно отступая, напечатал моё письмо - и в русской копии и в немецком переводе, - таким образом, всё было сказано моим языком и в самых сильных выражениях. (Сохраняя лицо, он добавлял, что если я буду требовать опровержения - а теперь зачем? - то он “сделает соответствующие шаги”.) При моей неспособности вести тяжбу, найти время - я считаю, что этот конфликт кончился очень благополучно. А мог бы ещё сколько помотать душу, совсем отрывая от работы.
См. также:
- 18.02.1974 Solschenizyn - „Hier ist ihm alles viel zu eng“ // www.spiegel.de