Николай Казанцев: Монархическая карта Солженицына (2008)
Монархическая карта Солженицына
НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ ФИНАНСИРОВАЛ «НАШУ СТРАНУ»
Как искусный игрок, скончавшийся 3 августа 2008 года легендарный писатель А. И. Солженицын не раскрывал все свои карты сразу.
Когда в 1962 году появился на свет «Один день Ивана Денисовича», на Западе писали: автор антисталинист, но верный ленинец (да и сам Хрущёв, разрешивший публикацию, очевидно придерживался такого же мнения).
Когда в 1974 году вышел «Архипелаг Гулаг», то пришлось писателя переквалифицировать: он, дескать, антимарксист, но зато правоверный демократ.
А после его публичных выступлений в США, снова поменяли ярлык: он, мол, не демократ, а русский националист.
Хитрый зек, законченный стратег, он показывал свои карты постепенно, иначе бы его сразу же уничтожили. И каждый раз дожидался наиболее благоприятного момента.
Однако последнюю свою ипостась он так и не успел выявить urbi et оrbi. А она составляла сердцевину, самое глубинное ядро его мировоззрения.
Александр Исаевич был убеждённым монархистом.
Более того. Он собирался написать политическую программу для России, основанную на постулатах трёх китов русской монархической мысли: Ивана Солоневича, Льва Тихомирова и Ивана Ильина.
Причём свой монархизм он проявлял также и на деле.
На продолжение целого десятилетия, - вплоть до своего возвращения в Россию, - он финансировал «Нашу Страну», регулярно присылая мне для её издания тысячедолларовые чеки.
Почему же он так и не открыл публично свою монархическую карту?
Потому что духовное состояние народа и многие политические факторы этому не благоприятствовали.
После длительной переписки с автором «Ракового Корпуса» мне в 1984 году удалось исполнить заветную мечту, посетить его в Вермонте. Вернувшись оттуда в Буэнос-Айрес, я сразу записал на магнитофон содержание моей беседы с ним и мои впечатления.
В последнее перед этим время я переписывался с Солженицыным более часто. Но те два раза, когда я попросил у него интервью, он вообще ничего не ответил. В этот же раз, по дороге в Азию, я решил ему опустить письмо в Нью-Йорке и написал, что не прошу интервью, но что вскоре буду возвращаться через Нью-Йорк и хотел бы его повидать, хоть на полчаса. Однако сознавая его страшную занятость, коли он не может меня принять, то пусть сделает вид, что вообще не получал этого письма. А если да, то вот номер телефона моего нью-йоркского дяди; не откажите связаться.
Особенных надежд на успех я себе не строил. Возвращаясь из Кореи, с нью-йоркского аэродрома я позвонил моему дядюшке и он меня ошарашил: завтра тебя ждёт Солженицын! Оказывается, несколько раз звонила его жена, Наталья Дмитриевна. Она раздобыла дядин адрес и Солженицын мне написал: Вы дали мне телефон дяди, но не адрес, тогда как я телефон вообще в руки не беру; мне гораздо удобнее писать.
Писатель подчеркнул, что будет очень рад меня принять, но это не выйдет на полчаса, потому что такие расстояния, а кроме того есть и о чём поговорить. И потом подробно указал как доехать. Нужно лететь через Бостон и там сесть на маленький самолёт, делающий рейсы до столицы штата Вермонт. И там меня будет ждать высокий худощавый человек лет сорока пяти в такой-то машине или в такой-то другой. Но когда дождь, самолётики не летают.
Другой вариант - на автобусе, но это семь часов и тогда уже с ночёвкой, это сложнее. Кроме того, дядя не мог подтвердить дату моего приезда, так что им не было ясно, приезжаю я, иль нет.
Я был потрясён. Всю дорогу на такси, от аэродрома до квартиры двоюродного брата у меня непрестанно лились слёзы умиления. Наконец я увижу во плоти и крови русского Тиртея, гиганта духа, один на один схватившегося с советским Левиафаном, величайшего русского человека второй половины XX века. Я, конечно, всю ночь не спал и забрал у двоюродного брата три книги Солженицына на русском языке, чтобы он их подписал для моих детей, потому что я ничего не мог уже купить: было 10 часов вечера, а рано утром я должен был выезжать. В Бостоне я с радостью констатировал, что несмотря на страшенный дождь, самолётики всё-таки летали.
Страстной понедельник. Спускаюсь в столице Вермонта, Спрингфильде: вокруг аэродрома четыре домика, а далее - сплошное поле. Никак не ожидал, что Вермонт окажется таким «первобытным» штатом.
Подъезжает одна из машин, описанных в письме, выходит человек, мы знакомимся, его имя Ленарт. Он появился у Солженицыных как преподаватель английского языка, потому что когда они приехали в Вермонт, дети не знали ни слова по-английски. И он теперь там занимается целым рядом вещей. Ездит за корреспонденцией, её сортирует, некоторые письма открывает. В общем - доверенное лицо семьи.
Он любезно согласился завести меня в магазины: не появляться же мне с пустыми руками. Сперва в цветочный. Спрашиваю: нравятся ли Наталье Дмитриевне розы? Да, но только не чётное число. Я спросил сколько там было роз, купил все, получился большой букет. Потом детям; по пасхальному яйцу к близящемуся празднику Воскресения Христова. Но что купить Александру Исаевичу?
Ленарт меня просвещает: он не любит подарки, всегда протестует против них, но я думаю, что в глубине души ему всё-таки будет приятно.
А любит ли он выпить рюмку водки? Любит. Проблема решена: бутылка финской.
Ленарт говорит: вот мы подъезжаем, у них такой порядок: сперва вас примет Наталья Дмитриевна. Вы с ней будете пить кофе, потом она вас проведёт к мужу.
Усадьба расположена среди леса на границе с Канадой. Окружена проволокой, конечно не колючей, как язвили третьеволновики; в такой глуши наличие проволоки вполне объяснимо. Надпись на воротах: осторожно, собаки. Но собак я не видел, сторожей тоже не было. Проехали мы вглубь: снег, лес. Выехали на опушку: стоят два дома. Слева - дом, где они живут. Справа - рабочий дом. Оба - большие, деревянные. В жилом доме Ленарт меня представляет Наталье Дмитриевне, её матери и младшему сыну, 11-летнему Игнату. Другие два старших сына были в это время в церкви - ведь начало страстной седмицы.
Наталья Дмитриевна деловая, интеллигентная, весьма умная женщина. Видно, что она очень пропитана всем тем, что делает муж. В первую очередь она выразила восхищение цветами. Говорит своей матери: вот видишь, так полагалось в старой России! И потом, за обедом, она также мужу похвалилась: такого букета я никогда в жизни не получала.
Наталья Дмитриевна сразу начала говорить о «Нашей Стране»:
- Вот хорошая статья была Мясковского «Кагебизм как высшая стадия социализма», кто он такой?
- Новейший, не еврей.
- Сразу видно, что он оттуда, очень интересные сведения даёт. Нам, монархистам, нужно во что бы то ни стало избежать повторения Февраля. Нам нужно подготовить русский народ. Ну, вот завтра будет референдум о форме власти; так надо подготовить народ, чтобы не дай Бог не вернулся Февраль, то есть демократия. Ведь это означало бы, что повылезают адвокаты, болтуны и опять погубят Россию.
Зашёл разговор об искусстве. Она говорит:
- Вот чехи издали книгу о своём искуcстве. Возьмёшь в руки - это что-то потрясающее, впечатляющее: вот мы, чехи, что мы создали. А у нас такого нет. Как у каждого великого народа, мы не стараемся подчеркнуть, что у нас великое. Это у нас проходит между прочим. А маленький народ, наоборот, всё время выпячивает своё. И это в какой-то степени наш недостаток.
И ещё сказала:
- Мы «Нашу Страну» рекомендуем людям хорошо, правильно настроенным, а они говорят: «да нет, что читать „Нашу Страну“!» Есть предубеждение против газеты. «Нашу Страну» недостаточно хорошо знают… Ну, а теперь пойдём к Александру Исаевичу.
Мы идём в рабочий дом на второй этаж, я ещё через окно вижу писателя, он работает. Солженицын поднимается к нам навстречу, Наталья Дмитриевна представляет меня и удаляется. Он ведёт меня к столу:
- Ну вот, можете сесть возле меня, или лучше напротив, будем смотреть друг другу в лицо.
Я тащу из мешка бутылку водки. Он слегка недоволен.
- Николай Леонидович, давайте условимся. Мы люди деловые и здесь, пожалуйста, никаких подарков.
Я всё-таки бутыль вручил, а он начал очень деловито меня расспрашивать. Первым делом о моём положении. В том письме я написал ему, что находящиеся у власти в Аргентине фило-марксисты запретили мне работать. Имея таким образом свободное время, я смог воспользоваться приглашением совершить путешествие по Азии и по дороге заскочить к нему.
Солженицын дотошно расспрашивал о моём положении, хотя я порывался перейти на другие, более интересные, темы. Так же исчерпывающе расспрашивал о семье и профессии и что-то записывал. Смотрю на него, пышет энергией и здоровьем; даже розовый цвет лица. Очень деловито говорит, без промедлений. Расспросив о моей личной ситуации, предложил помощь, - чего я никак не просил.
- Я могу Вам предложить переводить мои книги на испанский язык. Если хотите, могу Вас связать с моим представителем в Испании. И ещё есть книга Каткова, про корниловское выступление, которая вышла недавно в Англии; если хотите, можете тоже перевести с английского на русский.
- Это очень большая честь и ответственность переводить Ваши книги, но я прошу вас пока оставить этот вопрос открытым.
- Хорошо, Вы дайте мне знать и тогда я сообщу моему представителю. Конечно, переезжать Вам из Аргентины сюда нет особенного смысла. А почему у Вас такой национальный накал - уже в третьем поколении эмиграции? Это странно.
- Из-за воспитания, этого добились мои родители. Но скажу Вам, что это не единичный случай, я могу назвать лиц даже намного моложе меня, которые дышат тем же, что и я. Есть Андрей Раевский в Швейцарии. Есть люди в Джорданвилльском монастыре. В Аргентине есть группа национально-мыслящей молодёжи.
Солженицын записывает названные мною фамилии.
- Дело в том, что для молодёжи нашей направленности нет точки приложения для своих сил. Люди дышат национальным духом, хотели бы что-нибудь сделать для России, но не знают как. Это самый главный вопрос: что можно сделать, находясь за границей?
- Знаете, Вы выбрали именно ту профессию, при которой можно что-то сделать для России отсюда: журналистику. Почему Вы её выбрали?
- Может быть это звучит выспренно - но потому, что я себя считаю и всегда считал русским солдатом. Военной карьеры, по законам Аргентины, я не мог сделать, так как не родился в этой стране. Но я пришёл к убеждению, что самая близкая к воинской - это профессия журналиста. Потому её и избрал: как способ борьбы, пока не обнаружатся другие.
- Нет, нет, я никак не считаю это выспренним. Мне очень нравится Ваше солдатство. Потому что нам ещё придётся воевать за Россию и не исключено, что с оружием в руках. Так что это очень правильно. Вы понимаете наше положение при возможной войне? Мы не можем стать ни на одну, ни на другую сторону. Потому что коммунисты - безнадёжны. Ничего с их стороны нельзя ожидать. А с другой стороны - мировое еврейство. Представьте себе хребет. Мы идём по хребту, справа - коммунисты, слева - мировое еврейство. Ни одно, ни другое нам не подходит. Я говорю «мировое еврейство» не в расовом смысле, потому что есть такие евреи, как например Наум Коржавин, которые очень любят Россию. И есть такие дворяне, как Андрей Синявский, которые являются ненавистниками России и последними мерзавцами. Я говорю о мировом еврействе как о мировоззрении. Мировое еврейство или, если хотите, феврализм. Это то же самое. Так что в случае войны мы не можем быть ни на одной стороне, ни на другой. Но у меня есть абсолютная вера в то, что произойдёт освобождение России от коммунизма. Может быть, в этом же году, в 84-ом!
- Каким путём?
- Военного переворота.
- Но вы же сами говорили о советских военачальниках, что это генералы-кабаны.
- Да, да, говорил. Но Россия великая страна, в России есть 300 генералов. Зло в том, что честных, порядочных людей в армии пропускают наверх только до чина полковника. А затем из армии выкидывают. Но когда-то кто-то пройдёт и выше. Конечно, наша трагедия в том, что все эти генералы - шкуры. Но когда-то эта ситуация изменится. Я недавно говорил по радио Свобода, - сейчас они ослабили ту антирусскую цензуру, которая у них свирепствовала, потому что не так давно мне запретили читать о Столыпине, а теперь позволили выступать снова. Взяли у меня интервью. И я обратился к моим товарищам по оружию и сказал прямо в эфир: я надеюсь, что вы помните то, о чём мы говорили на фронте.
Тут Александр Исаевич остановился.
- Всё время говорю я. Может быть, Вы хотите что-нибудь конкретное спросить?
- Хотел бы очень многое спросить, но времени мало и я задам вопрос о самом главном: как и когда?
- Отсюда ничего нельзя сделать. Отсюда нельзя продвигать освобождение России. Нужно быть там. И я готов ехать туда, как только появится самая минимальная возможность вернуться.
- Какая возможность? Как вы её себе представляете?
- Надо, чтобы хотя бы было как при Хрущёве, но немножко лучше. Потому что если меня там печатают, хоть и с купюрами, оттуда можно действовать.
- А какую, по Вашему мнению, должна бы держать линию наша газета?
- Линию надо держать точно такую, какую держит «Наша Страна». Не менять никак. Это правильная линия, правильный фронт.
И внезапно выпаливает:
- Знаете что, Николай Леонидович, мы с Вами делаем союз, унию. И когда я вернусь в Россию, вызову Вас туда. Я там буду делать газету, она будет называться «Земщина». И Вы будете работать в этой газете.
Он это говорил с такой непререкаемой уверенностью, обыденностью, что нельзя было не поверить, что именно так и будет. Эта уверенность в возвращении на родину у Солженицына сочилась из всех пор. Он этим дышал. Когда мы вышли из рабочего дома, я спрашиваю:
- Вы выбрали эти края для жительства, потому что природа напоминает русскую?
- Да нет, я просто не хочу, чтобы детям было бы непривычно от холода, когда мы вернёмся.
Затем он снова вернулся к миссии газеты.
- «Нашей Стране» нужно бороться именно на втором фронте - против феврализма. Потому что в «Нашей Стране» правильный антикоммунистический фронт, но мёртвый, так как она недостаточно доходит до России. Как помочь, чтобы газета в нужном количестве доходила до России, я сказать не могу. Потому что сейчас, с Андроповым, все каналы закрылись пуще прежнего, сейчас страшный зажим: как никогда. И в данный момент это невозможно. Но остаётся другой фронт, феврализм. Надо быть по этому фронту. И надо, чтобы «Нашу Страну» заметили, потому что её пытаются игнорировать.
- Но если главный фронт - мёртвый фронт, то может быть и не стоит издавать «Нашу Страну»?
- Ни в коем случае! Нужно дальше издавать. Пусть теплится этот огонёк, он должен продолжать гореть. И кроме того, «Наша Страна» будет нужна для написания истории эмиграции, ведь потом тоже будут перевирать и эту историю. Нужно «Нашу Страну» сшивать, переплетать, сохранять.
- А как конкретно бороться против февралистов?
- Надо брать отдельных их представителей и под орех разделывать. Вот писателя там какого или журналиста - хулителей России.
Я вернулся к теме о белоэмигрантской молодёжи.
- По Вашему желательно, чтобы эмигрантская молодёжь, жаждующая помочь России, занялась журналистикой?
- Есть и ещё одно важное поле деятельности: литературная критика. Это очень важная область, а у нас нет хороших литературных критиков. В третьей волне - есть. Они блестящие, но не глубокие. Нам нужны литературные критики, способные все эти русофобские книги разобрать и нейтрализовать. Надо новейшего врага, все эти «Синтаксисы» и «Континенты» серьёзно, с историческими, неопровержимыми данными в руках, разбивать в пух и прах.
- Проблема в том, что наши сотрудники не штатные. Люди пишут на темы, которые они сами выбирают, потому что они безвозмездно отдают на это своё свободное время…
Солженицын сидит за своим письменным столом. Сзади у него шкаф, на нём книги. На нижней полке, с правой стороны, стопка «Нашей Страны», а с левой - парижской «Русской Мысли». Он берёт последний номер «Нашей Страны» и начинает комментировать.
- Вот выступление Светланы Аллилуевой. Ну что она понимает? Дочка Сталина, выехала 17 лет назад из России, что она может понимать? А вот Рудинский говорит об алкоголизме: это страшная проблема… Можно было бы кое-что улучшить, но общий уровень «Нашей Страны» - хороший. Вот только скажите Вашему сотруднику Андрушкевичу, чтобы поменьше цитировал Ортегу и Гарсию…
Мне почудилось, что писатель нарочно переиначил имя испанского философа Ортега и Гассет…
Солженицын повторил слова своей жены о том, что многие люди предвзято относятся к газете, не ознакомившись с её содержанием:
- Надо, чтобы «Наша Страна» лучше распространялась.
Речь зашла о Царе Николае Втором. По мнению Солженицына, газета уделяет ему слишком много места.
- Я никак не против прославления новомучеников. Они действительно были все новомученики. Но не надо было выделять из их среды Царскую Семью. Потому что если называть главных виновников того, что в России была революция, то несомненно среди них - Царь Николай Второй. Я ничего не говорю против его личного облика. Безусловно, это был христианин на троне. Но революция произошла в том числе и по его вине.
- Александр Исаевич, но он же был фактически один. Его предали самые близкие сановники и генералы. А кроме того, было безлюдье. Не было людей государственного масштаба, на которых бы опереться. А когда такие люди появлялись, как Столыпин и другие, их же убивали! Этот тезис, например, развивает Солоневич в «Великой фальшивке Февраля». Безлюдье…
Я в своё время послал Солженицыну эту книгу, но не ведал, прочёл ли он её или нет. Оказывается, прочёл.
- Я читал «Великую фальшивку Февраля» Солоневича. Там некоторые вещи упрощены, нет нюансов, которые следовало бы внести, но в основном я с ним согласен.
- А как Вы смотрите на монархию как таковую?
- Я считаю, что лучшая форма правления - монархия. Но после падения большевизма, наша первая задача - избежать повторения Февраля. Поэтому до восстановления монархии в России может быть понадобится 30 или 40 или 50 лет военной диктатуры. Только бы не допустить феврализма! И конечно, нужна нам программа. Вот я надеялся, что выпустят Огурцова и что он напишет программу. Но его не выпустили.
- Александр Исаевич, напишите Вы программу.
- Я об этом думал, я на эту тему собираю материал, делаю заметки, записки. Пойдёмте со мной.
И он меня повёл на третий этаж. Большая комната. На стенке два портрета: Столыпин и Колчак.
- Это исторические личности, которых Вы больше всего уважаете?
- Да, так точно.
И он вынимает бумажку.
- Вот видите, я здесь набросал: пять пунктов программы. Кстати, из НТС прислали мне свою программу. И я им сказал: эта программа годится точно так же для России, как для Турции, для Швеции. Это просто программа, которая написанная для кого угодно. Это не для России. Не специфическая программа для России. Вот я наметил пять пунктов. Я ещё буду ждать примерно пять лет. Если за это время Огурцова не выпустят, или кто-нибудь другой не напишет, или не будет такого общего творчества, тогда я сяду и буду сам писать программу. Потому что я решил не писать дальше «Красное Колесо», как я думал. Не описывать Октябрь, Гражданскую войну. Я только доведу «Красное Колесо» до сентября 17-го года. И это совершенно достаточно. Нужно дойти до этих мутных дней февраля, дойти до сентября и всё будет ясно. Ничего другого не нужно.
- Какие же это пункты?
- Первый - нужно определить состояние страны. Второй - надо определить срочные меры. Что нужно сделать в первый момент, чтобы поправить самое необходимое. Третий - уже о форме власти. Вот здесь о монархии. В четвёртом пункте - развить более конкретно организационные формы. Пятый пункт - идеал, к которому можем стремиться. Я Солоневича прочитал только «Великую фальшивку Февраля», но вот я откладываю для программы книги: «Монархическую Государственность» Тихомирова, «Народную Монархию» Солоневича и труды профессора Ивана Александровича Ильина. И я за это возьмусь, если мне придётся.
Я спросил о положении на родине.
- Россия действительно больна. Поэтому в программе нужно установить, как разрешить проблему алкоголизма, проблему абортов. Россия вся в ранах, там всё больное, всё больное, кроме одного.
И здесь он улыбнулся. Очень душевно.
- Одно у неё здоровое - душа! Такой души у никакого другого народа нету! Возьмите какую угодно нацию, вы не найдёте такой души. Это здоровое у нас, а всё остальное больное. Но самое важное у нас здоровое.
Затронул писатель также и вопрос о сепаратизме.
- Что мы хотим? Многонациональный сплав? Или многонациональное содружество? Или православное государство? Если мы хотим православное государство, нам нужно православное население. Я бы моментально отдал бы - если они хотят отделяться - Эстонию, Литву, Латвию. Они будут нашими друзьями, если мы дадим им независимость. Если они хотят отделяться, я бы отпустил Армению, Азербайджан. Пусть уходят. Мы же хотим православное государство. Что мы будем делать с католиками и мусульманами? Наша великая задача - отстоять Белоруссию, Украину и Казахстан. Неправда, что Казахстан - мусульманская республика, там больше русских, чем мусульман, это всё построено и заселено русскими.
Я извлёк из моего дорожного мешка три книги Солженицына: «Ленин в Цюрихе» и два тома «Архипелага Гулага», и попросил их надписать для моих сыновей. Увидя, что это первые издания, Солженицын говорит:
- Имейте в виду, что окончательная версия не эта, а та, которая вышла сейчас в моём собрании сочинений. Потому что когда я писал «Архипелаг Гулаг», я ещё был под некоторым влиянием так называемого «освободительного движения» 19-го века, революционного. Так что я очень многое переменил в новой версии «Архипелага». Имейте это в виду.
Указав на полки с книгами, я спросил писателя, нужны ли ему какие-нибудь ещё, или он пользуется книгами американских библиотек.
- Нет, американскими библиотеками я почти не пользуюсь. Потому что на мой зов откликнулись со всех концов мира; мне русские эмигранты прислали всё, что мне нужно.
За нами пришла Наталья Дмитриевна и мы спустились обедать. Постная пища, перед обедом молитва «Отче всех». Я всегда болезненно реагировал на советский акцент. Ни у одного из Солженицыных такой интонации не было. Казалось, будто разговариваешь со старыми эмигрантами. После обеда подавали чай, и Наталья Дмитриевна говорит мужу: тебе не дам. Я спрашиваю:
- В чём дело?
- Высокое давление.
- А с каких пор?
- Началось десять лет назад, перед высылкой.
Сразу видно, что чета Солженицыных живёт душа в душу. Они хорошо друг друга дополняют. Он очень ласково с ней обращается. Игнат сидел с нами за столом и из разговора было заметно, что дети Солженицына проходят классическое обучение. Он, например, рассуждал о раннем и позднем Средневековье, чего обычно от мальчиков этого возраста не услышишь. Я говорю:
- Игнат у Вас музыкант…
- А Вы как знаете?
- Прочитал.
- Слышишь, Игнат, тебя даже в Буэнос-Айресе знают! - пошутил Исаевич.
И Игнат сыграл для меня на пианино.
Потом разговор коснулся Соединённых Штатов.
- Что Америка, Америка? Пристяжка к Израилю. Разве может быть страна пристяжкой к Израилю!
Спрашиваю его мнение о других эмигрантских органах печати: вагинское «Вече», «Посев», «Часовой».
- Вагина я не знаю, но вижу, что у них произошло затруднение, потому что они рассчитывали на материал из России. А сейчас как раз там все каналы сильно поприжали и у них этого материала нет. И распространять «Вече» в России, по тем же причинам, тоже им не удалось.
- Мне очень не понравился юбилейный номер «Веча», посвящённый Вам, потому что там Вас несправедливо ругают: Олег Поляков и другие авторы.
- Нет, почему? Пусть…
- Жаль, что «Посев» и НТС ведут свою идеологическую родословную от декабристов и революционных демократов…
- Я не знаю, какие у них были эволюции, какие отношения раньше, но последние годы они определённо повернули в национальную сторону. И самое важное, что «Посев» даёт ощущение жизни в Советском Союзе. Что не даёт никто другой. Мы нашему старшему сыну даём «Посев», чтобы он не терял связи, ощущения, что там происходит. Вот, например, недавно была великолепная статья «Хирурги на картошке».
- Александр Исаевич, я был в 80-году в редакции «Посева» во Франкфурте. Безо всяких предубеждений, безо всякой враждебности. Вы говорите о необходимости, чтобы «Наша Страна» стала более известной. Так вот я именно тогда захотел дать платное объявление о нашей газете в «Посеве». А они наотрез отказали! Сперва сказали, что это, мол, несерьёзная газета. Потом отговаривались, что они вообще больше новые объявления не принимают. А через пару месяцев я увидел, что они поместили объявление об одной русскоязычной газете в Израиле!
- Да, да, я понимаю, что это так. Не нужно с ними союзничать, но и не нужно на них нападать, пока у них такой национальный крен.
- А как Вы смотрите на «Часовой»?
- Я предлагал Орехову к 50-летию журнала его закрыть. Ведь он сейчас такую чепуху порет. И кроме того, его так водят за нос! У Орехова всё время какие-то влиятельные советские вельможи выступают, которые ему указывают, что вот-вот будет национальный поворот, Андропова начинают хвалить и т. д. Жаль, что не закрыл свой «Часовой» на 50-летие!
Солженицын пишет с раннего утра до позднего вечера. И без выходных. У него в кабинете есть столы, чтоб писать стоя, чтоб писать сидя. Он не пишет на машинке, а от руки. Жена говорит: «Это восьмое чудо мира». Потому что всё время из него брызжет энергия, его никогда нельзя увидеть бездеятельным. Беспрестанно он излучает силу.
- Александр Исаевич, а как Вы относитесь к творчеству Высоцкого?
- Я один раз заперся, прослушал Высоцкого несколько часов. Безусловно, это талант, но, к сожалению, он не дал того, что должен был дать.
- Как же? У него ярость такая, возмущение против существующего порядка, и патриотизма много.
- Да, безусловно, но…
Вмешалась Наталья Дмитриевна:
- Эта ярость и алкоголизм привели его к смерти. Действительно, он всем нутром своим бы против этой власти, но он сделал много зла тем, что его тематика в очень большом проценте была блатная или приблатнённая. Он страшно действовал на молодёжь. Это был для неё рок-идол. Молодёжь просто дрожала, когда его слушала. И этими блатными песнями, он не столько причинил зла, сколько не сотворил добра. Эту молодёжь он мог бы повести в совершенно другом направлении.
По мнению Солженицына, проживи Высоцкий ещё пять лет, он бы это сделал. Потому что он уже совершенно поворачивался в этом направлении. Во всех его последних песнях, самых лучших, духовных, где он о Боге говорит, уже заметно начало этого поворота созревания.
За столом Наталья Дмитриевна рассказала политический анекдот.
Летят в самолёте Миттеран, Рейган и Черненко. Вдруг появился чёрт, схватил самолёт и потащил к себе.
Миттеран взмолился: ты меня отпусти; все женщины Франции будут твои. Чёрт: они и так уже все мои. Рейган просит: отпусти меня; все банкиры Америки будут твои. Чёрт: они и так уже мои.
А Черненко спрашивает чёрта: ты знаешь, что мы летим в коммунизм? Сломя голову чёрт выбросился из самолёта и исчез.
Комментарий Солженицына: такой юмор - это тоже очень важный фактор. Он показывает, что народ сопротивляется. Анекдот играет политическую роль.
Когда незадолго до встречи с писателем я был с группой журналистов на Тайване, то воспользовался случаем, чтобы обратиться к местному министру Информации.
- Слушайте, у вас был тут Солженицын. И он вам предложил поставить русскую антикоммунистическую радиостанцию. Чего же вы её не ставите?
- Да у нас персонала нету.
- Могу Вам порекомендовать персонал.
- Да и бюджета нет…
Я это рассказал Солженицыну.
- Да. Они, конечно, не хотят. Я был тоже приглашён в Южную Корею, но не поехал, потому что вовремя пронюхал, что там страшная коррупция, там всё время студенческие беспорядки. А они хотели, чтобы я выступал и меня употребить в целях дезавуирования студенческого движения. Я старался, старался этим иностранцам просветить мозги, объяснить им что-то, выступал, выступал: кончено! Больше не буду выступать, ничего не буду говорить. Надоели, ничего они понимать не хотят. Впрочем, я не знал, что есть такой мерзейший «закон о пленённых нациях», я только недавно прочитал об этом. Я сейчас перестал выступать, но если когда-нибудь снова выступлю, я это раздраконю! Безобразие!
По дороге обратно Ленарт мне поведал:
- Если советчики хотели бы его убить, то конечно бы убили, в два счёта. Эта проволока вокруг усадьбы защищает не от советчиков, конечно. Скорее от репортёров. Ну от уголовников, или однажды одна женщина прицепилась к воротам, что-то кричала, не хотела уходить, полиция её забрала. Американские журналисты охотятся за Исаевичем всё время, но он не хочет с ними говорить. Один раз была действительно тревога, потому что член банды Баадер-Майнхоф появился поблизости, на границе с Канадой. Но оказалось, что это не имело отношение к Солженицыну. А насчёт уголовников, Солженицыны сами себя в обиду не дадут. Они сумеют защититься.
На прощание Солженицын меня обнял и трижды поцеловал. И когда мы ехали обратно на аэродром, Ленарт мне сказал, что писатель очень редко с кем встречается, вообще это привилегия, чтобы он кого-то принял. Но прощаться так с посетителем - это исключение.
Прощай, дорогой Александр Исаевич!
Упокой, Господи, душу новопреставленного усопшего раба Твоего.
Вечная память русскому богатырю!
НИКОЛАЙ КАЗАНЦЕВ
Источник: «Наша страна» (Буэнос-Айрес). 23 августа 2008, №2850.
Страницы: 1, 2, 3, 4
Наталья Дмитриевна сразу начала говорить о «Нашей Стране»:
<...>
И ещё сказала:
- Мы «Нашу Страну» рекомендуем людям хорошо, правильно настроенным, а они говорят: «да нет, что читать „Нашу Страну“!» Есть предубеждение против газеты. «Нашу Страну» недостаточно хорошо знают… Ну, а теперь пойдём к Александру Исаевичу.
См. также:
- 15.08.2019 Солженицын: “Газета ваша определенно крепнет, интереснеет, разнообразнеет" // voiks
Письма Александра Солженицына редактору "Нашей страны" Николаю Казанцеву
- 12.06.2013 00:34 О главном редакторе газеты "Наша страна" Н.Л.Казанцеве и его статья "МОНАРХИЧЕСКАЯ КАРТА СОЛЖЕНИЦЫНА" // www.apologetika.eu
Родился 31 мая 1946 года, лагерь Парш под Зальцбургом, Австрия
Журналист, редактор.
Родился в семье Леонида Борисовича Казанцева, окончившего Югославскую Военную академию, служившего во время Второй мировой войны в чине лейтенанта во 2-м полку Русского Корпуса на Балканах. Мать - Клавдия Николаевна Флоренская, родственница отца Павла Флоренского.
В 1948 семья переехала в Буэнос-Айрес, в Аргентину. Окончил гимназию и учился на факультете социологии. В 1967 начал редактировать основанную в 1948 в Буэнос-Айресе И. Л. Солоневичем газету «Наша страна».
В 1990 переехал в США и продолжал редактировать эту газету. В 90-х годах состоял членом редколлегии выходившего в Калифорнии и в Санкт-Петербурге (Россия) журнала «Наши вести». В Аргентине работал журналистом, был военным корреспондентом в Никарагуа, Ливане, Сальвадоре, Ливане и Ираке. Единственный военный корреспондент на Мальвинских (Фольклендских) островах во время англо-аргентинской войны 1982. За участие в войне награжден аргентинским военным орденом «За выдающиеся заслуги» и медалью аргентинского конгресса. Автор книги на испанском языке «Мальвины огнем и кровью» (1982), разошедшейся в количестве 85 тысяч экземпляров. В США работал на телевизионных компаниях Си-Эн-Эн и Телемундо. Кроме того, что редактировал газету «Наша страна», работает репортером на Эн-Би-Си.
Родственники: жена; четверо детей.
- 29.08.2017 Наталья Солженицына (ссылки) // voiks.livejournal.com
- Метки: Солженицын, Солженицына