Булыгин П.П. По следам убийства царской семьи. V.
03.11.2015 16:25
Оригинал взят у ext_449909 в Булыгин П.П. По следам убийства царской семьи. V.
[Булыгин П.П.]. По следам убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). Роль Ленина в Екатеринбургской трагедии. // Сегодня. Рига, 1928. №211, 7 августа, с. 3.
В первых числах июля произошли большие перемены в внутренней жизни Ипатьевскаго дома: Авдеев был смещен с поста коменданта «дома особого назначения», его помощник Мошкин даже арестован и все рабочие злоказовской фабрики, жившие в доме заключения и несшие внутреннюю охрану в нем распущены. Их заменили 10 человек «латышей», как их называют обвиняемые и свидетели по делу. Слово «латыш» не означает в данном случае национальности: местные большевики так называли всех иностранных коммунистов. Следствие установило, что 5 человек (из 10) этой новой команды были военнопленные мадьяры, один русский по фамилии Кабанов, национальность остальных четырех не установлена. Во главе этой группы в дом заключения вошел комиссар Юровский, - новый «комендант дома Романовых», как его стали теперь называть. Следствием захвачена лента прямого провода, относящаяся к этому моменту. Говорит председатель екатеринбургского исполкома Белобородов с председателем ВЦИК'а Свердловым:
- Опасения излишни. Авдеев сменен. Мошкин арестован. В дом вошел Юровский.
Чего же опасалась Москва? - Пьяная ватага Авдеева, безчинствовавшая в доме заключения постепенно стала подтягиваться и между ней и узниками стали налаживаться сносные отношения. Охранники присмотрелись к заключенным и стали жалеть их. Это не могло не встревожить зоркий глаз Москвы, наблюдавшей за Екатеринбургом и последствия этого не замедлили сказаться: старая команда была распущена и в дом заключения вошли новые люди,- это были специальные палачи при чрезвычайке под командой опытного чекиста Юровского, которому было поручено приведение в исполнение заранее в Москве решенного плана. Убийство было решено в Москве и в екатеринбургском исполкоме была лишь разыграна очередная комедия, большим мастером которой был Ленин. Вот схема аппарата: Ленин - Свердлов - передача в Екатеринбург - организаторы на месте: всегда остающийся в тени кулис и лишь один раз проговорившийся Войков, совсем уже таинственный, но тем не менее деятельный Сафаров и неистовый Голощекин. Вороватый (сидел у большевиков в тюрьме за кражу 30000 рублей) и полупьяный Белобородов - лицо подставное: он повторил в Екатеринбурге роль Павла Хохрякова в Тобольске - был сделан председателем исполкома, чтобы исполнять приказания поставивших его на этот пост организаторов убийства. Юровский - физический убийца государя и наследника, опытный - исполнитель. Вся тройка организаторов убийства - Голощекин, Войков и Сафаров лично хорошо известны Ленину, верные ему лично люди, особенно Голощекин. Голощекин (партийная кличка - Филипп), вскоре после окончания зубоврачебной школы в Риге был арестован в 1906 г. за пропаганду большевизма и в 1907 г. осужден петербургской судебной палатой к заключению в крепости на два года. Едва отбыв наказание, он снова был арестован и сослан в Нарымский край. В 1911 г. он бежал
оттуда заграницу и близко сошелся с Лениным, который подготовлял нужных ему людей - профессиональных революционеров - пропагандистов, на которых он смог бы опереться в момент решительных действий. Одним из таких верных людей и был Голощекин. Ленин не ошибся в нем,- вернувшийся в Россию Голощекин оказал Ленину громадную услугу своей работой на Уральских заводах. Как испытанного работника, Ленин отправил Голощекина для организации екатеринбургского преступления.
Двое других: Войков и Сафаров были похожи на него,- Ленин знал, кого посылал. Ленин - безусловно главная и центральная фигура совершенного в Екатеринбурге злодеяния. Как бы ни паясничал Свердлов перед германским послом в Москве графом Мирбахом, говоря о власти на местах и о невозможности для неокрепшей еще Москвы сладить с вышедшим из повиновения Екатеринбургом, как ни старались они свалить вину на эсеров, разыграв для этого комедию суда над «цареубийцами», следствие вскрыло истинную сущность обстановки: в одной из захваченных белыми лент прямого провода Екатеринбурга с Москвой, брошенных неосмотрительно большевиками в спешно очищаемом ими Екатеринбурге, говорится:
- Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации.
Другая телеграмма Свердлову:
- Сообщи решение ЦИК'а и можем ли мы оповестить население известным вам текстом.
Ответ Свердлова:
- В заседании президиума ЦИК'а от 18 постановлено признать решение уральского областного совдепа правильным. Можете публиковать свой текст. У нас вчера во всех газетах было помещено соответствующее сообщение... Передаю точный текст нашей публикации: «Разстрел Николая Кровавого»...
Этот разговор Свердлова с Голощекиным вскрывает истину: Екатеринбург не мог говорить об убийстве царской семьи без разрешения Москвы. Москве заранее был известен текст, которым Екатеринбург об этом убийстве объявит. Москва знала о готовящемся убийстве. Москва разрешила убить.
Ленин не мог не быть в курсе готовящегося в Екатеринбурге дела. Вспомним как уверенно-просто принял он сообщение о случившемся: 17 июля в Кремле, на заседании совета народных комиссаров, наркомздрав д-р Семашко делал доклад; в середине доклада в зале заседания вошел Свердлов, сел в кресло позади Ленина и что-то сказал ему на ухо. Ленин поднялся, остановил говорившего Семашко и объявил:
- Товарищи, председатель ВЦИК'а только что сообщил мне, что в Екатеринбурге. по приговору уральского областного совдепа, разстрелян бывший царь...
Наступило молчание. Ленин предложил д-ру Семашко продолжать прерванный доклад. Больше ничего.
Тот, кто знает приемы политической работы Ленина, его исключительное уменье устраивать дела, прикрываясь безответственными массами, кто вспомнит хотя бы яркий образчик такого рода работы - убийство в 1917 г. в Петербурге Шингарева и Кокошкина, кто вдумается в самый факт екатеринбургского убийства и обстановку, его сопровождающую, тот поймет, чья рука направляла убийц. Интересы многих сошлись в Ипатьевском доме. Это понял Ленин и подтолкнул, кого надо.
Ленин есть основная фигура в екатеринбургской трагедии.
П.Б.
[Булыгин П.П.]. Как сохранились материалы разследования убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). // Сегодня. Рига, 1928. №222, 18 августа, с. 2-3.
Рамки газетных статей заставляют меня уклониться с пути исторической последовательности своих воспоминаний, пропустить очень многое и перейти к последней части работы следователя Соколова в Сибири.
В августе 1919 г., в виду неустойчивости положения на фронте и возможной угрозы Омску, камера судебного следователя Соколова - служебный вагон III класса № 1880 и прицепленная к нему оборудованная для зимы теплушка, добытая мной в Омске - двинулись в долгий путь на восток. В теплушке, кроме меня, помещались: мой спутник и помощник по охране в Крыму, тоже прикомандированный к Соколову,- эсаул Грамотин, старший унтер-офицер Усольцев и мой ординарец улан Шалимов.
В Читу мы приехали благополучно. Совершенно новая обстановка ожидала нас здесь. Чувствовалась большая обособленность и настороженность ко всем прибывающим с запада от адмирала Колчака. Атаман Семенов был в отсутствии, и мы, ожидая его, жили в вагонах. Дня через два после приезда Соколов, Грамотин и я отправились в местный женский монастырь, куда, как известно было следователю перевезены тела замученных в городе Алапаевске великой княгини Елизаветы Федоровны, вел. кн. Сергия Михайловича, князей Иоанна Константиновича и Игоря Константиновича, князя Владимира Палей, инокини Варвары Яковлевой, пробравшейся к великой княгине Елизавете Федоровне из основанной ею в Москве Марфо-Марьинской обители, разделившей с ней алапаевское заключение, мученическую смерть, и управляющего делами вел. кн. Сергия Михайловича Ремеза.
О гибели алапаевских узников скажу сейчас очень кратко. В ночь на 18 июля нов. ст. 1918 г. они были отвезены из школы, в которой помещались, за город на старые шахты и живыми сброшены вниз. Один великий князь Сергий Михайлович упал в колодец шахты мертвым, так как он схватил палача за горло и получил от него револьверную пулю в лоб. Сверху на них были брошены ручные гранаты. От одной из них и погиб Ремез, его тело совершенно обожжено взрывом. Остальные некоторое время жили. Елизавета Федоровна куском своей косынки на дне шахты перевязала сломанную при падении руку князю Иоанну Константиновичу. Во рту и желудке Игоря Константиновича вскрытие обнаружило землю. В рот земля могла попасть и трупу, в желудок же только в том случае, если он ее проглотил. Не меньше трех дней должен голодать человек, чтобы начать есть землю. Свидетель - мужик, прятавшийся в кустах около шахты - показал, что он слышал пение «Херувимской» из колодца шахты. Белые похоронили вынутые следствием тела - в Перми, в склепе собора. Когда красные стали угрожать Перми, игумен монастыря св. Серафима Саровского вывез тела из Перми и перевез их в Читу. Эти сведения были у Соколова, и мы отправились в читинский монастырь искать игумена Серафима.
Много часов провел я в келье игумена Серафима, не раз и ночевал у него. Серафим много разсказывал мне о перевозке им тел в Читу и о погребении их у него в келье под полом. Гробы были перевезены в монастырь русскими и японскими офицерами. Он сам и два его молодых послушника вырыли склеп под полом и поставили в ряд гробы, прикрыв их всего на одну четверть землей.
Однажды в октябре Соколов вызвал меня к себе в вагон и показал телеграмму начальника контр-разведки штаба верховного правителя, в которой говорилось: «Арестованы братья Юровские. В одном из них доктор Деревенько опознал убийцу государя».
Соколов сказал мне, что он не доверяет чинам омской контр-разведки и боится, что, если он затребует арестантов к себе в Читу, то они не доедут до него, как не доехали многие другие.
Я получил от читинских властей тюремный вагон, прицепил к нему свою теплушку и отправился в Омск. В тюремном вагоне помещалась команда из 10 офицеров, три жандарма и два пулемета.
В Омске я получил арестантов гораздо больше, чем ожидал: братьев Юровских (среди которых не оказалось убийцы), их жен, квартиранта с женой, комиссара Самохвалова, самозванца Алексея Пуцято, давшего верховному правителю телеграмму с подписью «Цесаревич Алексей», его помощника и любовницу. Вечером дня отъезда я взял с собой одного из офицеров своей команды прапорщика Н. и пошел с ним в тюрьму. Развязный тюремный чиновник выкликал по списку арестантов. Один из них, бравый, громадного роста человек, увидав мою форму, обратился ко мне:
- Ваше высокоблагородие. Наконец-то я вижу гвардейского офицера. Заступитесь за меня. За что меня держат? Ведь я подневольный человек - что приказывали, то и делал. Я старый гвардейский солдат... С господами офицерами всегда в душу жил. Похлопочите.
Это был Самохвалов, перевозивший государя, императрицу и великую княжну Марию Николаевну в автомобиле с вокзала в Ипатьевский дом. Я уверил его, что он не в Чека, и если ни в чем не виновен то и бояться ничего не должен.
Я велел заковать всех, кроме женщин и самозванца, и поезд тронулся снова к Чите. Самозванец упорно молчал, Юровские были спокойны. Самохвалов шептался с жандармами и сообщал им свои наблюдения за другими арестантами.
Через несколько дней после прибытия в Читу Соколов позвал меня допрашивать Самохвалова. В числе улик оказалась фотография, на которой Самохвалов находился среди отрядов чекистов с плакатом: «Кто не с нами - тот против нас». После допроса следователем Самохвалов был передан атаману Семенову и, по приговору военно-полевого суда, разстрелян.
Атаман Семенов не сдержал обещания защищать следствие. В Читу перекочевала группа давних вредителей дела, о которых я упоминал в первых очерках: полковник Никифоров, товарищ прокурора Тихомиров и другие. Они были явно своими людьми в атамановском окружении. По Чите поползли слухи о том, что Соколов - автор приказа № 1, старый революционер, умышленно говорит, что государь убит - началась травля. Все это волновало офицеров атамана и горячило их и так уже разгоряченные временем головы.
Соколов и я хорошо понимали, что одна ручная граната, брошенная в окно его комнаты, уничтожит и его и дело, бывшее тогда всего лишь в одном экземпляре и с нетерпением ждали приезда в Читу генерала Дитерихса, который тогда, отказавшись от поста начальника штаба верховного правителя, ехал на Восток.
Поезд ген. Дитерихса прибыл в Читу 6 декабря 1919 г. Утром Соколов был в поезде генерала и вернувшись сказал мне:
- Мы с Михаилом Константиновичем хорошо поговорили.
Днем был мой доклад у генерала. Обрисовав обстановку, в которой находится следователь и высказав мои опасения, я предложил нужные по моему мнению меры к охранению дела - вывоз его из Читы. Генерал выслушал меня и сказал:
- Я все это знаю от Н.А.
После этого он велел мне принять сегодня же от Соколова весь материал дела и перевезти его к нему в поезд. Ночью он везет все дело в Верхне-Удинск. Я поеду «цербером» при деле. Соколов, Грамотин приедут после.
Я взял дело и отвез его с эсаулом Грамотиным в поезд ген. Дитерихса. Грамотин вернулся к Соколову. Наш поезд ушел в Верхне-Удинск.
Прошла неделя, и однажды вечером ген. Дитерихс позвал меня:
- Идемте к проводу... Зовет Чита. Верно Соколов.
Говорил Соколов: «В Владивостоке арестован и доставлен ко мне под охраной офицер, женатый на дочери человека с историческим за последние годы именем. При нем захвачены документы, полностью подтверждающие наши с вами предположения об участии в деле вражеского элемента». Он заключен здесь в тюрьму. Его жену я своей властью поместил туда же. Примите меры к препровождению меня с арестантами под охраной к вам или приезжайте сюда сами».
Ген. Дитерихс понял, что Соколов говорит об арестованном зяте Распутина поручике Соловьеве, и с нетерпением стал ожидать прибытия его и Соколова в Верхне-Удинск, о чем он просил атамана.
Прошло еще несколько дней, и вот на второй день Рождества в Верхне-Удинск прибыл вагон нашего общего с Соколовым английского друга капитана Уокера - офицера для связи при атамане от английского командования в Сибири. В вагоне Уокера приехали Соколов и Грамотин не только без арестантов, но сами, по их
убеждению, едва избежавшие арестов в Чите.
Что же произошло в Чите? Однажды Соколов допрашивал в тюрьме жену Соловьева Матрену Григорьевну. Вдруг в комнату вошла Мария Михайловна,- всемогущая тогда в Чите «атаманша». Она и Соловьева бросились друг другу в объятия. «Помни, Матреша, сам (атаман) ничего не знает». Мария Михайловна, властно удалив из комнаты г-жу Соловьеву и присутствовавшего при допросе офицера, хлопнула Соколова по колену:
- Ты что больно стараешься? Что тебе надо? Отпусти Бориса - он не виноват.
С «атаманшей» шутить не приходилось. В Чите люди иногда пропадали безследно. Соколов сказал, что охотно отпустил бы Соловьева, но что для этого нужно приказание атамана.
- Он тебе по телефону позвонит.
Соколов ответил, что этого мало и что ему нужно письменное приказание, как оправдательный документ. В тот же день было получено письменное приказание атамана Семенова:
- Выпустить поручика Соловьева на поруки жены генерала Вериго.
Выходя из тюрьмы, поручик Соловьев сказал Соколову:
- Мы еще с вами встретимся.
Генерал Дитерихс понял опасность Читы для следствия. Атаман явно был среди врагов. Надо было вывозить следственный материал через Читу на Восток скрытно. По его приказанию, я заказал большой цинковый ящик, в который и был уложен весь следственный материал. Ящик был передан полковнику Моор, командиру американского полка, стоявшего в то время в Верхне-Удинске и уходившего теперь во Владивосток. Ящик был передан, как частные вещи генерала Дитерихса.
Полк. Моор обязался доставить его в Харбин и передать высокому комиссару Англии Лампсону или его помощнику консулу во Владивостоке Ходсону. Следователю Соколову ген. Дитерихс дал письмо Лампсону, в котором он просил английского представителя переправить в Лондон следственный материал, следователя и двух состоящих при нем офицеров. Эшелон американского полка тронулся. К концу поезда был прицеплен служебный вагон Соколова. При подъеме на хребет эшелон был разделен на две части. Первая часть с вагоном полковника ушла вперед; наша отстала. Когда мы наконец пришли в Читу, полковника Моора там давно не было. С большим трудом удалось устроить разрешение атамана Соколову поехать в Харбин для допроса, я и Грамотин получили от атамана бумаги и деньги на обратный путь в Европу. В Харбине мы тоже
не застали полк. Моора. Ящик с делом нашелся у английского консула Сляй. Он же сообщил мне, что Лампсон в Пекине, а Ходсон во Владивостоке. Лампсон в свою очередь запросил английское правительство о разрешении вывезти в Англию дело. Надо было ждать.
Пришел ответ из Англии на запрос г. Лампсона: английское правительство не разрешает въезда следователю с делом и приказывает консулу Сляйю немедленно вернуть ящик ген. Дитерихсу. В это время через Харбин во Владивосток следовал поезд командующего французскими войсками в Сибири ген. Жанен. Ехавший с ним воспитатель наследника Жильяр предложил Соколову передать дело для вывоза в Европу ген. Жанен. Соколов обратился к генералу. Генерал ответил: «Я ни у кого спрашивать разрешения не буду. Это дело чести. Переносите сегодня же ящик ко мне». Следственный материал был доставлен в Европу. Вскоре же выехал в Париж Соколов, через месяц после него выехал я.
П.Б.