Булыгин П.П. По следам убийства царской семьи. IV.
03.11.2015 13:21
Оригинал взят у ext_449909 в Булыгин П.П. По следам убийства царской семьи. IV.
[Булыгин П.П.]. По следам убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). Роль немцев в убийстве царской семьи. // Сегодня. Рига, 1928. №202, 29 июля, с. 2-3.
Итак, мы установили, что Станислав Корженевский - Борис Николаевич Соловьев, кроме его большевицких связей был еще немецким проводом в Сибири и работал в Тюмени по указаниям германского штаба. Теперь ответим на поставленные в предыдущем очерке вопросы: чего хотели немцы, изолируя царскую семью в Тобольске, куда вез Яковлев государя, императрицу и великую княжну Марию Николаевну, какое отношение к увозу имело германское императорское правительство.
Несмотря на войну, разгоревшуюся в 1914 г., много русских людей, исполняя честно свой долг присяги, не видели в Германии своего врага навсегда; многие считали эту войну и сочетание в ней сил европейских государств ошибкой дипломатов: одни обвиняли в этом саму Германию, другие - русскую дипломатию, слишком поддавшуюся влиянию Франции и Англии. Революция 1917 г. и ея последствия,- главным образом, пассивность союзников, непомогших раздираемой анархией России,- заставила этих людей оглянуться на своего вчерашнего врага, а теперь может быть и друга, во всяком случае, единственную реальную силу в разбушевавшейся России - Германию.
Брестский мир был подписан и при всей его пакостности с ним так или иначе приходилось считаться. Германские комиссии с Кейзерлингом и графом Мирбахом в конце 1917 г. въехали в Петербург. Позднее граф Мирбах - посол Германии - переехал в Москву в Денежный переулок и, казалось, твердо там обосновался. Во всяком случае его голос в переговорах с большевицкой, еще неокрепшей властью звучал уверенно и твердо.
С самого начала пребывания графа Мирбаха в России русские консервативные круги вели переговоры с ним о свержении власти большевиков и о спасении государя и его семьи. В составе одной такой группы, представившей в свое время графу Мирбаху всю опасность пребывания государя в далекой Сибири, был и покойный следователь Н.А. Соколов. Другая группа «национальный центр», в которую входили ныне тоже покойные В.И. Гурко и А.В. Кривошеин, указала графу на то, что если русским придется начинать борьбу с большевиками своими силами без помощи колеблющейся в этом вопросе Германии, то царской семье грозит безусловная опасность. Граф Мирбах неизменно отвечал:
- Будьте спокойны... Царская семья находится под наблюдением и охраной нас - германцев. Мы знаем, что делаем. Когда придет время, германское императорское правительство примет свои меры.
В январе 1918 г. упомянутая выше консервативная группа послала верного человека в Тобольск, чтобы узнать обстановку жизни царской семьи и установить связь с государем. Имени этого гонца я не назову, по соображениям весьма уважительным. Посланец, благополучно миновав рогатки Соловьева, проник в Тобольск,
связался с кн. Долгоруковым и Татищевым и, вернувшись назад сделал подробный доклад, встревоживший эту группу: обстановка в Тобольске вызывает опасения; царской семье живется тяжело, и прежде всего она не имеет денег, т.к. советская власть прекратила отпуск сумм, выдававшихся при Временном Правительстве на содержание тобольских узников, а реализовать свои драгоценности царской семье в ея положении трудно. В марте то же лицо вновь отправилось в Тобольск и, снова благополучно связавшись с Татищевым и кн. Долгоруковым, передало им 250000 рублей. В то же время эта группа снова имела переговоры с графом Мирбахом о необходимости срочных мер для того, чтобы обезопасить пребывание государя и его семьи в Сибири. Одним из этих, говоривших с Мирбахом лиц, был сенатор Нейгардт. Ответы графа Мирбаха были те же, что и раньше:
- Мы знаем, что делаем.
Сенатор Нейгардт поехал в Петербург; здесь он встретился с А.Ф. Треповым и совместно с ним выработал планъ дальнейшего давления на германское посольство в Москве в целях ускорения помощи государю. Они решили предложить обер-гофмаршалу русского Двора гр. Бенкендорфу написать письмо гр. Мирбаху. На другой день состоялось свидание гр. Бенкендорфа с Треповым, и гр. Бенкендорф написал письмо выработанного ими содержания. В нем говорилось, что в условиях современной русской действительности только одни немцы имеют реальную силу и полную возможность спасти жизнь государя и его семьи, что они и должны сделать, минуя всякие политические соображения, по чувству чести. Далее гр. Бенкендорф говорил, что хотя он уверен, что германское правительство само знает, что оно должно делать в этом направлении, но пишет это, дабы впоследствии не было бы оговорок, что оно не было предупреждено самими русскими, - теперь оно предупреждено. Граф Бенкендорф просил довести это письмо до сведения императора Вильгельма, на которого и должна пасть ответственность за то несчастье, которое может постигнуть русскую царскую семью,
в случае, если единственные могущие ей помочь, немцы, будут медлить и не примут срочных и решительных мер.
Сенатор Нейгардт отвез это письмо в Москву и передал его в германское посольство. Это было в первых числах мая, когда государь, императрица и вел. кн. Мария Николаевна были уже в Екатеринбурге...
В момент приезда Яковлева в Тобольск и объявления им государю о возложенной на него миссии, государь, как мы уже говорили, вызвал к себе полк. Кобылинского, внимательно разспросил его о поведении Яковлева в Тобольске и сказал:
- Они хотят заставить меня подписать Брестский мир... Пускай мне отрежут руку (государь показал на свою правую руку), - я никогда не сделаю этого...
В то же время группа, связавшаяся через своего посланного с государем, в Москве получила из Тобольска тревожную телеграмму:
«Врачи потребовали безотлагательного отъезда на воды, на курорт. Такое требование нас чрезвычайно тревожит. Считаем поездку нежелательной. Просим дать совет. Положение крайне трудное».
Московская группа растерялась. Настолько она была не в курсе поездки в Тобольск Яковлева. Ответ этой группы был такой :
«Никаких данных, которые могли бы уяснить причины подобного требования, к сожалению, не имеется. Не зная положения больного и обстоятельств, высказаться определенно крайне трудно, советуем поездку по возможности отдалить и уступить лишь в крайнем случае только по категорическому предписанию врача».
Государь не мог получить от этой группы ни помощи, ни совета, т.к. она сама ничего не понимала в обстановке текущего момента. Монархисты этого «центра» не понимали, о какой опасности пишет государь, кто такие «врачи» и на какой «курорт» они его хотят вывезти.
Через некоторое время пришла вторая телеграмма:
«Необходимо подчиниться врачам».
Эта телеграмма была последняя. Государя увезли из Тобольска.
Итак, мы видим, что ни консервативные группы «национального центра», ведшие переписку с Тобольском, ни крайне монархические организации, доверившиеся поручику Соловьеву и потому бездействовавшие, никакого отношения к увозу из Тобольска Яковлевым государя не имели. Яковлев был послан не ими.
Кто же были «врачи», настоянием которых принужден был подчиниться, оказавшийся и тут как всегда в одиночестве, государь?
Дело было так: граф Мирбах, повидимому, не отделывался только словами, от имени своего императора предпринял энергичное давление на большевицкое, тогда еще совсем не окрепшее и очень с ним считавшееся правительство, в результате чего был принят ряд срочных мер. Председатель ВЦИК'а Свердлов дал указанному ему графом Мирбахом лицу - Яковлеву, документы исключительной важности, содержание которых мы уже знаем, и Яковлев выехал в Тобольск за государем. В то же время начала работать в Тобольске заранее в Омске приготовленная система содействия ему в возложенной на него задаче: Дуцман, отряд Демьянова-Дегтярева и Павел Хохряков. Механизм этой системы начал работать во время. Быть может, без него Яковлеву не удалась бы его миссия, т.к. к Тобольску подбиралась уже иная сила,- протянулись к Тобольску щупальцы тоже готовой системы екатеринбургского механизма. Эта новая сила была враждебна источнику, двигающему Яковлевым, и тот это хорошо понимал,- этим объясняется и нервность, которую он проявил во время борьбы в Тобольске с присланным Екатеринбургом Заславским и торопливость в деле вывоза государя из Тобольска.
Кто же руководил Екатеринбургом и мешал Яковлеву - чрезвычайному комиссару ЦИК'а, посланному «по делу особой важности», с документами, подписанными самим председателем ВЦИК'а товарищем Свердловым? - Да тот же самый Свердлов... В этом случае ясно сказалось, вполне доказанное впоследствии историей, обстоятельство: чрезмерная самоуверенность германскаго императорского правительства, преувеличивавшего свои силы, влияние и возможности в начинавшемся большевицком правительственном аппарате. Большевики перехитрили немцев и Свердлов, одной рукой исполняя требования гр. Мирбаха о вывозе из Тобольска государя, другой делал свое заранее решенное дело - отправил Войкова и Сафарова для подготовления Екатеринбурга к задержанию вывозимого немцами государя. Приготовленный ими Екатеринбург отправил отряд Заславского в Тобольск, пытаясь не допустить увоза оттуда царской семьи, а когда это не удалось, и Яковлев все же повез государя, императрицу и Марию Николаевну на запад, Екатеринбург, пользуясь «властью на местах», отказался пропустить поезд Яковлева дальше.
Яковлев, очевидно, понимавший лучше иностранца - графа Мирбаха - двойную игру Москвы и учтя, как должно, факт появления в Тобольске отряда Заславского, наткнувшись на екатеринбургскую преграду, бросился назад на Омск. До Омска ему доехать не удалось и на станции Куломзино его поезд был оцеплен красноармейцами и ему было заявлено, что екатеринбургский областной (уральский) исполком объявил его вне закона и предупредил омские власти о его намерении вывезти царя за границу. Яковлев включился в провод в Москву и сообщил Свердлову о происходящем. Ответ был: «Делать нечего, поезжайте в Екатеринбург».
Прибыли в Екатеринбург. Поезд был окружен местными войсками. Яковлев безуспешно пытался бороться в местном совдепе,- он потерпел полное поражение. Екатеринбургские власти твердо заявили ему, что не допустят дальнейшего продвижения царского поезда до полного выяснения причин и цели этой поездки. Яковлев снова снесся с Москвой. Свердлов приказал ему сдать узников председателю екатеринбургского исполкома Белобородову и самому выехать в Москву. Яковлев так и сделал. Уехал онъ «разстроенный», грозя броневиками из Москвы. Через несколько дней он телеграфировал своему телеграфисту, оставшемуся в Екатеринбурге:
«Собирайте отряд. Уезжайте, полномочия я сдал. За последствия не отвечаю».
Возмущенный неисполнением его требований, гр. Мирбах запросил объяснений случившемуся у Свердлова. Тот ответил:
- Когда лошадь горячится и бьет, ее нельзя рвать под уздцы. Надо ее огладить и она сама войдет в конюшню. Что делать,- мы еще не организованы и должны считаться с властью на местах. Погодите, пусть Екатеринбург успокоится.
Узники остались в Екатеринбурге.
Время шло, и события чрезвычайной важности нагромождались одно на другое, перегружая историю. Стиснутая событиями Германия переменила русло своей политики,- это немедленно отразилось в Москве: когда обезпокоенные увозом государя из Тобольска и задержанием его в Екатеринбурге, все еще не понимающее происшедшего, политические деятели «национального центра» вновь бросились к гр. Мирбаху, умоляя его спасти государя, тот ответил:
- Судьба русского императора в руках его народа. Если бы мы были побеждены, с нами поступили бы еще хуже. Исполняется старое правило: горе побежденным.
Императорская Германия умыла руки.
Почему же все-таки немцы, изолировав государя в Тобольске от русских монархистов, которым они после войны не очень доверяли, вывезли государя оттуда и куда и зачем они везли его?
На первый вопрос следствие отвечает так: Немцы, отлично понимая значение государя даже в заточении, не могли не понять, что начинавшие зарождаться на территории Сибири антибольшевистские начинания будут стремиться овладеть Тобольском и освободить государя. Они увозили государя, дабы не оставить его в угрожаемом белыми месте, хорошо учитывая все то, что может произойти от соединения так враждебно к Германии относящегося государя и императрицы с антибольшевицкими военными организациями антантской ориентации...
На второй вопрос - куда и зачем везли немцы государя, ответил сам государь, сказавший в Тобольске:«Они хотят, чтобы я подписал Брестский мир...»
Не надо понимать «Брестский мир» в буквальном смысле. Идея была более сложная На самом деле, Германия, впустив в Россию большевицкую бациллу, сама уже испугалась разыгравшейся там пугачевщины и, использовав большевиков для заключения сепаратного мира и тем выведя Россию из строя воюющих с ней держав, готовилась прекратить затянувшуюся в России анархию, грозящую перекинуться через ея собственныя границы. Для этого Германия держала на учете антибольшевицкие возможности России и зорко следила, чтобы они не были антигерманскими. Конечно, правительство императора Вильгельма думало о реставрации русского трона - ведь тогда спасенная монархия не сможет быть враждебной к своей спасительнице, и русский монархизм крепко спаяется с германским.
В это время в германском штабе был принят план успокоения России, предложенный ген. Гофманом. Ген. Гофман предполагал двумя колоннами двинуться одновременно из Украины на Петербург и Москву, забирая по дороге в городах организованных на местах военно-пленных и русские монархические отряды германского направления. По плану Гофмана, коротким ударом в двух направлениях, неготовые к сопротивлению большевики уничтожались и в столицах и больших городах временно, до успокоения населения ставились германские гарнизоны. В результате возстановленная Россия получала границы 1914 г. и гарантировала Германии лишь свой нейтралитет к войне.
План Гофмана начал исполняться. Угроза Петербургу с его стороны была как вечно висящий кулак над головой непослушных большевиков. Надо было иметь такую же угрозу для непослушных монархистов, тянувшихся в сторону Антанты. Этот способ держать их в своих руках был - перемещение государя в район наибольшего влияния немцев. Вероятнее всего - этот намеченный пункт «курорт», о котором государь писал из Тобольска в московский «центр», был Рига - центр района предполагавшегося наступления корпуса генерала Гофмана.
Этот план был разбит тем обстоятельством, что большевики перехитрили графа Мирбаха. Как я уже говорил, события внешней и внутренней жизни Германии совершенно изменили обстановку, изменили и ея планы. Императорская Германия отошла в сторону и не помешала екатеринбургской трагедии.
[Булыгин П.П.]. По следам убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). Царская семья в Ипатьевском доме. // Сегодня. Рига, 1928. №207, 3 августа, с. 2.
В ответ на протест графа Мирбаха по поводу задержания царского поезда в Екатеринбурге председатель ЦИК'а Свердлов ответил;
- Ничего не можем сделать... Власть на местах... Дадим Екатеринбургу успокоиться.
Графу Мирбаху возражать было нечего. Чрезмерной настойчивостью он боялся испортить дело. Да и Екатеринбург - это уже не затерянный в глуши Сибири, отдаленный от железной дороги на 285 верст Тобольск, следить за которым из особняка на Денежном переулке в Москве так трудно. Екатеринбург подъ рукой, на железнодорожном пути и достаточно отдален от возможных антантских комбинаций в Сибири. История ближайших недель после этого показала, что не зря немцы боялись этих комбинаций: растянувшиеся своими эшелонами от Волги глубоко по великому сибирскому пути, чехословацкие и польские полки, двигавшиеся из Европейской России во Владивосток для отправки на западный фронт против немцев, единовременно вооруженно сбросили большевицкую власть в местах их нахождения. Это вызвало к жизни ряд антисоветских военных зарождений, вылившихся впоследствии в армию сибирской директории, а затем верховного правителя адмирала Колчака, который всецело был поддержан союзниками, немедленно приславшими сюда своих представителей. Белые армии двинулись на Европейскую Россию.
Увозя государя из Сибири, еще до начала этих событий, генеральный штаб Германии доказал свою способность предугадать намерения союзников.
Государя увезли, но в Тобольске еще оставались царские дети и главное - наследник. За ними наблюдал Павел Хохряков. Он особенно следил за больным наследником, часто входил в его комнату, чтобы убедиться, что он действительно болен. Иногда, уходя, уже в дверях, он вдруг неожиданно поворачивался, чтобы увидеть, не переменил ли положения больной, - он видимо не доверял болезни наследника и очень торопился с увозом его. Графиня А.В. Гендрикова 16-го мая 1918 г. записывает в своем дневнике (находящемся в числе документов следственного материала):
«Хохряков приходит по нескольку раз в день, видимо очень торопится с отъездом...»
В конце концов наследника все же увезли, еще не оправившимся от болезни.
17-го мая отряд полк. Кобылинского был распущен. Вместо него охрану теперь несла команда красноармейцев во главе с неким Родионовым. Этот незаметно появившийся человек безусловно играл большую роль здесь, чем комиссар Хохряков, от которого он резко отличался и своим поведением и в обращении с узниками. Первое, что он сделал, войдя в дом заключения,- устроил всем перекличку на тюремный манер. Он всячески стремился унизить узников и видимо находил большое удовольствие в грубом проявлении своей власти над ними. Все свидетели этого периода жизни тобольских узников сходятся в характеристике его:
Полк. Кобылинский: - «Хам, грубый зверь показал себя...»
Поруч. Мундель: - «Родионов производил впечатление наглого, в высшей степени нахального человека с язвительной улыбочкой...»
Теглева (нянюшка наследника, теперь жена Жильяра): - «Это был гад, злобный гад, которому видимо доставляло удовольствие мучить нас. Он это делал с удовольствием... Он явился к нам и всех нас пересчитал, как вещи. Он держал себя грубо и нагло с детьми...»
П.А. Жильяр: - «Родионов вел себя очень нехорошо».
Когда в устроенной полк. Кобылинским в доме заключения походной церкви была служба, Родионов грубо обыскал пришедший причт и поставил около престола красноармейца, чтобы следить за священником. Он вмешивался в внутренний распорядок жизни заключенных, везде подозревая нити несуществующего заговора и ища признаков общения их с внешним миром. Он дошел даже до того, что запретил великим княжнам запирать на ночь свои комнаты, объяснив, что имеет право в любое время проверить их присутствие в доме. Сделал он это крайне грубо.
В первый же день появления Родионова в доме заключения, кто-то из свиты уверял, что узнал в нем жандарма, проверявшего паспорта на германской границе в Вержболове. Когда Родионов увидал ген. Татищева, он сказал ему: «Я вас знаю...» На вопрос Татищева: «Где же вы могли меня видеть, ведь я же жил в Берлине?» (Генерал-адъютант Татищев состоял много лет при императоре Вильгельме), он ответил:
- И я был в Берлине...
От дальнейшего разговора Родионов уклонился.
Генерал-лейтенант Дитерихс, последний генерал-квартирмейстер ставки верховного главнокомандующего в Могилеве утверждает, что Родионов был в числе убийц ген. Духонина, последнего русского верховного главнокомандующего.
20-го мая в 11 час. дня царские дети, свита и слуги взошли на тот же пароход «Русь», который доставил их раньше сюда. Кроме детей ехало 26 человек. В 3 часа дня пароход отчалил от тобольской пристани и пошел в Тюмень. Родионов и на пароходе продолжал свою систему унижения узников. Он запретил великим княжнам запирать на ночь свои каюты, каюту же, где помещался наследник с матросом Нагорным, наоборот, запер снаружи высячим замком. Из-за этого у него вышла ссора с Нагорным, который решительно протестовал против таких его действий.
- Какое нахальство! Больной мальчик! В уборную нельзя выйти!..
Честный, прямой и горячий, Нагорный своими ссорами с Родионовым сам предрешил свою смерть в Екатеринбурге.
22-го мая пароход пришел в Тюмень и после нескольких часов ожидания поезда, узники выехали в Екатеринбург.
Теперь вернемся немного назад к моменту сдачи Яковлевым председателю екатеринбургского исполкома Белобородову доставленных им из Тобольска государя, императрицы и великой княжны Марии Николаевны. Из поезда узников перевезли в дом купца Ипатьева на автомобиле, которым управлял Парфений Самохвалов - начальник особого железнодорожного карательного отряда, он же заведующий правительственным гаражем. О нем я разскажу подробно впоследствии, когда буду говорить о своей поездке из Читы в Омск за арестованными по царскому делу братьями Юровского, самозванцем и прочими. Среди доставленных мною следователю Соколову арестантов находился и Самохвалов. Это был надежный для екатеринбургских большевиков человек,- ему они и доверили перевезти узников в Ипатъевский дом. В его автомобилях на вокзал поехали комиссары: Голощекин, Авдеев и еще два каких-то человека. Приехали на станцию в Екатеринбург II, где остановились около окруженного красноармейцами вагона I класса. Здесь Самохвалов впервые увидел государя.
- Оттуда вышел государь император, государыня императрица и одна из дочерей их. Я хорошо помню, государь был одеть в шинель солдатского сукна, т.е. цвета солдатского сукна, как носили в войну офицеры. Я хорошо помню, что погон на ней не было. Их посадили в мой автомобиль... Когда мы подъехали к дому, Голощекин сказал государю:
- «Гражданин Романов, вы можете войти...»
Начался екатеринбургский последний период заточения.
Охрана Ипатьевского дома резко делилась на две части: 1) внешняя, часто сменявшаяся,- случайная; 2) внутренняя - постоянная команда охраны.
Двое из красноармейцев внешней охраны: Григорий Суетин и Мухамед Абдул Латыпов были впоследствии захвачены белыми. Они показали, что красноармейцы внешней охраны хорошо относились к государю и жалели его: «Напрасно человека томят...» Государь, выходя на прогулку, здоровался с часовыми, а великие княжны улыбались им. Отношение солдат внешней охраны в большинстве случаев было благожелательное. Полную противоположность им представлял постоянный караул внутри дома заключения. Эта команда состояла из рабочих фабрики братьев Злоказовых, где работал раньше и теперешний «комендант дома особого назначения» Авдеев,- все сплошь коммунисты. Авдеев был доверенным лицом у здешних властей, он ездил в Тобольск в отряде Заславского и боролся с Яковлевым. Ему екатеринбургский совдеп доверил охрану узников и выбор команды. Помощником его был Мошкин. Непосредственным начальником команды - уже известный нам Павел Медведев.
Родионов был прав, говоря в Тобольске Теглевой:
- Там совершенно другой режим...
Режим был действительно другой. Другим было и отношение охраны к узникам. Надписи на стенах, уцелевшие от уничтожения их первыми офицерами, вошедшими после ухода большевиков в Ипатьевский дом, свидетельствуют о злобном хулиганстве караульных. Авдеев показывал пример: он, постоянно пьяный, распевал при узниках революционные песни, ругался, являлся во время их обеда к столу, лез своей ложкой в миску, выгребал оттуда кусок мяса, заявляя:
- Довольно с вас буржуев...
Постовые, всегда распоясанные и распущенные, курили махорку в комнатах, не отвечали на задаваемые им узниками вопросы, грубили, - обстановка была тяжелая. Недаром горничная Демидова, писавшая по поручению императрицы в Тобольск Теглевой, говорила в своих письмах:
«Здоровье очень плохо. Хорошенько упакуйте лекарства. Берегите маленького...»
Лекарства - условное обозначение драгоценности.
23 мая прибыли в Екатеринбург царские дети. Их поезд пришел в 9 час. утра и остановился между станциями Екатеринбург I и Екатеринбург II. Было серое утро, и моросил мелкий дождь. К вагону, где помещались наследник и великие княжны, подошла группа людей. Это были комиссары: Родионов, Заславский и Юровский. Хохряков отошел теперь совершенно на второй план. Его звезда померкла с Яковлевым. Теперь события были на совершенно иных рельсах. Его не было ни видно ни слышно. Сдав екатеринбургским властям узников, он исчез совсем. В Тобольск он тоже больше не показывался, бросив там свой пост председателя исполкома,- это лучшее доказательство того, что его роль была тесно связана с домом заключения в Тобольске и кончилась с сдачей узников в Екатеринбурге.
Наследник и великие княжны вышли из вагона и пошли, окруженные конвоем и комиссарами к пяти извозчикам, ожидавшим их невдалеке. Великая княжна Татьяна Николаевна держала в одной руке свою маленькую собачку, другой рукой еле волочила по земле тяжелый саквояж. Рядом с нею шел конвойный, который и не думал помочь ей. Матрос Нагорный подошел к вел. княжне, желая взять у нея саквояж, но был грубо отогнан комиссарами. С каждой из великих княжен на извозчике сел комиссар. С наследником поместился Нагорный.
Отвезя царских детей в Ипатьевский дом, Заславский, Родионов и Юровский вернулись снова в вагон за свитой и слугами. Их вывозили по частям. Только повар Харитонов, лакей Трупп и кухонный мальчик, сын лакея Седнева, были отправлены в Ипатьевский дом, остальные были размещены по тюрьмам. Из Ипатьевского дома скоро выбыли двое слуг, раньше вошедших туда: 24 мая был увезен оттуда камердинер государя Чемодуров, а 28 - матрос Нагорный. Оба они были переведены в тюрьму. Кн. Долгоруков, Татищев, графиня Гендрикова, Шнейдер и камердинер Волков были сразу помещены в тюрьмы, остальным было приказано покинуть пределы Пермской губернии. Д-р Деревенько остался на свободе и выслан не был.