Пётр Великий в Дептофорде (Англия)
Профессор Оксфордского университета Морфиль любезно сообщил редакции «Исторического Вестника» несколько не лишенных интереса документов, найденных им в Бодлеанской библиотеке и касающихся пребывания Петра Великого в Дептфорде (в Англии) в 1698 году. Документы эти, довольно ярко иллюстрирующие русские нравы того времени, состоят из заявления адмирала Бенбоу, арендатора дома, в котором жил Петр в Дептфорде, об убытках, понесенных им от постояльцев, и распоряжений английского правительства по этому поводу. Печатая присланные нам документы в переводе, мы считаем не лишним предпослать им краткие сведения о пребывании Петра в Дептфорде, заимствованные нами как из русских, как и из английских источников.
...
Во время первого путешествия своего за границу, в 1697 и 1698 годах, Петр Великий, прожив пять месяцев в Голландии, решился посетить Англию. Причины, побудившие его к этой поездке, изложены им самим в собственноручном предисловии к «Морскому Регламенту».
«На Ост-Индской верфи, - пишет он, - дав себя с прочими волонтерами в научение корабельной архитектуры, государь в краткое время совершился в том, что подобало доброму плотнику знать, и своими трудами и мастерством новый корабль построил и спустил. Потом просил той верфи баса (мастера) Яна Поля, дабы учил его препорции корабельной, который ему через четыре дня показал. Но пониже в Голландии нет на сие мастерство совершенства геометрическим образом, но точнее некоторые принципы, прочее же с долговременной практики, о чем и вышереченный бас сказал, и что всего на чертеже показать не умеет, тогда зело стало ему противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг. И по нескольких днях прилучилось быть его величеству на загородном дворе купца Якова Тессинга в компании, где сидел гораздо не весел ради вышеописанной причины; но когда, между разговоров, спрошен был: для чего так печален? тогда оную причину объявил. В оной компании был один англичанин, который, слыша сие, сказал, что у них в Англии сия архитектура так в совершенстве, как и другие, и что кратким временем научиться можно. Сие слово его величество зело обрадовало, по которому немедленно в Англию поехал и там, через четыре месяца, оную науку окончил».
Король английский Вильгельм III, бывший также и штатгальтером Нидерландским, имел случай лично познакомиться с Петром, в Утрехте и Гааге, во время приема московского посольства, в свите которого царь занимал скромную должность дворянина. Вильгельм оценил необычайный ум молодого русского государя, его энергию и страсть к наукам, в особенности к кораблестроению. Желая выразить ему свое сочувствие, король, по возвращении своем в Лондон, приказал изготовить, построенную незадолго перед тем по новому способу, легкую, красивую, двадцатапушечную яхту «Transport-royal» и письменно просил Петра принять эту яхту в подарок. Петр остался чрезвычайно доволен таким неожиданным и приятным подарком и отправил в Лондон, к Вильгельму, с изъявлением своей благодарности, майора Преображенского полка, Адама Вейде, которому поручил, вместе с тем, сообщить королю о своем намерении «посетить английскую землю незнатным иностранцем, чтобы видеть корабли и морское поведение».
Вильгельм выразил искреннее удовольствие еще раз свидеться с царем и послал в его распоряжение королевскую яхту под конвоем трех линейных кораблей.
Царь выехал из Амстердама 7 января (1698 г.) и на другой день, вечером, прибыл в голландскую гавань Гелветелюйс, к ожидавшей его здесь английской эскадре. Переночевав на яхте, Петр, на рассвете 9 числа, не взирая на бурную погоду, снялся с якоря и после двухдневного плавания, 11 числа, рано утром, высадился в Лондоне, в Йорк-Больдингсе (ныне Бокингам-стрит, в Адельфи), где для него был нанят большой дом, выходивший на Темзу. В тот же день, после обеда, король прислал камергера Бертона поздравить русского государя с благополучным приездом, выразить свою готовность на всякие услуги и спросить, когда можно будет видеться с его царским величеством. Петр, поблагодарив со своей стороны за добрый прием, отвечал, что готов на свидание во всякое время, когда это будет угодно королю. На следующий день, к Петру явились, назначенные состоят при нем, вице-адмирал Мичель и маркиз Кармартен. Царь очень скоро сошелся с последним и полюбил его за веселый характер, познания в морском деле и всегдашнюю готовность кататься с ним по Темзе. Они часто проводили целые вечера вдвоем, в дружеской беседе, попивая «peper and brandy» (настойка коньяку на перце). Если верить одной современной английской газете, Петру особенно пришелся по вкусу напиток, называвшийся «Nectar Ambrosia». Эта амброзия была изобретена каким-то счастливым спекулянтом, поднесшим свою микстуру царю, который не удовольствовался поднесенным количеством, а приказал закупить еще большой запас.
Король посетил царя через три дня после его приезда, при чем был принят Петром в комнате, служившей спальною, где воздух оказался до такой степени испорченным, что, не смотря на стоявший в то время холод, пришлось отворить окно. Царь был у короля спустя дней десять, одетый в московское платье, беседовал с ним около двух часов на голландском языке и познакомился также с его свояченицей, наследницей английского престола, принцессой Анной, которую, в письме к Апраксину, почему-то назвал «сущей дочерью нашей церкви». Он не обратил никакого внимания на превосходные картины и другие художественные произведения, украшавшие резиденцию короля, Кенигстонский дворец, но за то чрезвычайно заинтересовался, находившимся в королевском кабинете, прибором для наблюдения за направлением ветра.
В Лондоне, как и всюду, Петр осматривал преимущественно то, что могло принести ему пользу в практическом отношении. Он побывал в королевском обществе наук «где видел всякие дивные вещи», в Тауэре «где честных людей сажают за караул», на монетном дворе, на астрономической обсерватории и т. п. Раз посетил и театр, где давали пьесу «Королевы соперницы или Александр Великий» и где ему понравилась актриса Крос, с которой он свел, впрочем кратковременное, знакомство. Петр несколько раз обедал у маркиза Кармартена и у других английских вельмож, но при этом ставил условием, чтобы они не приглашали посторонних лиц. Он терпеть не мог и тщательно избегал всякой толпы. Когда, Вильгельм, по случаю своего рождения, дал бал в С. Джемском дворце, царь ни за что не согласился выйти к гостям и поместился в маленькой комнате, откуда мог видеть все, не будучи сам замечен. Посетив парламент, Петр не захотел войти в зало заседаний, а глядел на происходившее через слуховое окошко, пробитое в потолке. Царь посетил также общество квакеров, осматривал лондонские церкви и не раз беседовал с известным богословом, епископом Салисбюрийским, Джильбертом Бёрнетом о религии и положении духовенства. В Бодлеанской библиотеке хранится, нигде еще не напечатанное, письмо Бёрнета, от 19 марта 1698 г., к доктору Фаллю, начальнику певческой капеллы в Йорке (precentor), в котором Бёрнет, между прочим, сообщает краткие, но тем не менее любопытные сведения о своих сношениях с царем. Приводим из этого письма, также сообщенного нам в копии профессором Морфилем, то место, которое касается Петра:
«Дорогой сэр!.. После вашего отъезда, царь приезжал однажды в Ламбет, видел таинство причащения и рукоположения и остался очень доволен. Я часто бываю с ним. В прошлый понедельник, я провел у него четыре часа. Мы рассуждали о многих вещах; он обладает такой степенью знания, какой я не ожидал видеть в нем. Он тщательно изучал св. Писание. Из всего, что я говорил ему, он всего внимательнее слушал мои объяснения об авторитете христианских императоров в делах религии и о верховной власти наших королей. Я убедил его, что вопрос о происхождении св. Духа есть тонкость, которая не должна была бы вносить раскола в Церковь. Он допускает, что иконам не следует молиться, и стоит лишь за сохранение образа Христа, но этот образ должен служить лишь как воспоминание, а не как предмет поклонения. Я старался указать ему великие цели христианства в деле усовершенствования сердца человеческого и человеческой жизни, и он уверил меня, что намерен применить эти принципы к самому себе. Он начинает так сильно привязываться ко мне, что я едва могу от него оторваться... Царь или погибнет, или станет великим человеком».
Лондонские фабрики и мастерские также не были оставлены Петром без обзора. У знаменитого часовщика Карте Петр купил замечательные географические часы и при этом, как уверяют англичане, выучился безукоризненно собирать и разбирать их, а у одного гробовщика он даже приобрел и отправил в Россию образец английского гроба. Но главное внимание Петра привлекали Вульвич, с его знаменитым литейным заводом и арсеналом, и Дептфорд с его обширными доками и верфями. В этот последний городок, теперь уже слившийся с Лондоном, а тогда лежавший от него в девяти километрах, у самого впадения речки Равенсбурн в Темзу, Петр решился даже переселиться на несколько недель, чтобы, под руководством опытных и ученых наставников, усовершенствовать свои познания в кораблестроении.
Английскому правительству было не легко найти в Дептфорде приличное и удобное помещение для царя и его свиты. Самым подходящим для этой цели зданием оказался дом некоего Джона Евелина, называвшийся «Says Cort» очень поместительный, хорошо меблированный и примыкавший обширным садом к самым докам. Дом этот нанимал по контракту адмирал Бенбоу, который, не смотря на выгодные условия, не совсем охотно уступил свою квартиру и выехал в гостиницу. Дом Евелина на скорую руку поновили, сад украсили растениями, а в стене, смежной с доками, пробили дверь, так что Петр мог во всякое время приходить туда, ни кем не стесняемый.
Слуга Джона Евелина, остававшийся в доме, следующим образом описывал своему хозяину порядок жизни царя: «Дом полон народа ужасно грязного (right nasty). Царь спит рядом с вашей библиотекой, а обедает в гостиной, что за кабинетом. Ест он в 10 часов утра и в 6 часов вечера. Иногда бывает дома целый день. Часто ходит на верфь или плавает по реке в разных костюмах. Король платит за все». В праздничные дни, или по окончании дневных работ, Петр обыкновенно отправлялся с несколькими приближенными в Гоуф-Стрит, в небольшой кабачок, где спрашивал пива, или коньяку, и отдыхал, покуривая свою голландскую трубочку. Хозяин заведения намалевал портрет московского царя и прибил его над дверями, как вывеску. Эта вывеска провисела до 1808 года, когда некто Ваксель (Waxel) почему-то пожелал ее приобрести и предложил хозяину, взамен старой, написать для него новую. Согласно уговору, копия была сделана в несколько увеличенном виде и занимала место оригинала до перестройки дома, после чего, портрет уже не появлялся, но за кабачком до сих пор сохранилось название «Таверны московского царя» (Czars of Moscovy Tavern).
Изредка, Петр совершал кратковременные поездки в Лондон, Гринвич и Виндзор, для осмотра их достопримечательностей. Чтобы сделать приятное царю, король Вильгельм задумал повеселить его примерной морской битвой, близь острова Уайта, С этой целью, на Портсмутском рейде была сосредоточена эскадра из 12 больших военных кораблей. 21-го марта, Петр приехал в Портсмут и, переночевав у губернатора, на другой день осмотрел английские суда. Когда показалась царская шлюпка, все корабли открыли пальбу, а матросы приветствовали державного посетителя громкими криками. Окончив осмотр, царь взошел на 80-ти пушечный, адмиральский корабль «Гомбург». Эскадра вступила под паруса и в тот же день обогнула остров Уайт, но по случаю тихой погоды стала на якорь. Во время стоянки, Петр посетил корабельных капитанов и «довольно с ними веселился». На другой день, подул благоприятный ветер; корабли выстроились в две линии и дважды вступали в битву, производя, к великому удовольствию царя, разнообразные морские эволюции. По окончании маневров, Петр возвратился на рейд, осматривал город, побывал в близь лежащем Сютгей-кестле (ныне Southampton) и на обратном пути в Дептфорд завтракал и [416] обедал, со своими спутниками, которых было 21 человек, в лучшей гостинице в Годельминге. Счет, по которому было уплачено английским правительством содержателю гостиницы, за все съеденное и выпитое гостями, сохранился в подлиннике. Ими было уничтожено за завтраком: полбарана, четверть ягненка, десять кур, двенадцать цыплят, три кварты коньяку, шесть кварт глинтвейну, семь дюжин яиц. За обедом они сели: 1,2 пуд говядины, целого барана (весом 1,5 пуда), три четверти ягненка, плечо и филей телятины, восемь кур, восемь кроликов, выпили две с половиной дюжины столового вина и дюжину красного.
Живя в Дептфорде, Петр, при содействии Кармартена и с согласия короля, приговорил к себе на службу до 60 человек разных специалистов и мастеров. Здесь же, с целью подкрепить русскую казну, царь заключил с Кармартеном условие, которым предоставил ему право исключительной торговли в России табаком за 20,000 фунтов стерлингов (или 48,000 рублей), с уплатою всей суммы вперед. Кармартену было разрешено ввезти в Россию и распродать в один год 3,000 бочек, или полтора миллиона фунтов, табаку, при чем государь обязался «всем своим подданным, какого ни есть чина, дозволить никоциан курить и употреблять, не смотря на все прежние противные указы и права».
Приехав из Голландии в Англию уже опытным корабельным плотником, Петр в три месяца неустанного труда изучил английскую систему постройки судов, узнал размер линейных кораблей и фрегатов, приобрел необходимые сведения для учреждения верфей и вникнул во все порядки морской службы. Теперь, для полного и окончательного усовершенствования своих познаний в кораблестроении, ему оставалось только изучить способы сооружения галерного флота и для этого он решился отправиться в Венецию.
18-го апреля, царь с чувством живейшей признательности простился с королем Вильгельмом, который, желая сохранить черты гениального русского государя, упросил его дозволить списать с себя портрет. По приказанию короля, знаменитый тогдашний живописец Готфрид Кнеллер необыкновенно верно передал потомству прекрасную, мужественную фигуру двадцатипятилетнего Петра. Замечательный по сходству и мастерству исполнения портрет царя, работы Кнеллера находятся в аудиенц-зале Гамптон-Корта, одного из королевских дворцов близ Лондона.
21-го апреля, Петр сел на подаренную ему яхту «Транспор-Рояль», поплыл вниз по Темзе, еще раз посетил Вульвич и Чатам, и 23-го числа вышел в море, направляясь к берегам» своей любезной Голландии.
Как только царь покинул Дептфорд, адмирал Бенбоу вознамерился перебраться в свое прежнее жилище; но его ждало неожиданное и горькое разочарованіе. Московские гости оказались совершенными варварами. В свое двухмесячное пребывание в доме Джона Евелина они до такой степени бесцеремонно распоряжались чужим имуществом и привели его в такой безобразный вид, что адмирал вынужден был отказаться от намерения возобновить контракт с Евелином и обратился к английскому правительству со следующей жалобой:
«Джон Бенбоу в почтительнейшей просьбе заявляет, что он несколько времени тому назад нанял дом Джона Евелина, эсквайра, называемый «Сэйс-Корт» в Дептфорде, и обязался контрактом содержать оный, равно как и сад и проч. в хорошем и удовлетворительном состоянии и полной исправности, и сдать его в таком же виде по истечении условленного срока; и случилось, с позволенія Вашей Чести, что его царское величество обратился к вышереченному, месяца три тому назад, желая, на время пребывания своего в Англии, занять его дом, со всем убранством, какое в нем находилось. Джон Бенбоу охотно согласился на это и немедленно вывез из дома свою семью и передал дом царю в пользование, предполагая, что это будет приятно Его Милости королю, и что царь будет пользоваться нанятым домом, имуществом и садом, иначе, чем вышло в действительности. Дом оказался в таком дурном виде, что едва ли возможно дать полное понятие об этом Вашей Чести. Кроме того, много вещей поломано, потеряно и испорчено.
«По сему, нижеподписавшийся почтительно просит, не благоугодно ли будет Вашей Чести приказать произвести осмотр дома и проч. для приведения в известность нанесенных ему убытков и дабы ему могло быть дано вознаграждение и он не вынужден был понести ущерб за оказанную им любезность».
Просьба Джона Бенбоу была отослана сэру Христофору Рэну, которому поручено было осмотреть дом, сад и движимое имущество, и донести сколько убытка причинено просителю царем и его свитой.
Рэн произвел осмотр при содействии оценщика по части движимости и гардероба, мистера Севелля, и королевского садовника, мистера Лаудона, и исчислил общую цифру убытков в 350 фунтов стерлингов. Это исчисление основано им на следующих двух документах, подписанных Севеллем и Лаудоном.
Несколько замечаний о садах и палисадниках, принадлежащих достопочтенному Джону Евелину, эсквайру, при его доме, Сейс-Корте, в Дептфорде, в графстве Кент.
«Во все время, пока московский царь проживал в означенном доме, не мало повреждений было понесено в садах и палисадниках. Усмотренные повреждения двух родов: одни из них могут быть поправлены, другие же нельзя исправить.
1) Трава помята и земля взрыта от прыжков и выделывания разных штук.
2) Лужайка, на которой играют в шары, в таком же виде.
3) Вся земля, которая обрабатывается под хозяйственные растения, заросла сорными травами и оставалась без ухода и обработки, потому что царь все равно не допустил бы никого к обработке, когда наступило для этого время.
4) Шпалерные и другие фруктовые, деревья остаются не подрезанными и без прививки.
5) Ни живые изгороди, ни дички, не подрезаны, как следует.
6) Песчаные дорожки изрыты ямами и запущены.
Замечания эти сделаны Джоржем Лаудоном, садовником его величества, который удостоверяет, что для приведения садов и плантаций в то исправное состояние, в каком они находились до пребывания его царского величества, потребуется сумма в 55 фунтов, в чем я и удостоверяю.
Джорж Лаудон.
«Примечание. Много вреда нанесено деревьям и растениям, что уже оказывается непоправимым, а именно: поломаны ветви у шпалерных и фруктовых деревьев, попорчены три прекраснейшие широколистные липы, поломаны несколько остролистников и других красивых растений».
Приведенные нами три акта осмотра владений Джона Евелина, были представлены сэру Христофору Рэну, который, в свою очередь, препроводил их в государственное казначейство при следующем донесении:
«С позволения Вашего Лордства.
Вследствие предписания Вашего Лордства от 6 мая, 1698 года, на просьбу Джона Бенбоу об осмотре и оценке убытков, причиненных нанимаемому им дому, садам и имуществу его царским величеством и свитой его, в Дептфорде, я поступил согласно сему и оценил поправки дома и двора при содействии опытных людей; пригласил присутствовать мистера Севелля при оценке движимого имущества, а мистера Лаудона при оценке садов и палисадников, к каковым своим оценкам, при сем представляемым, они приложили свои руки и я считаю их оценку вполне верною.
Убыток по дому исчислен в 107 фунтов, 7 шиллингов, и по саду в 55 фунтов, а всего 162 фунта, 7 шиллингов, каковая сумма должна быть, по моему мнению, уплачена мистеру Евелину, владельцу дома, так как контрактный срок уже истек.
Убыток по имуществу 133 фунта, 2 шиллинга, 6 пенсов; с прибавлением недельного дохода, который я оцениваю в 25 фунтов, всего следует уплатить 158 фунтов 2 шиллинга, 6 пенсов.
Сверх того, дом, принадлежащий некоему Росселю, бедному человеку, где проживала стража, назначенная состоять при доме, занимаемом царем, почти совершенно разрушен, так что подлежит оплате в полной стоимости.
Христофор Рэн.
Мая 11 дня, 1698 г.»
21-го июля того же года, государственное казначейство приказало уплатить деньги всем лицам, понесшим убытки от пребывания Петра Великого в Дептфорде, согласно исчислению, приведенному в рапорте сэра Христофора Рзна.
Дом Джона Евелина существует до сих пор в полуразрушенном виде. Он составляет теперь как бы часть доков и в нем помещается полиция и расчетная контора с рабочими. Окружавший его сад превратился в пустырь, поросший сорной травой. Но улица, ведущая к дому, обставленная жалкими лачужками и населенная исключительно бедняками, сохранила до настоящего времени название «Царской» (Czars Street).
...
Во время первого путешествия своего за границу, в 1697 и 1698 годах, Петр Великий, прожив пять месяцев в Голландии, решился посетить Англию. Причины, побудившие его к этой поездке, изложены им самим в собственноручном предисловии к «Морскому Регламенту».
«На Ост-Индской верфи, - пишет он, - дав себя с прочими волонтерами в научение корабельной архитектуры, государь в краткое время совершился в том, что подобало доброму плотнику знать, и своими трудами и мастерством новый корабль построил и спустил. Потом просил той верфи баса (мастера) Яна Поля, дабы учил его препорции корабельной, который ему через четыре дня показал. Но пониже в Голландии нет на сие мастерство совершенства геометрическим образом, но точнее некоторые принципы, прочее же с долговременной практики, о чем и вышереченный бас сказал, и что всего на чертеже показать не умеет, тогда зело стало ему противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг. И по нескольких днях прилучилось быть его величеству на загородном дворе купца Якова Тессинга в компании, где сидел гораздо не весел ради вышеописанной причины; но когда, между разговоров, спрошен был: для чего так печален? тогда оную причину объявил. В оной компании был один англичанин, который, слыша сие, сказал, что у них в Англии сия архитектура так в совершенстве, как и другие, и что кратким временем научиться можно. Сие слово его величество зело обрадовало, по которому немедленно в Англию поехал и там, через четыре месяца, оную науку окончил».
Король английский Вильгельм III, бывший также и штатгальтером Нидерландским, имел случай лично познакомиться с Петром, в Утрехте и Гааге, во время приема московского посольства, в свите которого царь занимал скромную должность дворянина. Вильгельм оценил необычайный ум молодого русского государя, его энергию и страсть к наукам, в особенности к кораблестроению. Желая выразить ему свое сочувствие, король, по возвращении своем в Лондон, приказал изготовить, построенную незадолго перед тем по новому способу, легкую, красивую, двадцатапушечную яхту «Transport-royal» и письменно просил Петра принять эту яхту в подарок. Петр остался чрезвычайно доволен таким неожиданным и приятным подарком и отправил в Лондон, к Вильгельму, с изъявлением своей благодарности, майора Преображенского полка, Адама Вейде, которому поручил, вместе с тем, сообщить королю о своем намерении «посетить английскую землю незнатным иностранцем, чтобы видеть корабли и морское поведение».
Вильгельм выразил искреннее удовольствие еще раз свидеться с царем и послал в его распоряжение королевскую яхту под конвоем трех линейных кораблей.
Царь выехал из Амстердама 7 января (1698 г.) и на другой день, вечером, прибыл в голландскую гавань Гелветелюйс, к ожидавшей его здесь английской эскадре. Переночевав на яхте, Петр, на рассвете 9 числа, не взирая на бурную погоду, снялся с якоря и после двухдневного плавания, 11 числа, рано утром, высадился в Лондоне, в Йорк-Больдингсе (ныне Бокингам-стрит, в Адельфи), где для него был нанят большой дом, выходивший на Темзу. В тот же день, после обеда, король прислал камергера Бертона поздравить русского государя с благополучным приездом, выразить свою готовность на всякие услуги и спросить, когда можно будет видеться с его царским величеством. Петр, поблагодарив со своей стороны за добрый прием, отвечал, что готов на свидание во всякое время, когда это будет угодно королю. На следующий день, к Петру явились, назначенные состоят при нем, вице-адмирал Мичель и маркиз Кармартен. Царь очень скоро сошелся с последним и полюбил его за веселый характер, познания в морском деле и всегдашнюю готовность кататься с ним по Темзе. Они часто проводили целые вечера вдвоем, в дружеской беседе, попивая «peper and brandy» (настойка коньяку на перце). Если верить одной современной английской газете, Петру особенно пришелся по вкусу напиток, называвшийся «Nectar Ambrosia». Эта амброзия была изобретена каким-то счастливым спекулянтом, поднесшим свою микстуру царю, который не удовольствовался поднесенным количеством, а приказал закупить еще большой запас.
Король посетил царя через три дня после его приезда, при чем был принят Петром в комнате, служившей спальною, где воздух оказался до такой степени испорченным, что, не смотря на стоявший в то время холод, пришлось отворить окно. Царь был у короля спустя дней десять, одетый в московское платье, беседовал с ним около двух часов на голландском языке и познакомился также с его свояченицей, наследницей английского престола, принцессой Анной, которую, в письме к Апраксину, почему-то назвал «сущей дочерью нашей церкви». Он не обратил никакого внимания на превосходные картины и другие художественные произведения, украшавшие резиденцию короля, Кенигстонский дворец, но за то чрезвычайно заинтересовался, находившимся в королевском кабинете, прибором для наблюдения за направлением ветра.
В Лондоне, как и всюду, Петр осматривал преимущественно то, что могло принести ему пользу в практическом отношении. Он побывал в королевском обществе наук «где видел всякие дивные вещи», в Тауэре «где честных людей сажают за караул», на монетном дворе, на астрономической обсерватории и т. п. Раз посетил и театр, где давали пьесу «Королевы соперницы или Александр Великий» и где ему понравилась актриса Крос, с которой он свел, впрочем кратковременное, знакомство. Петр несколько раз обедал у маркиза Кармартена и у других английских вельмож, но при этом ставил условием, чтобы они не приглашали посторонних лиц. Он терпеть не мог и тщательно избегал всякой толпы. Когда, Вильгельм, по случаю своего рождения, дал бал в С. Джемском дворце, царь ни за что не согласился выйти к гостям и поместился в маленькой комнате, откуда мог видеть все, не будучи сам замечен. Посетив парламент, Петр не захотел войти в зало заседаний, а глядел на происходившее через слуховое окошко, пробитое в потолке. Царь посетил также общество квакеров, осматривал лондонские церкви и не раз беседовал с известным богословом, епископом Салисбюрийским, Джильбертом Бёрнетом о религии и положении духовенства. В Бодлеанской библиотеке хранится, нигде еще не напечатанное, письмо Бёрнета, от 19 марта 1698 г., к доктору Фаллю, начальнику певческой капеллы в Йорке (precentor), в котором Бёрнет, между прочим, сообщает краткие, но тем не менее любопытные сведения о своих сношениях с царем. Приводим из этого письма, также сообщенного нам в копии профессором Морфилем, то место, которое касается Петра:
«Дорогой сэр!.. После вашего отъезда, царь приезжал однажды в Ламбет, видел таинство причащения и рукоположения и остался очень доволен. Я часто бываю с ним. В прошлый понедельник, я провел у него четыре часа. Мы рассуждали о многих вещах; он обладает такой степенью знания, какой я не ожидал видеть в нем. Он тщательно изучал св. Писание. Из всего, что я говорил ему, он всего внимательнее слушал мои объяснения об авторитете христианских императоров в делах религии и о верховной власти наших королей. Я убедил его, что вопрос о происхождении св. Духа есть тонкость, которая не должна была бы вносить раскола в Церковь. Он допускает, что иконам не следует молиться, и стоит лишь за сохранение образа Христа, но этот образ должен служить лишь как воспоминание, а не как предмет поклонения. Я старался указать ему великие цели христианства в деле усовершенствования сердца человеческого и человеческой жизни, и он уверил меня, что намерен применить эти принципы к самому себе. Он начинает так сильно привязываться ко мне, что я едва могу от него оторваться... Царь или погибнет, или станет великим человеком».
Лондонские фабрики и мастерские также не были оставлены Петром без обзора. У знаменитого часовщика Карте Петр купил замечательные географические часы и при этом, как уверяют англичане, выучился безукоризненно собирать и разбирать их, а у одного гробовщика он даже приобрел и отправил в Россию образец английского гроба. Но главное внимание Петра привлекали Вульвич, с его знаменитым литейным заводом и арсеналом, и Дептфорд с его обширными доками и верфями. В этот последний городок, теперь уже слившийся с Лондоном, а тогда лежавший от него в девяти километрах, у самого впадения речки Равенсбурн в Темзу, Петр решился даже переселиться на несколько недель, чтобы, под руководством опытных и ученых наставников, усовершенствовать свои познания в кораблестроении.
Английскому правительству было не легко найти в Дептфорде приличное и удобное помещение для царя и его свиты. Самым подходящим для этой цели зданием оказался дом некоего Джона Евелина, называвшийся «Says Cort» очень поместительный, хорошо меблированный и примыкавший обширным садом к самым докам. Дом этот нанимал по контракту адмирал Бенбоу, который, не смотря на выгодные условия, не совсем охотно уступил свою квартиру и выехал в гостиницу. Дом Евелина на скорую руку поновили, сад украсили растениями, а в стене, смежной с доками, пробили дверь, так что Петр мог во всякое время приходить туда, ни кем не стесняемый.
Слуга Джона Евелина, остававшийся в доме, следующим образом описывал своему хозяину порядок жизни царя: «Дом полон народа ужасно грязного (right nasty). Царь спит рядом с вашей библиотекой, а обедает в гостиной, что за кабинетом. Ест он в 10 часов утра и в 6 часов вечера. Иногда бывает дома целый день. Часто ходит на верфь или плавает по реке в разных костюмах. Король платит за все». В праздничные дни, или по окончании дневных работ, Петр обыкновенно отправлялся с несколькими приближенными в Гоуф-Стрит, в небольшой кабачок, где спрашивал пива, или коньяку, и отдыхал, покуривая свою голландскую трубочку. Хозяин заведения намалевал портрет московского царя и прибил его над дверями, как вывеску. Эта вывеска провисела до 1808 года, когда некто Ваксель (Waxel) почему-то пожелал ее приобрести и предложил хозяину, взамен старой, написать для него новую. Согласно уговору, копия была сделана в несколько увеличенном виде и занимала место оригинала до перестройки дома, после чего, портрет уже не появлялся, но за кабачком до сих пор сохранилось название «Таверны московского царя» (Czars of Moscovy Tavern).
Изредка, Петр совершал кратковременные поездки в Лондон, Гринвич и Виндзор, для осмотра их достопримечательностей. Чтобы сделать приятное царю, король Вильгельм задумал повеселить его примерной морской битвой, близь острова Уайта, С этой целью, на Портсмутском рейде была сосредоточена эскадра из 12 больших военных кораблей. 21-го марта, Петр приехал в Портсмут и, переночевав у губернатора, на другой день осмотрел английские суда. Когда показалась царская шлюпка, все корабли открыли пальбу, а матросы приветствовали державного посетителя громкими криками. Окончив осмотр, царь взошел на 80-ти пушечный, адмиральский корабль «Гомбург». Эскадра вступила под паруса и в тот же день обогнула остров Уайт, но по случаю тихой погоды стала на якорь. Во время стоянки, Петр посетил корабельных капитанов и «довольно с ними веселился». На другой день, подул благоприятный ветер; корабли выстроились в две линии и дважды вступали в битву, производя, к великому удовольствию царя, разнообразные морские эволюции. По окончании маневров, Петр возвратился на рейд, осматривал город, побывал в близь лежащем Сютгей-кестле (ныне Southampton) и на обратном пути в Дептфорд завтракал и [416] обедал, со своими спутниками, которых было 21 человек, в лучшей гостинице в Годельминге. Счет, по которому было уплачено английским правительством содержателю гостиницы, за все съеденное и выпитое гостями, сохранился в подлиннике. Ими было уничтожено за завтраком: полбарана, четверть ягненка, десять кур, двенадцать цыплят, три кварты коньяку, шесть кварт глинтвейну, семь дюжин яиц. За обедом они сели: 1,2 пуд говядины, целого барана (весом 1,5 пуда), три четверти ягненка, плечо и филей телятины, восемь кур, восемь кроликов, выпили две с половиной дюжины столового вина и дюжину красного.
Живя в Дептфорде, Петр, при содействии Кармартена и с согласия короля, приговорил к себе на службу до 60 человек разных специалистов и мастеров. Здесь же, с целью подкрепить русскую казну, царь заключил с Кармартеном условие, которым предоставил ему право исключительной торговли в России табаком за 20,000 фунтов стерлингов (или 48,000 рублей), с уплатою всей суммы вперед. Кармартену было разрешено ввезти в Россию и распродать в один год 3,000 бочек, или полтора миллиона фунтов, табаку, при чем государь обязался «всем своим подданным, какого ни есть чина, дозволить никоциан курить и употреблять, не смотря на все прежние противные указы и права».
Приехав из Голландии в Англию уже опытным корабельным плотником, Петр в три месяца неустанного труда изучил английскую систему постройки судов, узнал размер линейных кораблей и фрегатов, приобрел необходимые сведения для учреждения верфей и вникнул во все порядки морской службы. Теперь, для полного и окончательного усовершенствования своих познаний в кораблестроении, ему оставалось только изучить способы сооружения галерного флота и для этого он решился отправиться в Венецию.
18-го апреля, царь с чувством живейшей признательности простился с королем Вильгельмом, который, желая сохранить черты гениального русского государя, упросил его дозволить списать с себя портрет. По приказанию короля, знаменитый тогдашний живописец Готфрид Кнеллер необыкновенно верно передал потомству прекрасную, мужественную фигуру двадцатипятилетнего Петра. Замечательный по сходству и мастерству исполнения портрет царя, работы Кнеллера находятся в аудиенц-зале Гамптон-Корта, одного из королевских дворцов близ Лондона.
21-го апреля, Петр сел на подаренную ему яхту «Транспор-Рояль», поплыл вниз по Темзе, еще раз посетил Вульвич и Чатам, и 23-го числа вышел в море, направляясь к берегам» своей любезной Голландии.
Как только царь покинул Дептфорд, адмирал Бенбоу вознамерился перебраться в свое прежнее жилище; но его ждало неожиданное и горькое разочарованіе. Московские гости оказались совершенными варварами. В свое двухмесячное пребывание в доме Джона Евелина они до такой степени бесцеремонно распоряжались чужим имуществом и привели его в такой безобразный вид, что адмирал вынужден был отказаться от намерения возобновить контракт с Евелином и обратился к английскому правительству со следующей жалобой:
«Джон Бенбоу в почтительнейшей просьбе заявляет, что он несколько времени тому назад нанял дом Джона Евелина, эсквайра, называемый «Сэйс-Корт» в Дептфорде, и обязался контрактом содержать оный, равно как и сад и проч. в хорошем и удовлетворительном состоянии и полной исправности, и сдать его в таком же виде по истечении условленного срока; и случилось, с позволенія Вашей Чести, что его царское величество обратился к вышереченному, месяца три тому назад, желая, на время пребывания своего в Англии, занять его дом, со всем убранством, какое в нем находилось. Джон Бенбоу охотно согласился на это и немедленно вывез из дома свою семью и передал дом царю в пользование, предполагая, что это будет приятно Его Милости королю, и что царь будет пользоваться нанятым домом, имуществом и садом, иначе, чем вышло в действительности. Дом оказался в таком дурном виде, что едва ли возможно дать полное понятие об этом Вашей Чести. Кроме того, много вещей поломано, потеряно и испорчено.
«По сему, нижеподписавшийся почтительно просит, не благоугодно ли будет Вашей Чести приказать произвести осмотр дома и проч. для приведения в известность нанесенных ему убытков и дабы ему могло быть дано вознаграждение и он не вынужден был понести ущерб за оказанную им любезность».
Просьба Джона Бенбоу была отослана сэру Христофору Рэну, которому поручено было осмотреть дом, сад и движимое имущество, и донести сколько убытка причинено просителю царем и его свитой.
Рэн произвел осмотр при содействии оценщика по части движимости и гардероба, мистера Севелля, и королевского садовника, мистера Лаудона, и исчислил общую цифру убытков в 350 фунтов стерлингов. Это исчисление основано им на следующих двух документах, подписанных Севеллем и Лаудоном.
Несколько замечаний о садах и палисадниках, принадлежащих достопочтенному Джону Евелину, эсквайру, при его доме, Сейс-Корте, в Дептфорде, в графстве Кент.
«Во все время, пока московский царь проживал в означенном доме, не мало повреждений было понесено в садах и палисадниках. Усмотренные повреждения двух родов: одни из них могут быть поправлены, другие же нельзя исправить.
1) Трава помята и земля взрыта от прыжков и выделывания разных штук.
2) Лужайка, на которой играют в шары, в таком же виде.
3) Вся земля, которая обрабатывается под хозяйственные растения, заросла сорными травами и оставалась без ухода и обработки, потому что царь все равно не допустил бы никого к обработке, когда наступило для этого время.
4) Шпалерные и другие фруктовые, деревья остаются не подрезанными и без прививки.
5) Ни живые изгороди, ни дички, не подрезаны, как следует.
6) Песчаные дорожки изрыты ямами и запущены.
Замечания эти сделаны Джоржем Лаудоном, садовником его величества, который удостоверяет, что для приведения садов и плантаций в то исправное состояние, в каком они находились до пребывания его царского величества, потребуется сумма в 55 фунтов, в чем я и удостоверяю.
Джорж Лаудон.
«Примечание. Много вреда нанесено деревьям и растениям, что уже оказывается непоправимым, а именно: поломаны ветви у шпалерных и фруктовых деревьев, попорчены три прекраснейшие широколистные липы, поломаны несколько остролистников и других красивых растений».
Приведенные нами три акта осмотра владений Джона Евелина, были представлены сэру Христофору Рэну, который, в свою очередь, препроводил их в государственное казначейство при следующем донесении:
«С позволения Вашего Лордства.
Вследствие предписания Вашего Лордства от 6 мая, 1698 года, на просьбу Джона Бенбоу об осмотре и оценке убытков, причиненных нанимаемому им дому, садам и имуществу его царским величеством и свитой его, в Дептфорде, я поступил согласно сему и оценил поправки дома и двора при содействии опытных людей; пригласил присутствовать мистера Севелля при оценке движимого имущества, а мистера Лаудона при оценке садов и палисадников, к каковым своим оценкам, при сем представляемым, они приложили свои руки и я считаю их оценку вполне верною.
Убыток по дому исчислен в 107 фунтов, 7 шиллингов, и по саду в 55 фунтов, а всего 162 фунта, 7 шиллингов, каковая сумма должна быть, по моему мнению, уплачена мистеру Евелину, владельцу дома, так как контрактный срок уже истек.
Убыток по имуществу 133 фунта, 2 шиллинга, 6 пенсов; с прибавлением недельного дохода, который я оцениваю в 25 фунтов, всего следует уплатить 158 фунтов 2 шиллинга, 6 пенсов.
Сверх того, дом, принадлежащий некоему Росселю, бедному человеку, где проживала стража, назначенная состоять при доме, занимаемом царем, почти совершенно разрушен, так что подлежит оплате в полной стоимости.
Христофор Рэн.
Мая 11 дня, 1698 г.»
21-го июля того же года, государственное казначейство приказало уплатить деньги всем лицам, понесшим убытки от пребывания Петра Великого в Дептфорде, согласно исчислению, приведенному в рапорте сэра Христофора Рзна.
Дом Джона Евелина существует до сих пор в полуразрушенном виде. Он составляет теперь как бы часть доков и в нем помещается полиция и расчетная контора с рабочими. Окружавший его сад превратился в пустырь, поросший сорной травой. Но улица, ведущая к дому, обставленная жалкими лачужками и населенная исключительно бедняками, сохранила до настоящего времени название «Царской» (Czars Street).