Протест атамана Дутова
Маленький штришок к хорошо известному лицу единства "демократической контрреволюции".
Войсковой Атаман
и
Председатель Войскового Правительства
Оренбургского каз. войска
4 августа 1918 г.
№594
Комитету Членов Всероссийского Учредительного Собрания
Г. С а м а р а
Вернувшиеся из Самары Члены Войскового Правительства Полковник Акулинин, Войсковой Старшина Рудаков, Войсковой Старшина Анисимов и Член Учредительного Собрания Богданов доложили Правительству протокол совместного совещания представителей Оренбургского Войскового Правительства и делегации Комитета Членов Учредительного Собрания от 17-го Августа 1918 года и выписку из протокола заседания Комитета Членов Учредительного Собрания от 9-го Августа того же года, где вполне определенно сделаны заявления Членом Комитета И.М. Брушвитом о действиях моих в Сибири и переговорах с Сибирским Правительством. В виду того, что в этом заявлении есть много несоответствующего истине, а также бросающего тень на мою политическую деятельность, я, как Член Всероссийского Учредительного Собрания, считаю долгом заявить Комитету свой протест против подобных выпадов своего коллеги и осветить вопрос всесторонне. Будучи в Челябинске, я получил телеграмму от Комитета с вызовом меня в Самару. Я немедленно выехал и в Самаре в присутствии всех членов Комитета сделал доклад о своей поездке и на все вопросы мне предложенные, я ответил. Комитет вполне удовлетворился моими объяснениями, и доклад мой был принят к сведению, и никаких нареканий со стороны Комитета ко мне не было. Я полагал, что Комитет вполне удовлетворен моими разъяснениями, и больше к этому вопросу не придется возвращаться. Между тем, доклад Брушвита повлиял на Членов Комитета, и Комитет, не спрашивая меня, отнесся явно враждебно ко мне и счел для себя возможным лишить меня своих полномочий. Буду последовательно возражать по докладу Брушвита: Совершенно правильно, что я сделал ряд заявлений Сибирскому Правительству. Сущность этих заявлений сводилась к тому, чтобы второй и третий округа Оренбургского Войска, отошедшие, в силу сложившегося положения, в ведение Сибирского Правительства, были бы возвращены в распоряжение только Войскового Правительства Оренбургского /Л. 3/ Войска. По этому пункту достигнуто было полное соглашение. В то же время мне было крайне необходимо согласовать действия с Сибирским Казачьим Войском. Почему было отказано в приеме господину Брушвиту, мне неизвестно, да я этим и не интересовался. Меня поразило только одно, что вагон г-на Брушвита поместился параллельно моему вагону, и что г-н Брушвит, выехав из Самары один, в Уфе потребовал себе военный конвой, очевидно, считая себя в какой-то опасности. Но это к делу не относится. Я чрезвычайно признателен, что г-н Брушвит, во время моего пребывания в Омске, взял на себя обязанности ментора и дал благоприятную оценку моего поведения: «Атаман вел себя довольно скромно». Полагаю, что я вышел уже давно из детского возраста и в баллах за поведение не нуждаюсь. Брушвит заявляет, что в Самаре нет ничего серьезного. Это не соответствует действительности. В Самаре чересчур серьезно, и эта серьезность отражается на течении народной жизни. Да, я говорил, что в Самарском Комитете преобладает Стровская программа, и что руководители различными отраслями хозяйства являются партийные работники. Этого личного мнения отнять у меня никто не может. Про войско я не говорил, что оно возглавлено совдепами, а сказал вообще, что в Самаре совдепы будут, и я был прав - в настоящее время в Самаре уже существует и работает Совет рабочих депутатов. Я считал ненормальным, что во главе армии стоит Штаб Народной Армии. Это мнение разделял и полковник Галкин и доказательством правильности моего взгляда служит преобразование управления Народной Армией в виде Военного Ведомства и создание должностей Командующих фронтами и Начальников Округов. В Сибирском Военном Штабе этого не было, и я, сравнивая оба высших военных учреждений, как строевой офицер и как офицер Генерального Штаба, безусловно был на стороне Сибирского Штаба. Относительно ходатайства о включении Оренбургского Войска в Сибирскую республику сообщаю, что подобного акта я сделать не мог, ибо не имел на это полномочий, и это дело Войскового Круга. Выше мною указано, что я, наоборот, изъял из Сибирского Правительства 2/3 войска, но никак не вошел в Сибирскую республику. Об Учредительном Собрании, как член его, я не мог говорить того, что сказано в докладе Брушвита. Вопросов о том, зачем я вошел в Комитет, ни-/Л. 4/-кто из Членов Сибирского Правительства мне не задавал, и поэтому о возвеличении или унижении Самарского Комитета, связанного с моим именем, не могло быть и речи. Манией величия я никогда не страдал и пока нахожусь еще в здравом уме. Смешно слышать от Члена Учредительного Собрания, что авторитет такого высокого Государственного учреждения может зависеть от личностей. Об Учредительном Собрании я говорил то, что говорил и в Самаре, т.е. благодаря исключению из Учредительного Собрания левых с-р., большевиков и убитых во время революции, состав Учредительного Собрания будет далек от кворума, и что необходимо или дополнить Собрание или произвести новые выборы, а в том виде, в каком оно есть, оно всегда будет давать повод к различного рода нареканиям. Относительно того, соберется ли Учредительное Собрание или не соберется, я ничего и сейчас положительного сказать не сумею, но что оно должно собраться - это доказывается всеми моими речами и выступлениями, начиная с Мая 1917 года и кончая тем, что я, с оружием в руках, с Октября месяца сражался за созыв Учредительного Собрания. Я своих убеждений не менял и не меняю, каковы бы обстоятельства ни были. Далее, г-н Брушвит заявляет, что мой доклад был встречен неблагоприятно Сибирским Правительством. Я не интересовался, какое впечатление произведет мой доклад. Я лишь выполнил возложенное на меня Войсковым Правительством поручение, но все же таки я заметил чрезвычайно внимательное и серьезное ко мне отношение, и то обстоятельство, что беседа моя должна была быть только с Советом Министров, между тем на мой доклад пожаловали все Управляющие Министерствами. Конфиденциальных бесед с генералом Гришиным-Алмазовым я не вел, а просто с ним установил общий план военных действий в Туркестане. Конечно, этот разговор не мог происходить на улице. С генералом Гришиным беседовал и о мобилизации. Как я вошел в состав Комитета с разрешения Войскового Правительства, так и уйти из него могу только с того же разрешения. Выделять какую-то активную часть казачества в Самару для ликвидации Комитета я не мог, ибо к свержению существующего строя я не причастен и в бунтовщиках никогда не состоял. Второй Оренбургский Казачий /Л. 5/ полк, находящийся в Самаре, предназначен был, как для несения службы охраны Учредительного Собрания, так и для усиления Народной Армии. Полк этот был мобилизован в два дня и послан в Самару без оружия. Полк этот не имел даже правильной организации. Всякому, желающему путем оружия захватить власть, станет ясно, что для захвата власти посылают твердую сорганизованную боевую часть, снабженную всеми техническими средствами борьбы, а не безоружный, экстренно созванный, полк. Мнение это совершенно разбивается тем, что я сам же хлопотал о том, чтобы полк вывели из Самары на фронт, дабы не подвергать казаков дурному влиянию большого города. Г-н Брушвит указывает, что все заявления мои, сделанные Сибирскому Правительству, были ему сообщены двумя Министрами этого Правительства. Г-н Брушвит, однако, отказывается назвать фамилии этих Министров. Я полагаю, что когда делается заявление в официальном учреждении с целью подорвать доверие к одному из членов этого учреждения, то является странным сокрытие имен лиц, заявление которых опорачивает кого бы то ни было. В Комитете мне твердо было заявлено, что г-н Брушвит поехал в Омск по делам Комитета, и наблюдение за мной и моими словами ему не поручалось. Судя по же запротоколенным заявлениям Брушвита, выходит, что он являлся негласным агентом Комитета, хотя, быть может, и взявши эту роль добровольно. Все вышеизложенное я счел долгом поставить в известность всем членам Комитета и ожидаю ответа на мое заявление.
Член Всероссийского Учредительного Собрания,
Войсковой Атаман Оренбургского Казачьего Войска и Председатель Войскового Правительства того же войска.
Генерал-Майор Дутов
ГАРФ. Ф. Р-667. Оп. 1. Д. 16. Л. 2-5.
Поиск по интернету дал только одну ссылку на это дело - в книге "Атаман Дутов" Ганина. Но под очень странным номером. Как можно ссылаться на лист 226об., если в деле всего 72 листа? Кстати, это микропленка отвратного качества...
Надоело в этих архивах сидеть, пора закругляться. Все равно в материалах Комуча почти ничего о связях с ижевцами нет. Но удалось установить, что он действительно получил с завода больше двух тысяч винтовок, так и не потрудившись чем-то всерьез за это отблагодарить подопечных. И вообще, похоже, на хваленых повстанцев что в Самаре, что в Уфе всем было глубоко по ****.
Алсо, было бы интересно узнать, хранящиеся в ГАРФ воспоминания С. Николаева "Крушение Комуча" это перепечатка его публикации "Конец Комуча" в пражских Современных записках за 1930-31 гг. или ранняя рукопись, которую обработали при публикации? Надо будет проверить... Там много плача народного, дрочки на демократию и сокрушения по поводу незаконности колчаковского переворота. При этом в одном месте совершенно цинично говорится об Иващенковской резне - мол, а так и надо, мы проявили твердость - и в конце откровенно жалко признается, что без чехов переворота бы не было и захват власти антибольшевиками не был следствием назревшего недовольства народа. Наоборот - народ, сволочь, не почувствовал на себе все большевистские зверства, вот нас и не поддержал, ай-я-яй, бида-бида... Гнида лицемерная...