Донесения Жанена
В давешнем номере "Русского сборника" Гагкуев опубликовал донесения Жанена военному министр в разгар эвакуации и бегства союзников и колчаковцев на востоке в конце 1919 г. История известная, беляки до сих пор негодуют, что плохой Жанен "сдал" адмирала, как будто он что-то был обязан вообще делать. Ну, теперь мы можем узнать, что думал в тот момент Жанен, пытавшийся продраться на восток, пока ему вокруг все ставили палки в колеса, не исключая и адмирала. Как ни забавно, о последнем в донесении очень мало, гораздо больше посвящено жалобам на японцев и семеновцев. Гагкуев при этом пишет:
Они насквозь пропитаны не только стремлением снять с себя ответственность за происходившие события, но и опасениями за свою дальнейшую судьбу. Наряду с описанием текущей непростой ситуации все четыре документа в совокупности даются своеобразный отчет Жанена о миссии в Сибири, написанный спешно, откровенно и без каких‑либо прикрас рисующий жизнь фронта и тыла белого Восточного фронта. Даже откровенно предвзятый подход автора к Колчаку и его окружению не снижает ценности этих рапортов как источника.
Откровенно предвзятый подход и стремление снять с себя ответственность? Ну-ну. Выкладывать весь текст не буду, кто хочет, тот найдет. Только цитаты - для рекламы.
В донесениях [№] 150 и 153 еще раз говорится о беззаконных действиях, которые практиковались чиновниками омского правительства. Это была постоянная и никоим образом не улучшающаяся практика воровства, грабежей и дурного обращения, что кончилось возмущением по всей Сибири против правительства адмирала [А. В. Колчака] и против атаманов - кроме атамана [А. И.] Дутова.
Подобные действия имели место отнюдь не со стороны только солдат. Начальники направляли их и всем этим пользовались. Под видом устранения политического несогласия, борьбы с противоправительственными акциями, большевизмом (здесь имеет смысл процитировать определение большевизма в Сибири, данное в ноябре 1918 г.: «Большевик тот, кто думает не так, как омское правительство») процветали самые крайние формы бандитизма, и часто районы, куда вторгалась
Красная армия одновременно претерпевали злоупотребления со стороны правительственных войск партии «порядка».
Подобные действия были распространены до последнего момента, и сведения, которые я отправлял вам относительно банд семеновцев, подтверждают, что зло было всеобщим.
И последствия будут не меньшими (с. 585-586).
* * *
Иркутск был настроен откровенно недоброжелательно к вновь прибывшим. Шли разговоры о том, чтобы их арестовать и судить. Между тем они еще раз воспользовались своей властью, чтобы обеспечить себя связями с заграницей и поменять рубли на иены по таксе одна иена 4 рубля. Они уедут последним эшелоном 24 декабря, займут в нем дипломатический поезд, чтобы за 15 дней добраться до Дальнего Востока, где смогут наслаждаться богатствами, нажитыми за год своей власти (с. 589).
* * *
Разумеется, в политической [ситуации] виноваты союзники, они по определению виноваты во всем плохом, что происходит; в отношении финансов он сурово осуждает своих предшественников, особенно фон Гойера, который ухитрился вложить 20 миллионов иен золотом и получить взамен 20 миллионов иен бумажками (с. 591)
* * *
Нынешний министр [В.Н. Пепеляев], казавшийся в сентябре непомерно прогрессивным, теперь смотрится как реакционер. К тому же, прибавляет он, большевики ведут себя все лучше и, возможно, в скором времени с ними примирятся.
Несколько точных сведений: Сахаров настроен прогермански (и это совершенно точно). Колчак беспринципен (а главное, лишен здравого смысла, если не сказать больше). Я вам телеграфировал о мнении его министров и моем собственном о его корректности.
Химеры: Дитерихс собирает волонтеров… У японцев 3000 человек в Иркутске; [Р.] Гайда вернется на сцену. Это крупная военная фигура… Все это мало состоятельно (с. 592).
* * *
Неопровержим следующий факт: русские ничего не добывают из собственных шахт. Только чехи способствуют их работе, и без них вот уже на протяжении шести недель никто не имел бы угля (С. 595).
* * *
Адъютант военного министра полковник Нарышкин, тот самый, что объявил в январе, что в случае, если генерал Жанен возьмет на себя реальное командование, он будет «саботировать» приказы по армии, в которой он начальник Главного штаба, пришел просить нас пойти в вагон министра, чтобы взять его бумаги, так как сам он «слишком боится, чтобы туда идти». В итоге, он спрячется в уголке, не забыв поместить в надежное место на хранение свои деньги и револьвер… Нужно быть осторожным. Через несколько дней он вернется за своими деньгами и попросит сохранить его револьвер… (с. 601)
* * *
Борьба закончилась. Последним актом были нападения представителей Семенова на наши поезда. После предупреждений, мы кончили тем, что забрали бронепоезда, взяли его под арест и держали под охраной его вооруженные поезда, его самого и его офицеров до того момента, пока не прошли наши последние эшелоны, после чего мы все вернули его начальнику (с. 602).
* * *
Эти экстремистские партии88 объявляют себя народными мстителями и требуют наказания для тех, кто ответственен за существующее положение вещей. В том числе и для адмирала Колчака, и серьезность его положения возрастает с каждым днем. Разумеется, остаются чехи, которых он всегда презирал и ненавидел, но которые не откажут в помощи человеку, попросившему у них убежища, но события не в их власти, и они не могут отвечать за то, что может произойти между пламенеющими большевиками и неуравновешенным адмиралом.
Будущее покажет, сможет ли это правительство, которое старается реализовать свои улучшения, устоять перед волной большевизма, опережающей его, или оно заплатит также, как множество других, за ошибки злополучного режима, на смену которого пришло с надеждой лучше распорядиться властью. К несчастью, сомнений почти что нет, какой будет его судьба, оно будет эфемерной властью между двумя режимами: правительством, созданным в Омске адмиралом Колчаком, господами [И. И.] Сукиным, [М. И.] Смирновым и К°, погубленным собственными ошибками, и режимом большевиков. Таким, какими мы их знаем.
[Генерал М. Жанен] (с. 605)
* * *
На этот счет были приняты все возможные меры Я, как и все остальные, чувствовал важность спасения этого золотого запаса от рук большевиков. Что касается адмирала, то я, хоть и чувствовал сомнения с международной точки зрения по поводу законности этой миссии, которая состояла в спасении некой личности от его отчаявшихся подданных - в этом случае для Николая II и его семьи ничего сделано не было - я делал все, что в моих силах. В настоящее время я не знаю результата своих усилий, которые были крайне затруднены его упрямством и слепотой.
Я уже телеграфировал, что, как и некоторые его министры считаю его безумцем, и с тех пор многие факты только укрепили меня в этом мнении. И это мне кажется главным доводом в пользу необходимости его защиты (с. 607).
* * *
Приложенные документы познакомят вас с ситуацией, которая сложилась в Сибири, западнее Байкала, где большевики, которых там не было еще год назад, воспользовавшись безумством и преступным саботажем окружения, которому адмирал не переставал доверять и верил, одержимый своими маниакальными иллюзиями, прибыв в Красноярск 17 декабря.
Такую же картину мы наблюдаем на Востоке; Семенов лично храбрый солдат, без особого образования, но его окружение состоит отчасти из безумцев, отчасти из германофилов; его солдаты бандитствуют, экстремизм возрастает (с. 608).
* * *
Вопрос с адмиралом, с золотом и передачей атаману его разоруженных отрядов оказался чреват новыми трудностями, которые приобретали особо серьезный характер из‑за их воздействия на С. Р. Я обстоятельно касался этих вопросов в телеграммах и не буду к ним возвращаться. Напомню только следующее: войска размещены по 200-300 человек в эшелоне, эшелоны отстоят на 10 км друг от друга, все вместе занимают расстояние от Парижа до Авиньона и продвигаются вперед на 30-40 км в день. В таких условиях никакие эффективные действия невозможны. Каждый день мы вынуждены вести переговоры об угле для паровозов, о проезде, защищаться от красных в хвосте, от грабителей по бокам и т.д; мы постоянно под угрозой порчи путей, которая остановит нас на много дней.
Стало быть мы постоянно шли на вынужденные уступки как Чите и японцам, так и С. Р. Ситуация в Иркутске значительно обострилось, когда там узнали об уничтожении Скипетровым 31 заложника, людей известных, доверенных его охране, о расстрелах и утоплениях, производимых его карательными отрядами вдоль железной дороги.
Самое большее, что можно было сделать - это привезти адмирала и золото в Иркутск, а дальше возникли неодолимые препятствия: угольная забастовка, которая остановила всю колонну, разворачивание сильно превосходящих сил при самом прибытии (с. 617).
* * *
Между тем просьбы объяснить его положение посыпались на меня, в том числе и от верховных комиссаров, которые позаимствовали выражение Семенова. Я, судя по всему, «сдал адмирала». На это могу сказать одно: японцы имели выбор между ним и патентованными убийцами Семенова, они спасли их и тем самым подписали его приговор. Его кровь на их голове.
Точно так же их действия сделали невозможным решение проблемы перевозки золота; между прочим, объект всех вожделений Семенова. Изымания, на которые они закрывали глаза в предыдущих рейдах Семенова, ясно свидетельствуют об их возможной позиции; как только им поручили охрану золота, они исчезли из Иркутска, чтобы избежать повода для конфликта, переложив все на руки
чехов, обязав их спасать абсолютно всех, в прямом смысле этого слова. Задача невыполнимая, и я повторяю, что не признаю такого права, не считаю это своим долгом, и не имел на это возможностей, и продолжаю считать, что уничтожение чехословацкой армии в Сибири не только не изменило бы ситуации, но ее бы усугубило. В своих телеграммах я мог показаться весьма жестким по отношению к верховным комиссарам.
Я должен сказать, что я не нашел у них и с их стороны никакой помощи и никакой поддержки. Заявления, обещания, никаких эффективных действий ввиду той роли, которую они должны исполнять. Я с сожалением констатирую, что их переезд в Читу совпал с объявлением японцами войны; их просьбы предоставить объяснения дают возможность предположить, что они не были свидетелями всех событий в Иркутске и забыли даже о том, как каждый день собирали по три или четыре заседания и вызывали меня и кончали их долгими настоятельными просьбами раздобыть паровозы для их персональных поездов (с. 618).
* * *
Но я обращаю внимание на то, что верховные комиссары даже не позаботились о том, как их телеграммы будут до меня доходить. Для общения со мной они прибегли к японской линии и передавали свои телеграммы японцам, так что понятно, что с помощью японцев они спросили меня, почему я «сдал Колчака».
Я вправе сказать, что никто мне не помогал - напротив, верховные комиссары позволили Семенову себя запугать, а японцам обойти, и без множества моих шагов и усилий, предпринятых до и после силовой операции, я бы сейчас сражался на берегах Байкала, возможно, перед взорванными туннелями (с. 619).
Конец мощный, конечно.
Я убежден в противоположном тому, что мне поручил передать атаман: его игра проиграна. Режим Семенова, основанный на терроре, злоупотреблении властью, казнях, питающийся грабежами, конфискациями, контрибуциями, которыми безудержно предаются все от нижних чинов до верхних сметет возмущенная страна. И три японские дивизии, что находятся между Байкалом и океаном, расстояние между которыми 3 000 км, его не спасут, и даже не будут этого делать, когда речь пойдет о необходимости принимать удары, а выгоды не будет никакой.
Новые люди у власти - это тоже миф. Нет таких людей. Атаман - заложник своего окружения, которое прибавляет свои пороки к его. Он главарь банды и должен ей нравиться, иначе его не будет. При этом я искал, кто мог бы его заменить, и не нашел. События последних двух лет так расшатали мораль и разум, что безумие стало всеобщим. Все дурные привычки прошлого никуда не делись, но к ним прибавились и новые беды, главные из которых отвращение и ненависть к низшим, классу, который составляет, собственно, почти всю страну, беспочвенная мечта вернуть былое, обида на союзников, желание отомстить всем народностям. Возврат былого порядка без изменений - лейтмотив наиболее уравновешенных умов. Но с ним никак не совмещается необходимость нового, способствующего эволюции страны. Причина падений [А. В.] Колчака, [А. И.] Деникина, [Н. Н.] Юденича кроется в этом. У Семенова та же участь. Час его близок, и только он отказывается в это верить.
Наш отъезд будет днем падения царства Семенова, и это будет справедливо. По правде говоря, он заслуживает худшего, мало кто имеет на своей совести такое количество злодеяний, и на японцах лежит несмываемое пятно из‑за того, что они их покрывали, на них подталкивали и их поддерживали (с. 622).
Мда, что тут скажешь, клоака та еще. Перегрызлись союзнички под занавес своего бардака с большой злостью, пока не сбежали домой - туда им дорога. Но думаю, Жанен испытал огромное облегчение, когда смог наконец покинуть эту клятую Сибирь, пусть и без совершенно бесполезного и надоевшего адмирала и золотого запаса.
Они насквозь пропитаны не только стремлением снять с себя ответственность за происходившие события, но и опасениями за свою дальнейшую судьбу. Наряду с описанием текущей непростой ситуации все четыре документа в совокупности даются своеобразный отчет Жанена о миссии в Сибири, написанный спешно, откровенно и без каких‑либо прикрас рисующий жизнь фронта и тыла белого Восточного фронта. Даже откровенно предвзятый подход автора к Колчаку и его окружению не снижает ценности этих рапортов как источника.
Откровенно предвзятый подход и стремление снять с себя ответственность? Ну-ну. Выкладывать весь текст не буду, кто хочет, тот найдет. Только цитаты - для рекламы.
В донесениях [№] 150 и 153 еще раз говорится о беззаконных действиях, которые практиковались чиновниками омского правительства. Это была постоянная и никоим образом не улучшающаяся практика воровства, грабежей и дурного обращения, что кончилось возмущением по всей Сибири против правительства адмирала [А. В. Колчака] и против атаманов - кроме атамана [А. И.] Дутова.
Подобные действия имели место отнюдь не со стороны только солдат. Начальники направляли их и всем этим пользовались. Под видом устранения политического несогласия, борьбы с противоправительственными акциями, большевизмом (здесь имеет смысл процитировать определение большевизма в Сибири, данное в ноябре 1918 г.: «Большевик тот, кто думает не так, как омское правительство») процветали самые крайние формы бандитизма, и часто районы, куда вторгалась
Красная армия одновременно претерпевали злоупотребления со стороны правительственных войск партии «порядка».
Подобные действия были распространены до последнего момента, и сведения, которые я отправлял вам относительно банд семеновцев, подтверждают, что зло было всеобщим.
И последствия будут не меньшими (с. 585-586).
* * *
Иркутск был настроен откровенно недоброжелательно к вновь прибывшим. Шли разговоры о том, чтобы их арестовать и судить. Между тем они еще раз воспользовались своей властью, чтобы обеспечить себя связями с заграницей и поменять рубли на иены по таксе одна иена 4 рубля. Они уедут последним эшелоном 24 декабря, займут в нем дипломатический поезд, чтобы за 15 дней добраться до Дальнего Востока, где смогут наслаждаться богатствами, нажитыми за год своей власти (с. 589).
* * *
Разумеется, в политической [ситуации] виноваты союзники, они по определению виноваты во всем плохом, что происходит; в отношении финансов он сурово осуждает своих предшественников, особенно фон Гойера, который ухитрился вложить 20 миллионов иен золотом и получить взамен 20 миллионов иен бумажками (с. 591)
* * *
Нынешний министр [В.Н. Пепеляев], казавшийся в сентябре непомерно прогрессивным, теперь смотрится как реакционер. К тому же, прибавляет он, большевики ведут себя все лучше и, возможно, в скором времени с ними примирятся.
Несколько точных сведений: Сахаров настроен прогермански (и это совершенно точно). Колчак беспринципен (а главное, лишен здравого смысла, если не сказать больше). Я вам телеграфировал о мнении его министров и моем собственном о его корректности.
Химеры: Дитерихс собирает волонтеров… У японцев 3000 человек в Иркутске; [Р.] Гайда вернется на сцену. Это крупная военная фигура… Все это мало состоятельно (с. 592).
* * *
Неопровержим следующий факт: русские ничего не добывают из собственных шахт. Только чехи способствуют их работе, и без них вот уже на протяжении шести недель никто не имел бы угля (С. 595).
* * *
Адъютант военного министра полковник Нарышкин, тот самый, что объявил в январе, что в случае, если генерал Жанен возьмет на себя реальное командование, он будет «саботировать» приказы по армии, в которой он начальник Главного штаба, пришел просить нас пойти в вагон министра, чтобы взять его бумаги, так как сам он «слишком боится, чтобы туда идти». В итоге, он спрячется в уголке, не забыв поместить в надежное место на хранение свои деньги и револьвер… Нужно быть осторожным. Через несколько дней он вернется за своими деньгами и попросит сохранить его револьвер… (с. 601)
* * *
Борьба закончилась. Последним актом были нападения представителей Семенова на наши поезда. После предупреждений, мы кончили тем, что забрали бронепоезда, взяли его под арест и держали под охраной его вооруженные поезда, его самого и его офицеров до того момента, пока не прошли наши последние эшелоны, после чего мы все вернули его начальнику (с. 602).
* * *
Эти экстремистские партии88 объявляют себя народными мстителями и требуют наказания для тех, кто ответственен за существующее положение вещей. В том числе и для адмирала Колчака, и серьезность его положения возрастает с каждым днем. Разумеется, остаются чехи, которых он всегда презирал и ненавидел, но которые не откажут в помощи человеку, попросившему у них убежища, но события не в их власти, и они не могут отвечать за то, что может произойти между пламенеющими большевиками и неуравновешенным адмиралом.
Будущее покажет, сможет ли это правительство, которое старается реализовать свои улучшения, устоять перед волной большевизма, опережающей его, или оно заплатит также, как множество других, за ошибки злополучного режима, на смену которого пришло с надеждой лучше распорядиться властью. К несчастью, сомнений почти что нет, какой будет его судьба, оно будет эфемерной властью между двумя режимами: правительством, созданным в Омске адмиралом Колчаком, господами [И. И.] Сукиным, [М. И.] Смирновым и К°, погубленным собственными ошибками, и режимом большевиков. Таким, какими мы их знаем.
[Генерал М. Жанен] (с. 605)
* * *
На этот счет были приняты все возможные меры Я, как и все остальные, чувствовал важность спасения этого золотого запаса от рук большевиков. Что касается адмирала, то я, хоть и чувствовал сомнения с международной точки зрения по поводу законности этой миссии, которая состояла в спасении некой личности от его отчаявшихся подданных - в этом случае для Николая II и его семьи ничего сделано не было - я делал все, что в моих силах. В настоящее время я не знаю результата своих усилий, которые были крайне затруднены его упрямством и слепотой.
Я уже телеграфировал, что, как и некоторые его министры считаю его безумцем, и с тех пор многие факты только укрепили меня в этом мнении. И это мне кажется главным доводом в пользу необходимости его защиты (с. 607).
* * *
Приложенные документы познакомят вас с ситуацией, которая сложилась в Сибири, западнее Байкала, где большевики, которых там не было еще год назад, воспользовавшись безумством и преступным саботажем окружения, которому адмирал не переставал доверять и верил, одержимый своими маниакальными иллюзиями, прибыв в Красноярск 17 декабря.
Такую же картину мы наблюдаем на Востоке; Семенов лично храбрый солдат, без особого образования, но его окружение состоит отчасти из безумцев, отчасти из германофилов; его солдаты бандитствуют, экстремизм возрастает (с. 608).
* * *
Вопрос с адмиралом, с золотом и передачей атаману его разоруженных отрядов оказался чреват новыми трудностями, которые приобретали особо серьезный характер из‑за их воздействия на С. Р. Я обстоятельно касался этих вопросов в телеграммах и не буду к ним возвращаться. Напомню только следующее: войска размещены по 200-300 человек в эшелоне, эшелоны отстоят на 10 км друг от друга, все вместе занимают расстояние от Парижа до Авиньона и продвигаются вперед на 30-40 км в день. В таких условиях никакие эффективные действия невозможны. Каждый день мы вынуждены вести переговоры об угле для паровозов, о проезде, защищаться от красных в хвосте, от грабителей по бокам и т.д; мы постоянно под угрозой порчи путей, которая остановит нас на много дней.
Стало быть мы постоянно шли на вынужденные уступки как Чите и японцам, так и С. Р. Ситуация в Иркутске значительно обострилось, когда там узнали об уничтожении Скипетровым 31 заложника, людей известных, доверенных его охране, о расстрелах и утоплениях, производимых его карательными отрядами вдоль железной дороги.
Самое большее, что можно было сделать - это привезти адмирала и золото в Иркутск, а дальше возникли неодолимые препятствия: угольная забастовка, которая остановила всю колонну, разворачивание сильно превосходящих сил при самом прибытии (с. 617).
* * *
Между тем просьбы объяснить его положение посыпались на меня, в том числе и от верховных комиссаров, которые позаимствовали выражение Семенова. Я, судя по всему, «сдал адмирала». На это могу сказать одно: японцы имели выбор между ним и патентованными убийцами Семенова, они спасли их и тем самым подписали его приговор. Его кровь на их голове.
Точно так же их действия сделали невозможным решение проблемы перевозки золота; между прочим, объект всех вожделений Семенова. Изымания, на которые они закрывали глаза в предыдущих рейдах Семенова, ясно свидетельствуют об их возможной позиции; как только им поручили охрану золота, они исчезли из Иркутска, чтобы избежать повода для конфликта, переложив все на руки
чехов, обязав их спасать абсолютно всех, в прямом смысле этого слова. Задача невыполнимая, и я повторяю, что не признаю такого права, не считаю это своим долгом, и не имел на это возможностей, и продолжаю считать, что уничтожение чехословацкой армии в Сибири не только не изменило бы ситуации, но ее бы усугубило. В своих телеграммах я мог показаться весьма жестким по отношению к верховным комиссарам.
Я должен сказать, что я не нашел у них и с их стороны никакой помощи и никакой поддержки. Заявления, обещания, никаких эффективных действий ввиду той роли, которую они должны исполнять. Я с сожалением констатирую, что их переезд в Читу совпал с объявлением японцами войны; их просьбы предоставить объяснения дают возможность предположить, что они не были свидетелями всех событий в Иркутске и забыли даже о том, как каждый день собирали по три или четыре заседания и вызывали меня и кончали их долгими настоятельными просьбами раздобыть паровозы для их персональных поездов (с. 618).
* * *
Но я обращаю внимание на то, что верховные комиссары даже не позаботились о том, как их телеграммы будут до меня доходить. Для общения со мной они прибегли к японской линии и передавали свои телеграммы японцам, так что понятно, что с помощью японцев они спросили меня, почему я «сдал Колчака».
Я вправе сказать, что никто мне не помогал - напротив, верховные комиссары позволили Семенову себя запугать, а японцам обойти, и без множества моих шагов и усилий, предпринятых до и после силовой операции, я бы сейчас сражался на берегах Байкала, возможно, перед взорванными туннелями (с. 619).
Конец мощный, конечно.
Я убежден в противоположном тому, что мне поручил передать атаман: его игра проиграна. Режим Семенова, основанный на терроре, злоупотреблении властью, казнях, питающийся грабежами, конфискациями, контрибуциями, которыми безудержно предаются все от нижних чинов до верхних сметет возмущенная страна. И три японские дивизии, что находятся между Байкалом и океаном, расстояние между которыми 3 000 км, его не спасут, и даже не будут этого делать, когда речь пойдет о необходимости принимать удары, а выгоды не будет никакой.
Новые люди у власти - это тоже миф. Нет таких людей. Атаман - заложник своего окружения, которое прибавляет свои пороки к его. Он главарь банды и должен ей нравиться, иначе его не будет. При этом я искал, кто мог бы его заменить, и не нашел. События последних двух лет так расшатали мораль и разум, что безумие стало всеобщим. Все дурные привычки прошлого никуда не делись, но к ним прибавились и новые беды, главные из которых отвращение и ненависть к низшим, классу, который составляет, собственно, почти всю страну, беспочвенная мечта вернуть былое, обида на союзников, желание отомстить всем народностям. Возврат былого порядка без изменений - лейтмотив наиболее уравновешенных умов. Но с ним никак не совмещается необходимость нового, способствующего эволюции страны. Причина падений [А. В.] Колчака, [А. И.] Деникина, [Н. Н.] Юденича кроется в этом. У Семенова та же участь. Час его близок, и только он отказывается в это верить.
Наш отъезд будет днем падения царства Семенова, и это будет справедливо. По правде говоря, он заслуживает худшего, мало кто имеет на своей совести такое количество злодеяний, и на японцах лежит несмываемое пятно из‑за того, что они их покрывали, на них подталкивали и их поддерживали (с. 622).
Мда, что тут скажешь, клоака та еще. Перегрызлись союзнички под занавес своего бардака с большой злостью, пока не сбежали домой - туда им дорога. Но думаю, Жанен испытал огромное облегчение, когда смог наконец покинуть эту клятую Сибирь, пусть и без совершенно бесполезного и надоевшего адмирала и золотого запаса.