Фрэнк Дикотер, «Народная история «культурной революции». Ревью
Вообще, я с осторожностью отношусь к тому, что западники пишут о других странах вообще и соцблоке в частности. Достаточно полистать, что там пишут о СССР, чтобы уяснить, как у них факты проходят через призму стереотипов. Листал недавно в книжном книжку про КНДР, которая позиционировалась как правда, объективность, да... Бросилось в глаза, что там рассказано про целые регионы, где центральная власть вообще никак не функционирует и никого не снабжает - местные жители предоставлены сами себе. И это каким-то образом им помогает выжить. При этом вдвойне удивительно, что в итоге КНДР по той же книжке сейчас постепенно начинает жить лучше - само собой, благодаря введению элементов рыночной экономики. Похоже, ниже мы видим что-то подобное.
Но раз уж мы не избалованы популярной литературой по теме, пусть полежит. Тем более, что в этих третьих мирах любая революция, что левая, что правая, что средняя ввиду непроходимой бездарности их вождей вечно переходит в резню всех против всех. Ну, а лютый, безумный антисоветизм маоистов общеизвестен, они не только с Никсоном встречались, они даже Пиночету поздравительные телеграммы отправляли.
Разумеется, маоисты в комментах негодуют, но на то они и маоисты, что веры им ни на грош.
https://www.facebook.com/mkorostikov/posts/2519220598110520
Михаил Коростиков
Вчера в 17:55 ·
Не без труда дочитал потрясающую книгу Фрэнка Дикотера «Народная история «культурной революции», про период 1966~1976 годов в Китае. Не без труда, во-первых, из-за её размера, во-вторых, из-за очень большой плотности материала. Спешу поделиться мыслями и интересными моментами.
1. Ситуация для китайцев после 1949 года сложилась, конечно, самым прискорбным образом. Мао Цзэдун был умелым политиком, потрясающим оратором и пользовался безграничным авторитетом в армии, но управленцем в мирное время он был настолько чудовищным, что сравнить его можно разве что с Пол Потом. Все его инициативы были вопиюще безграмотны и приводили ко все возрастающим жертвам. После того, как очередная его гениальная идея оказывалась очевидно провальной, он милостиво разрешал Чжоу Эньлаю, Чэнь Юню, Дэн Сяопину и остальным восстанавливать порядок, после чего начинал новый потрясающий эксперимент. При этом, за его собственный провал обычно назначался какой-то виновный, тогда как сам председатель оставался непогрешимым. Сдвинуть Мао не было никакой возможности: он постоянно находил какие-то группы в обществе, оперевшись на которые можно было вновь и вновь громить здравый смысл. Оппозиции внутри китайской Компартии (ее было предостаточно) Мао постоянно угрожал новой Гражданской войной в случае, если они попробуют сместить его с поста главы государства.
2. Дэн Сяопин отнюдь не был скромным гением в сверкающих одеждах, тихо ожидающим своего часа для того, чтобы сделать Китай великим. Более того, как я понял, и подавляющее большинство приписываемых ему преобразований начал отнюдь не он. Дэн отличался умом, изворотливостью, политическим чутьем и жесткостью в проведении своей линии, какой бы она ни была. В 1950е годы и до них он был одним из самых верных сторонников Мао и с большим рвением уничтожал китайских интеллектуалов во время многочисленных кампаний по борьбе с буржуазной мыслью. Одна из причин, по которой он (в отличие от Лю Шаоци) пережил репрессии - его безграничная лояльность Мао, сохранявшаяся до середины 1970х годов. Потом он, конечно, бросил кормчему вызов, отказавшись признать «культурную революцию» успешной политикой, но, по всей видимости, лишь потому, что чувствовал скорую смерть патрона и предвидел борьбу за власть.
3. Поразительна живучесть и здравомыслие китайского народа. Все реформы 1980х (деколлективизация, сельские предприятия, двухколейная система цен) были отнюдь не придуманы Дэном. Это были те вещи, которые сами собой появлялись в Китае после окончания каждой изуверской маоистской кампании. Так было после страшного голода 58-61 годов, кампании «никогда не забывать о классовой борьбе» в середине 60х, после первой волны «культурной революции» в 66-67, в начале 70х после провала кампании «учиться у Дачжая». Каждый раз крестьяне нелегально восстанавливали рынок, запускали подпольные фабрики и стихийно деколлективизировались, но только за тем, чтобы быть коллективизированными вновь через некоторое время. Дэн и товарищи после смерти Мао в 1976 году просто перестали мешать естественному процессу.
4. Истоки культурной революции были в том, что после курса «трёх красных знамён» и последовавшего за ним голода Мао на "конференции семи тысяч кадров" 1962 года практически отодвинули от народного хозяйства. Он искал способы перехватить повестку и нашёл отдушину в сфере культуры. Все началось с критики известных писателей, через неё перешло к критике действующих коллег Мао по партии, от неё - к борьбе против всей «буржуазной культуры» в целом. По сути, кампания была способом восстановить авторитет Мао через физическое уничтожение его противников в партии руками плохо соображающих школьников, студентов и прочих сомнительных элементов. Интересом великого кормчего к культуре воспользовалась одна из его многочисленных наложниц Цзян Цин, бывшая шанхайская актриса, впоследствии ставшая символом происходящего в стране хаоса.
5. Механизм «культурной революции» на первом её этапе был следующим. Мао и его последователи объявляли через дацзыбао (постеры с лозунгами), радио и газеты о том, кто нынче назначен врагом народа: школьные учителя, правые уклонисты, буржуазная интеллигенция или люди с плохим классовым бэкграундом. Объединённые в отряды хунвэйбинов школьники и студенты принимались избивать и убивать их, разграблять их дома и выгонять в деревни. По данным Дикотера, за первые два года (66-68) только из Пекина в сельскую местность было изгнано 77 тысяч человек, 2% населения города. Молодежь крушила все символы старого мира: храмы, библиотеки, музеи, цветочные магазины. Полиции вмешиваться запрещалось, официальным лозунгом было «восстание - правое дело». Было убито огромное число домашних кошек и собак: их тоже посчитали буржуазным излишеством.
6. «Культурная революция» нанесла значительный урон промышленности. Все торговые марки с «буржуазными» названиями типа «Фея» или «Пагода» были переименованы во что-то революционное. В книжных магазинах безопасно было продавать только цитатника Мао и ограниченный набор пролетарских художественных произведений. Сами магазины были переименованы, подавляющее большинство - во что-то типа «Алеет Восток», «Рабочие, Крестьяне и Солдаты», «Освобождение», «Народные массы» и т.п. Фабрики переходили с производства предметов потребления на производство бюстов Мао, портретов Мао, цитатников и значков с Мао. Все изображения были стандартизированы, Дикотер приводит пример, как на одной из фабрик пришлось изъять и уничтожить весь тираж портретов, так как краска на плече у кормчего случайно сложилась в кляксу, напоминающую иероглиф «карманник».
7. Особой ценность пользовались нагрудные значки с Мао, которые как раз не были стандартизированы и были предметом коллекционирования. К 68 году их производилось 50 млн штук в год, что практически лишило оборонную промышленность ценного алюминия, нужного для производства самолётов. Доходило до реальной фантасмагории: не справляясь со спросом, государственные фабрики вынуждены были покупать алюминий на чёрном рынке и, в свою очередь, организовывать собственные подпольные торги особо редкими экземплярами значков, чтобы покрыть свои затраты. Некоторые хунвейбины стали настоящими коллекционерами, скопив сотни разных значков из металла, пластика и бамбука. Но самым мощным коллекционером была Е Цинь, жена второго человека в государстве Линь Бяо. На 73 день рождения Мао в декабре 66 года она показала ему коллекцию из нескольких тысяч значков.
8. Хунвейбины изначально появились только в самых крупных городах, но Мао считал, что революцию нужно нести в самые отдаленные уголки страны. Он велел отменить для них плату за проезд и обязал все госучреждения оказывать им тёплый приём. В результате молодежь принялась активно ездить по стране, разнося слово вождя и инфекционные заболевания. Денег ни у кого не было, хунвейбинов никто нигде не ждал, поэтому по приезде в отдаленные провинции их селили в амбарах, коровниках и административных учреждениях, для того не приспособленных. Все это сопровождалось чудовищной антисанитарией, вспышками насилия между хунвейбинами и местными жителями. Главной целью для хунвейбинов из отдаленных регионов было доехать до Пекина и услышать кормчего, который периодически выступал перед ними. Интересно, что эта часть культурной революции впоследствии воспринималась бывшими хунвейбинами с теплотой: многие первый раз в жизни получили возможность путешествовать.
9. Когда все буржуи были унижены и изгнаны, Мао через газету «Красный флаг» объявил о начале второй фазы «культурной революции», по сравнению с которой первая показалась цветочками. Дело в том, что отряды хунвейбинов были как организованные при предприятиях и вузах, так и организованные при региональных парткомах КПК. Мао объявил, что настало время начать «огонь по штабам»: начать борьбу с уклонистами и буржуями внутри региональных парткомов. Это развязало полномасштабную войну между разными группировками хунвейбинов. Пошла просто адская, неприкрытая война всех против всех. Жертвы исчислялись тысячами, победа доставалась тем, кто сумел привлечь на свою сторону военные гарнизоны и раздобыть тяжелое оружие. В общий хаос постепенно начали вливаться окрестные крестьяне, побросавшие работу на полях и в шахтах. В результате, в городах началась массовая нехватка еды и топлива.
10. Мао понял, что страна разваливается на части и в начале 1967 объявил, что главная сила культурной революции - армия. Гарнизоны вышли из казарм и начали наводить порядок. В борьбе с разными группами хунвейбинов они чаще всего занимали сторону тех, кто поддерживал официальную власть. В некоторых регионах, например в Синьцзяне, подавление антиправительственных групп хунвейбинов привело к расстрелу сотен и ссылке в лагеря десяткой тысяч человек. Затем контроль над процессами опять захватила безумная жена Мао Цзян Цин и ее товарищи по «банде четырёх», и главными в революции стали отряды рабочих. В Шанхае при поддержке Цзян Цин и Ван Хунвэна армия рабочих насчитывала 900 тыс человек и была вооружена полуавтоматическим стрелковым оружием, противотанковыми и противовоздушными установками. Центр так часто менял директивы, что в какой-то момент все группы в обществе успели по разу побыть контрреволюционерами.
11. Все это ожидаемо привело к полному распаду хозяйственной системы. К конце 1969 года банды хунвейбинов, цзаофаней и армейские отряды просто старались захватить власть над поставками продовольствия и промышленных товаров, чтобы обеспечить своё выживание. Страна на всех парах катилась в феодализм с элементами первобытно-общинного строя. Дикотер описывает реально жуткие случаи, например происходившему в деревне Усиань в Гуанси-Чжуанском автономном районе. Там голод и политическое ожесточение привели к тому, что многие «контрреволюционеры» в ходе очередной компании были порублены на куски и их мясо продавалось на рынке. Причём в деревне существовала иерархия: сердце и печень шла главе парткома, рядовым членам партии - другие органы, селянам же доставались конечности. На следующем витке политической кампании те, кто учинил это, были расстреляны как контрреволюционеры.
12. В конце 1968 года началась новая кампания: студентов и хунвейбинов послали учиться у крестьян в деревни. Кого-то отправляли насильно, но большинство поехало добровольно насыщаться народной мудростью. Там они с феноменальной скоростью обнаруживали, что физический труд не облагораживает, а отупляет, и начали проситься домой, но было поздно. Вдобавок, селяне терпеть не могли городских выскочек и старались селить их в самых дырявых сараях и задействовать на самых неблагодарных работах. Повсеместными были смерти от голода, холода и побоев, изнасилования и грабежи.
13. Отдельный изумительный эпизод - военная истерика после конфликта на Даманском в марте 1969 года. По ряду причин, субъективных и объективных, руководство КНР объявило, что СССР вот-вот нападет на Китай, и нужно готовиться к глубокой обороне. Глубокой в прямом смысле, вся страна была мобилизована на рытьё туннелей, строительство бункеров и военную подготовку. Деревню опять, как в лучшие годы Большого скачка заставили делать кирпичи и посылать их в города на создание циклопических оборонных сооружений, которые никогда не пригодились и уже в 1980е пришли в полное запустение. В рамках политики Третьего Фронта заводы и фабрики переносились во внутренние регионы страны, в труднодоступные горные районы.
14. Потом были ещё кампании и ещё чистки, и вчерашние герои объявлялись врагами народа. К 1971 году страна была настолько истощена, что продолжение вакханалии были более невозможно. Мао встретился с Никсоном, НОАК вернулась в казармы, были постепенно распущены «Школы седьмого мая», где впавших в немилость партийцев учили следовать генеральной линии. После бегства и гибели Линь Бяо к власти постепенно вернулись «правые уклонисты» вместе с Дэн Сяопином, принявшиеся медленно восстанавливать хозяйственную жизнь. Будучи за последние пять лет полностью лишено иллюзий насчёт политики, население держалось от неё как можно дальше, предпочитая обустраивать быт. В первой половине 1970х годов расцвёл чёрный рынок, крестьяне массово деколлективизировались и делили землю между дворами, гонконгская контрабанда обеспечивала страну свежей литературой. Страна оставалась крайне бедной, но, по крайней мере, относительно стабилизировалась политически.
15. После смерти Мао в 1976 году Дэну и его соратникам не нужно было изобретать велосипед: большая часть мер, за которые их теперь чествуют как реформаторов, была просто узакониванием уже существовавших крестьянских практик, с которыми перестали бороться. Почувствовав экономическую свободу, народ первое время и не помышлял о политической: политика прочно ассоциировалась с чистками, войной хунвейбинских кланов и феодальной раздробленностью. Протесты 1989 года начинались как требования политической демократии очень ограниченной группой интеллигенции, и стали опасны тогда, когда к ним с требованиями экономического характера стали присоединяться рабочие. Из-за Культурной революции политика фактически ушла из Китая аж до конца нулевых годов, чтобы вернуться тогда, когда большая часть населения Китая уже и не помнила, какой она может быть болезненной в коммунистическом государстве.