(no subject)
КАРЛ РАДЕК
СОЮЗ С ГИНДЕНБУРГОМ
История предательства II Интернационала во время войны и после войны , в период первой волны революции, еще не написана. Мы знаем, как проявилось предательство социал-демократии в ее поддержке «мирового империализма, как оно вылилось после войны в прямое участие в подавлении восстания рабочего класса в целом ряде стран. Но еще закрыты государственные архивы, и поэтому мы еще полностью не знаем, в какой мере вся эта политика социал-демократии проводилась в прямом соглашении с вождями мирового империализма, в прямой сделке с ними. Только время от времени приподымается занавес, и тогда исторические документы показывают, что самые острые слова, которыми клеймил Ленин, которыми клеймили коммунисты II Интернационал, остаются далеко позади фактов, бессильны выразить всю меру социал-демократического предательства.
Несколько лет назад на процессе, который германские социал-демократы: вели против белогвардейского журнала «Южногерманское обозрение», свидетелем выступил германский военный министр генерал Гренер и показал, что во время ноябрьской революции между ним и Фридрихом Эбертом, вождем германской социал-демократии, существовала прямая сговоренность, что они держали постоянную связь при помощи тайного провода, соединявшего правительственную канцелярию со Ставкой. Эта связь между Эбертом и генералом Тренером является теперь предметом исторического исследования Фолькмана [1], одного из руководящих работников германского государственного архива.
1. Volkmann, Revolution liber Deutschland, 1930, Oldenburg.
Монархическое крыло германских националистов обвиняет генерала Тренера в том, что он предал кайзера. Для обеления генерала Тренера Фолькман выпустил книгу под заглавием: «Революционная буря над Германией», которая ставит задачей доказать, что, как бы ни обстояло дело с предательством кайзера, генерал Тренер спас нечто большее, а именно спас германскую буржуазию. Книга нигде не называет открыто источников, на основании которых она написана, но, как известно из печати, она написана на основании архива германского командования конца 1918 г. и начала 1919 г. Так как генерал Гренер здравствует и занимает пост члена германского правительства, то Фолькман не мог бы приводить в качестве разговоров, происходивших между Тренером и Эбертом, свои выдумки. То же самое касается разговоров с другими официальными лицами. Они в большинстве случаев велись по телефону. Но в германской Ставке каждый телефонный разговор руководящих лиц записывался стенографически офицерами, пользующимися для этой цели до-/37/-бавочными телефонами. Разговоры представителей Тренера с Эбертом взяты, совершенно очевидно, из служебных записок.
Германская социал-демократия пыталась замолчать книгу. Она не посмела отрицать того, что сообщает Фолькман. Мы увидим, что она имела полное основание молчать, ибо то, что сообщает Фолькман, рисует социал-демократию и ее роль в ноябрьской революции в таком ярком свете позора, в каком не представляли наиболее решительные из ее врагов.
Мы не будем воскрешать общеизвестной картины возникновения ноябрьской революции. После четырех лет народным массам было уже не под силу слушаться империалистов и слушаться социал-демократии, призывавшей их к «защите» отечества «до конца». Голод и холод оказались сильнее, чем режим террора генерала Людендорфа и настойчивые призывы социал-демократической прессы к выдержке. Революционная агитация союза Спартака и пацифистская агитация независимой социал-демократии находили широкий отзвук не только среди рабочих масс промышленных центров, обслуживавших армию, но и в самой армии. Берлинская забастовка рабочих военной промышленности в 1918 г., сорванная Эбертом и Шейдеманом, толкнула правительство на снятие с заводов десятков тысяч рабочих и посылку их на фронт. Эти рабочие внесли революционное настроение в армию. Войска, перебрасываемые с восточного фронта на западный, приносили сведения о пролетарской революции в России. И когда летом 1918 г. германское командование бросило войска в контрнаступление против Антанты, в первый раз случилось, что полки, идущие в атаку, были встречены отходящими в тыл полками возгласами «Штрейкбрехеры!».
После неудачи немецкого наступления и начала наступления союзников, которому германское командование не могло противопоставить достаточного количества ни новых сил, ни достаточного количества танков, аэропланов, немецкая армия начала пони мать, что война проиграна. И чувство полной бессмысленности дальнейших, жертв, охватившее широкие солдатские массы, было причиной того, что восстание, начавшееся в германском флоте, охватило не только всю армию, но и н нашло никакого серьезного сопротивления со стороны командного состава и буржуазии. Когда, поняв, что война проиграна, кайзер трусливо сбежал в Голландию, немецкое офицерство и немецкая буржуазия потеряли всякую способность сдерживать фронт. Они поняли, что сопротивление означает гражданскую войну, в которой они будут разгромлены наголову.
Во главе немецкого командования стояли тогда фельдмаршал Гинденбург и первый квартирмейстер, начальник штаба, генерал Гренер. Они поняли, что война проиграна и что задача теперь состоит в том, чтобы спасти «порядок», т. е. буржуазию.
Точно так же оценивали положение вожди германской социал-демократии. До последнего мо-/38/-мента они пытались спасать гогенцоллернскую династию, добиваясь отречения кайзера Вильгельма II, чтобы спасти престол его внуку. Кайзер решился на отречение чересчур поздно, и когда рабочие Берлина захватили в свои руки город, они не встретили уже сопротивления со стороны солдат.
Когда с балкона императорского дворца Карл Либкнехт провозгласил советскую республику, Шейдеман, не спрашивая Эберта, связанного обещанием, данным принцу баденскому, спасти династию, объявил из окна рейхстага демократическую республику.
Перед лицом бушевавшей вокруг стихии вожди социал-демократии принуждены были создать объединенное правительство с вождями независимцев, которые до последнего дня клеймили их как «императорских социалистов». Эберт хотел даже, чтобы замаскировать действительный характер правительства, заставить Либкнехта принять в нем участие. Они согласились принять название правительства народных комиссаров, согласились признать, что источником власти является впредь берлинский совет солдатских и рабочих депутатов. Они в первой своей прокламации заявили, что задачей их правительства является устранение капитализма и проведение социализма. Но «в то время, когда новые правители, уставшие, истощенные неслыханным напряжением этого дня, дебатируют о проблемах революции, Эберт сидит у телефона и ведет переговоры с первым генерал-квартирмейстером в Спа об отношении офицерского корпуса и армий к революции и к рождающемуся государству» (Фолькман, стр. 56).
9 ноября Гренер сообщает Эберту, что Гинденбург готов руководить демобилизацией армии и что он обратится к армии с воззванием против опасностей гражданской войны. Вооруженная сила будет пущена в ход только против «преступлений». Командование хочет работать в согласии с новым правительством.
«Каково будет ваше отношение к советам рабочих и солдатских депутатов?» - спрашивает Эберт, - «Командование дает указания, что с ними надо вести мирные переговоры», - отвечает милостиво Гренер. - «Чего вы ожидаете от нас? » - спрашивает Эберт. - «Генерал-фельдмаршал ожидает от правительства поддержки офицерского корпуса для сохранения дисциплины и порядка в армии. Он ожидает, что снабжение армии будет всеми средствами обеспечено и что не будет допущено никакого перерыва в железнодорожном сообщении».
«Чего еще?» - спрашивает Эберт. - «Офицерский корпус ожидает, что правительство поведет борьбу против большевизма, и предлагает для этой цели» свои услуги». - Помолчав момент, Эберт ответил: «Передайте генерал-фельдмаршалу благодарность правительства».
В рецензии, посвященной книге Фолькмана, одна из руководящих газет германской буржуазии, «Кельнише Цайтунг» (от 25 января 1931 г.), говорит: «Германской революции в смысле Ленина был проломлен хребет уже /39/ 9 ноября, когда офицеры императорских армий и вожди умеренных социал-демократов заключили союз против Москвы». Мы увидим, как этот союз развертывался.
Все усилия Эберта были направлены к тому, чтобы не допустить разрушения государственного аппарата, захвата фабрик рабочими до момента, пока с фронта вернутся армии под руководством офицерского корпуса, с которым он 9 ноября заключил союз.
«Среди тяжелой повседневной работы Эберт находил ежедневно четверть часа, когда комната его во дворце рейсканцлера была тщательно закрыта для всяких посторонних лиц. От его письменного стола проведен был тайный провод непосредственно к письменному столу Тренера в Вильгельмсхее (новый центр Ставки. К. Р.). И в то время, когда представители исполкома рабочих и солдатских советов зря напрягали свои глаза и уши на телефонных и телеграфных станциях, усталый, придавленный заботами и нетерпением человек слушает спокойный голос Тренера. Моментами, побуждаемый внутренней необходимостью, он снимает железную маску, день и ночь скрывающую его лицо, и говорит с Тренером открыто, позволяя ему внушать себе спокойствие и слушая его указания. Эти четверть часа - удовольствие, от которого он очень редко отказывается, усиливает его мужество и дает силу вести игру до конца».
А чего же добивался генерал Гренер? Он чувствовал, что армии уже спасти нельзя. «Распухшая миллионная армия, может быть, распадется. Она не имеет теперь решающего значения, но надо спасти офицерский корпус. Будущей Германии нужна эта стальная сердцевина дисциплины и силы» (стр. 65). «Солдаты без офицеров ничего не представляют, офицеры без солдат могут представлять силу» (стр. 83). Так думал генерал Гренер и мог так
думать, ибо офицерский корпус не повис в воздухе, он опирался на мощь германской буржуазии, потрясенной войной, но не тронутой еще благодаря усилиям социал-демократии рабочим классом. И офицерский корпус имел перед собой возможность смычки с новой армией, ставшей на защиту буржуазии вместе с германской социал-демократией. «Мысль, что социал-демократия - враг буржуазного государств в момент своей победы не только заключит мир, но даже союз с офицерским корпусом, могла казаться сумасшествием, но надо было идти и на эту попытку. Эберт умен, и нужды отечества движут его сердцем» - думал Гренер (стр. 65). Один из офицеров спросил его: «Может ли главное командование отказаться от всякого контрреволюционного движения в пользу монархии, ведь союз с Эбертом этого требует?» - «Нет никакого выбора, - отвечает Гренер, - сегодняшний день требует жертв для спасения того, что можно спасти». Социал-демократ Эберт и генерал-квартирмейстер Гренер берутся за дело спасения капитализма.
Во второй половине ноября Гренер посылает в Берлин полковника Гефтена для переговоров об использовании возвращающейся с фронта армии для наведения порядка. Представитель командования договаривается с Эбертом об уничтожении советов рабочих и солдатских депутатов и о восстановлении власти офицерства. Возвращающаяся армия должна разоружить гражданское население. В первые дни декабря, по поручению Тренера, майор Харбу извещает Эберта, что с 5 декабря девять дивизий начнут окружать Берлин. Между 10 и 24 декабря они разоружат население. Эберт допрашивает представителей Тренера, не боится ли командование исхода этих действий. «Исход, - отвечает Харбу, -зависит от скорости и решительности действий возвращающихся с фронта солдат, желающих поскорее попасть домой. К рождест-/40/-ву большинство войска разбежится. До этого времени все должно быть сделано». «У Харбу, как пишет Фолькман, составилось впечатление, что Эберт не хочет нести ответственности за эти шаги. Он, видно, предпочитал, чтобы внешне по отношению к своим коллегам по правительству и партии он был свободен (от ответственности К. Р.) и был поставлен перед совершившимся фактом» (стр. 125). Эберт прощается с вестником хороших сообщений, не высказавшись «против» намерений Гинденбурга и Тренера, но формально не высказавшись и «за». Харбу извещает об этом командование, и 8 декабря Гинденбург обращается к Эберту с письмом, в котором требует скорейшего созыва учредилки, оставления всей власти в руках старых государственных учреждений. Рабочие и солдатские советы должны иметь только совещательный голос. «В ваших руках, - пишет Гинденбург Эберту, - находятся судьбы германского народа. От вас зависит, сможет ли германский народ подняться. Я и стоящая за мною армия готовы оказать вам полнейшую поддержку... Мы хотим, чтобы оздоровление государства не было оттянуто на десяток лет. Мы не хотим, чтобы ослепление и глупость целиком разрушили основы нашей экономической жизни». Задача спасения основ хозяйственной жизни была передана генералу Леки, который явился с первыми войсками 8 декабря в окрестности Берлина. Майор Харбу доносит, что Эберт пытается не сжигать мостов, и уговаривает главное командование взять руководство над «восстановлением порядка» в свои собственные руки. Гренер отклоняет это предложение, предпочитая, чтобы ответственность легла пока исключительно на генерала Леки в случае неудачи, а главное командование сохранило бы еще за собой возможность вмешательства при более серьезном положении. Он приказывает Леки действовать на собственную ответственность, посылая ему на помощь в качестве политического советника майора фон-Шлейхера, свою правую руку. В то время, как Шлейхер и Леки ведут с Эбертом переговоры о разоружении гражданского населения, открывается первый съезд советов.
Несмотря на то, что Эберт обещал командованию восстановить власть офицеров, несмотря на то, что социал-демократы большинства имеют громадное большинство на съезде, съезд принимает так называемые семь гамбургских пунктов, которые отдают командование над армией правительству народных уполномоченных, устраняют все офицерские отличия, легализуют солдатские советы, устраняют власть офицерства вне службы и вводят выборность офицеров. Майор фон-Харбу сообщает об этом «предательстве» Эберта /41/ генералу Тренеру; и Гинденбург и Тренер решают не подчиняться постановлениям съезда. Эберт тревожно запрашивает Тренера об их отношении к этим постановлениям. Запись разговора дает прямо потрясающую картину отношений между главой «революционного правительства» и старыми императорскими /42/ генералами. Мы не можем отказать себе в дословном переводе этого разговора.
Эберт запрашивает, как относится главное командование к решениям конгресса. Гренер отвечает: «Г. фельдмаршал считает решение конгресса нарушением обещаний, сделанных ему в первые дни революции. Он не признает этих решений законными, ибо они предвосхищают решения Учредительного собрания». Ответ Эберта звучит устало: «Я усиленно прошу ваше превосходительство не спешить, пока не будут исчерпаны все возможности для улажения конфликта». - «Не мы, - отвечает Гренер, - этот конфликт начали, и не наше дело его улаживать». - «Мы должны попытаться, - отвечает Эберт, - умелым поведением устранить этот неприятный вопрос. Я надеюсь при этом на вашу поддержку, или вы считаете, что можете что-нибудь сделать силой, думаете, что у вас в руках достаточно средств насилия?» - «Мы приняли наши решения, и они окончательны», - отвечает Гренер, - «Не были бы вы так благосклонны сообщить мне их», - спрашивает Эберт. «В данный момент я могу вам сказать следующее: до тех пор, пока мы считаем, что ваши намерения отвечают благу всего народа, пока нам позволяют наши убеждения, мы будем идти совместно с вами. Когда это окажется невозможным, мы заявим вам об отказе в нашей поддержке, предоставив вам соответствующий срок».
После этой угрозы Эберт приглашает Тренера приехать 20 декабря в Берлин для дальнейших переговоров. Но раньше еще чем Тренер явился в Берлин, 19 декабря, вожди социал-демократии с Шейдеманом во главе, проводят на съезде советов бешеное наступление против идеи советской власти, они добиваются отклонения (344 голосами против 98) предложения о том, что советы должны остаться основой будущей конституции и иметь высшую исполнительную и законодательную власть. Они добиваются решения о том, что 19 января состоятся выборы в учредилку.
20 декабря т: Берлин явился генерал Тренер в сопровождении майора Шлейхера, главного нынешнего политического руководителя рейхсвера. В полной форме, при оружии, со всеми отличиями, они отправились в военное министерство. Солдат, стоявший на посту перед министерством, увидев это олицетворение старого милитаризма, отказался впустить их. Тренер приказал его арестовать. Совершивши этот обряд восстановления генеральской власти, он на совещании заявил, что проведение решений съезда советов рабочих и солдатских депутатов об устранении и отмене старых прав офицерства угрожает полной катастрофой. Эберт поддержал его, доказывая, что без старого командования нельзя демобилизовать армию. Шейдеман заявил, что если главное командование заверяет, что ему чужды контрреволюционные намерения, то надо отказаться от проведения в жизнь решений съезда. Член правительства от «независимых» социал-демократов Дитман заявляет, что это было бы самоубийством революционного правительства. Но Эберт человек чести, он платит по векселям: самоубийство - так самоубийство! Он распускает совещание, заявляя, что конгресс рабочих и солдатских депутатов, видимо, поспешил, что провести в жизнь его решения нельзя.
Тенерал Тренер и старый вильгельмовский военный штаб победили и полностью подчинили себе социал-демократическое руководство ноябрьской «революцией». Г-да Эберты осознали себя до конца. Они были противниками революционной борьбы масс, они подчини-/42/-лись восставшим рабочим массам, как подчинялась им генералы, не будучи в состоянии в первый момент сопротивляться. Первый момент испуга прошел. Вильгельмовский генералитет восстанавливает свою власть как стержень власти буржуазии, и Эберт помогает ему в этом деле после момента колебания, вызванного недоверием к тому, сможет ли Гренер справиться с задачей. Твердая позиция генералитета и его угрозы внушают холопу буржуазии доверие к силам старых хозяев, и он дает себя победить. Это не ее победа контрреволюции над социал-демократией, это есть соглашение носителей двух родов оружия той же самой контрреволюции о совместных действиях против революции.
Но уже ближайшие дни показали, что Гренер переоценил свои силы и силы старого милитаризма. 23 декабря по поводу невыплаты жалования начинаются волнения матросов, создавших особую дивизию в Берлине. Матросы явились к правительственному зданию, требуя от Эберта денег. Эберт обращается по телефону к заместителю Тренера, майору Шлейхеру. «Г-н майор! - кричит он в испуге, - вы мне обещали помощь в подобных случаях, как нынешний. Действуйте немедленно!» - «Я распоряжусь, - отвечает майор, - чтобы правительственные войска генерала Леки немедленно двинулись для вашего освобождения. В данный момент ничего больше сделать не можем. Может быть, после того как мы пропустили целый ряд благоприятных случаев, удастся теперь справиться с радикалами».
Матросы, получив 80 000 марок и захватив коменданта города Вельса заложником, удаляются, оставив только стражу при здании правительства. Скоро являются войска, вооруженные пулеметами и пушками. У входа матросская стража не хочет пропустить офицеров. Еще один момент - и войска пустят в ход оружие. Эберт еще не может решиться окончательно. Он выходит из правительственного здания и из автомобиля уговаривает обе стороны отказаться от боя. Войска возвращаются в казармы.
Ночью Гренер дает урок стратегии мелкому буржуа, не сумевшему в несколько недель из зайца стать тигром. «Г-н Эберт, - говорит Гренер, - я должен у вас просить объяснения. Что означает ваша слабость по отношению к матросам? Терпение фельдмаршала и мое на исходе! Такими способами переговоров вы дезорганизуете последнюю часть войск, подчиняющихся еще офицерам. Главное командование не намерено и не в состоянии нести ответственность за подобные решения вопросов», - Эберт извиняется: «Тут дело идет о более важных интересах, чем военные. Кровавая баня имела бы в данный момент самые нежелательные последствия для внутреннего положения страны». - Гренер не дает себя утешить: «К сожалению, я не могу с вами согласиться. Фельдмаршал и я безусловно требуем разоружения и роспуска матросской дивизии и примем меры, чтобы это решение провести».
Так как матросы держат в Марштале коменданта города (социал-демократа /43/ Вельса) в плену, то Эберт имеет предлог снова «подчиниться». Совместно с Шейдеманом и Ландсбергом они дают приказ военному министру генералу Шейху освободить пленника. Генерал Леки не ожидает этого приказа, а делает приготовления к наступлению на матросскую крепость. Утром 24 декабря начинается осада Маршталя. Выстрелы поднимают на ноги рабочих Берлина. Десять тысяч рабочих окружают войска Леки. Рабочие смешиваются с войсками, начинают вести среди них агитацию. Офицеры видят, что дело может кончиться для них полным поражением. Они поэтому очень довольны, когда им удается выбраться из западни. Рождественское настроение, агитация социал-демократов удерживающих рабочих от разгрома войск, спасают войска генерала Леки и правительство Эберта.
Первое открытое выступление контрреволюции с пушками прошло глубокой бороздой в сознании рабочих масс. Рабочие-независимцы, которые благодаря прикрытию правительства Эберта независимцами до сих пор считали это правительство своим, переходят сейчас в оппозицию к нему. Похороны жертв событий 24 декабря, состоявшиеся 29 декабря, представляют собой громадную демонстрацию против правительства Эберта. Эберт ожидает каждый момент нападения на здание правительства. Он вызывает к телефону Ставку и умоляет Тренера действовать немедленно, ибо каждый момент может явиться Либкнехт во главе с рабочими. Он припоминает офицерам, что он для них сделал все, что мог. «Ваши напоминания приходят несвоевременно и обращены по ложному адресу, - отвечает ему Тренер. - Две недели назад, можно было действовать энергично. Тогда вы колебались. Теперь вы должны отвечать за последствия. Мы делаем последнюю попытку организации военной силы для вашего правительства, г-н Эберт. Если эта попытка не удастся, то ваша и наша судьба решена, и мы имеем победу анархии большевизма. Это требует от нас осторожности. Ни-/44/-кто, даже и вы, не сможет сиять с фельдмаршала и меня ответственность, которую мы несем», - «Ответственность, которую вы берете на себя, задерживая войска, не менее велика», - отвечает Эберт.
Генералитет, отчаявшись в использовании старых военных частей, создавал добровольческую армию из офицерства, студенчества и не хотел пустить ее в ход, не укрепив ее заблаговременно настолько, чтобы ставка не была бита. Эберту пришлось пока что спасаться тем, что он, призвав социал-демократов большинства, окружил правительственное здание их демонстрациями. Ночи он проводил на квартире у спекулянта Склярца. Гренер призывал его в случае личной опасности бежать прямо в Ставку.
4 января Э6ерт и Носке навещают лагерь добровольцев в Цосене, где генерал Меркер, один из самых свирепых палачей гражданской войны, показывает им свои достижения. Убедившись, что собирается сила контрреволюции, Эберт 4 января бросает берлинским рабочим вызов, снимая с поста берлинского полицей-президента независимца Эйхорна, пытавшегося создать вооруженную силу из революционных рабочих. Рабочие Берлина отвечают грандиозными демонстрациями захватом «Форвертса». 6 января, утром, Эберт назначает Носке народным комиссаром вооруженных сил. «Пусть будет так! Один из нас должен быть кровавой собакой. Я не боюсь ответственности», - заявляет Носке и отправляется в военное министерство, откуда едет с майором генерального штаба Экфортом фон-Гаммерштейном, теперешним главнокомандующим рейхсвера, в Далем, где в школе благородных девиц находится штаб белых войск. Окончив подготовительные работы, подтянув все добровольческие войска, они через несколько дней начинают наступление на Берлин для освобождения здания социал-демократического «Форвертса» от захвативших его революционных рабочих. Когда 11 января рабочие, занявшие «Форвертс», должны были сдаться под артиллерийским огнем противнику, майор Стефани спрашивает правительство Эберта, что сделать с пленными. Ответ короткий: расстрелять на месте.
Майор Стефани указывает, что трудно сразу расстрелять 300 человек, после того как они сдались. Он получает формальный ответ: в таком случае арестовать их. Он отводит их в Александровскую казарму, где контрреволюционная свора зверски убивает часть из них.
В продолжение нескольких дней добровольческие армии наводят порядок в Берлине. 15 января в руки их попадают Роза Люксембург и Карл Либкнехт. Капитан Пабст, начальник штаба гвардейской кавалерийской дивизии, приказывает их убить.
Социал-демократы переступили Рубикон. Они попили рабочей крови и не захлебнулись. Германская социал-демократия, руководя-/45/-щая партия II Интернационала, заключила окончательный кровавый союз с буржуазией против революционного пролетариата. Ленинское предсказание, что после 4 августа 1914 г. нет больше для социал-демократии возврата на классовые позиции рабочего класса, оправдалось полностью.
Книга Фолькмана и опубликованные в ней документы освещают только одну сторону союза, заключенного социал-демократией с буржуазией, а именно, союза с военщиной. Другая сторона этого союза, непосредственный союз, заключенный вождем профсоюзов Легиеном со Стинесом, будет подробно освещена, когда откроются архивы династии Стинесов и генеральной комиссии немецких профсоюзов.
Об этих переговорах вспоминал с восторгом Стинес, который в честь своего партнера даже назвал один из своих первых больших торговых кораблей построенных им после войны. Генерал Тренер и его помощники чтят не менее нежно память Эберта. Надо надеяться что пролетариат не менее твердо запомнит жизнь и дела Фридриха Эберта занявшего место председателя германской социал-демократии после смерти Бебеля и вступившего через трупы 30 000 германских рабочих на пост первого президента буржуазной германской республики. /46/
Борьба классов. 1931. №1. С. 37-46.