Как потерять страну, но научиться не волноваться и полюбить жизнь
А что там у хохлов Януковича? Жив ли, чем занимается, где работает?
Кстати, вот ему мастер-класс от коллеги в стиле "как просрать страну, но получить взамен вкус к жизни!".
В Царском Селе
Александровский дворец в Царском Селе, по словам "Нов. Жизни", теперь нечто иное, как изоляционное здание для семьи Николая Романова. Все наружные входы забиты наглухо, нижний этаж, необитаемый, отделяет населенный прислугой подвал от верхних комнат, часть которых отведена для помещения Романовых. У входов часовые внутри и снаружи, вокруг парка часовые, на дорожках часовые.
Николай очень спокоен и даже жизнерадостен, говорит начальник охраны. Занимается пилкой деревьев, огородничеством. Политикой, по-видимому, совершенно не интересуется. Физически стал заметно поправляться. Читает, кажется, очень мало, хотя каждый день получает газеты и непременно покупает "Вечернее Время". Вопросы задает солдатам самые незначительные: не надоели ли им комары, какой губернии и т.д.
По дорожкам, оцепленным солдатам, быстро-быстро ходит, кружится б. царь. Дежурный офицер не поспевает за ним, спотыкается и тяжело дышит. Сзади офицера два солдата от комитета полка, несущего караул. Все сталкиваются, почти бегут, а низенькая фигура Николая в легкой гимнастерке скользит по зигзагам садовых дорожек. Бывший царь берет заступ. Он копает усердно, сдвинув фуражку на затылок, изредка вытирает пот платком и с нервным упорством копает и копает. Вокруг него все время смех и возня дочерей и сына. Все усердно копают и несут землю, белые руки перепачканы срою землей и среди черных пятен поблескивает золото колец и браслетов. А со всех сторон из-за кустов и дорожек, из-за деревьев и караульного помещения на работающих устремлены упорно взгляды десятков солдат.
- Копает и копает, - угрюмо говорит стрелок, отводя глаза в сторону. - Всю жизнь, поди, лопаты в руки не брал, а теперь как батрак потом обливается.
- А что, товарищи, разговаривает с вами Николай?
- Как же! Первое время очень охотно спрашивал, хорошо ли теперь живется солдатам, лучше или хуже кормят теперь. Но... теперь бросил. Теперь все больше на счет погоды, комаров для редиски расспрашивает. Опрашивал как-то, назначаются ли в караул молодые солдаты, - отвечаем: теперь старых кадровых солдат нет - все молодые.
Раньше часто расспрашивал об офицерах, - вмешивается в разговор офицер. - Спрашивал, кто где получил воспитание военное, куда переведен такой-то. Память у него прекрасная.
А теперь, видно, и эти расспросы об офицерах неприятны ему.
Немец-то их (барон Бенкендорф) первое время кричал, ругался, зачем мы ему честь не отдаем, да зачем это все глаз не спускают с них. А теперь бросил, покорился. И все-то они, видно, много покорнее стали. Александра, та, почитай, что и не выходит из комнаты, а Николай обо всем теперь спрашивает: это вот можно? Как нужно вот это сделать?
Каждый неосторожный шаг Николая на участок дорожки парка, закрытый для прогулок, каждый такой шаг встречается с направленным штыком часового и окриком.
- Сюда нельзя, господин полковник.
Киевлянин. №130. 31 мая 1917 года.
Кстати, вот ему мастер-класс от коллеги в стиле "как просрать страну, но получить взамен вкус к жизни!".
В Царском Селе
Александровский дворец в Царском Селе, по словам "Нов. Жизни", теперь нечто иное, как изоляционное здание для семьи Николая Романова. Все наружные входы забиты наглухо, нижний этаж, необитаемый, отделяет населенный прислугой подвал от верхних комнат, часть которых отведена для помещения Романовых. У входов часовые внутри и снаружи, вокруг парка часовые, на дорожках часовые.
Николай очень спокоен и даже жизнерадостен, говорит начальник охраны. Занимается пилкой деревьев, огородничеством. Политикой, по-видимому, совершенно не интересуется. Физически стал заметно поправляться. Читает, кажется, очень мало, хотя каждый день получает газеты и непременно покупает "Вечернее Время". Вопросы задает солдатам самые незначительные: не надоели ли им комары, какой губернии и т.д.
По дорожкам, оцепленным солдатам, быстро-быстро ходит, кружится б. царь. Дежурный офицер не поспевает за ним, спотыкается и тяжело дышит. Сзади офицера два солдата от комитета полка, несущего караул. Все сталкиваются, почти бегут, а низенькая фигура Николая в легкой гимнастерке скользит по зигзагам садовых дорожек. Бывший царь берет заступ. Он копает усердно, сдвинув фуражку на затылок, изредка вытирает пот платком и с нервным упорством копает и копает. Вокруг него все время смех и возня дочерей и сына. Все усердно копают и несут землю, белые руки перепачканы срою землей и среди черных пятен поблескивает золото колец и браслетов. А со всех сторон из-за кустов и дорожек, из-за деревьев и караульного помещения на работающих устремлены упорно взгляды десятков солдат.
- Копает и копает, - угрюмо говорит стрелок, отводя глаза в сторону. - Всю жизнь, поди, лопаты в руки не брал, а теперь как батрак потом обливается.
- А что, товарищи, разговаривает с вами Николай?
- Как же! Первое время очень охотно спрашивал, хорошо ли теперь живется солдатам, лучше или хуже кормят теперь. Но... теперь бросил. Теперь все больше на счет погоды, комаров для редиски расспрашивает. Опрашивал как-то, назначаются ли в караул молодые солдаты, - отвечаем: теперь старых кадровых солдат нет - все молодые.
Раньше часто расспрашивал об офицерах, - вмешивается в разговор офицер. - Спрашивал, кто где получил воспитание военное, куда переведен такой-то. Память у него прекрасная.
А теперь, видно, и эти расспросы об офицерах неприятны ему.
Немец-то их (барон Бенкендорф) первое время кричал, ругался, зачем мы ему честь не отдаем, да зачем это все глаз не спускают с них. А теперь бросил, покорился. И все-то они, видно, много покорнее стали. Александра, та, почитай, что и не выходит из комнаты, а Николай обо всем теперь спрашивает: это вот можно? Как нужно вот это сделать?
Каждый неосторожный шаг Николая на участок дорожки парка, закрытый для прогулок, каждый такой шаг встречается с направленным штыком часового и окриком.
- Сюда нельзя, господин полковник.
Киевлянин. №130. 31 мая 1917 года.