Божена
Было это в 2005 году. В то время я посещала курсы французского языка при местном университете. На одном из занятий в нашей группе, состоящей главным образом из иммигрантов, появилась весьма интересная женщина. Не обратить на неё внимания было невозможно. Великолепно одета, прекрасно сложена и невероятно красива. Светлые короткие волосы, безупречно уложенные в стильную причёску, приятный овал лица с высокими скулами, тонкий прямой нос. Но самыми поразительными были её огромные голубые глаза, излучающие уверенность и внутреннее спокойствие их обладательницы. Глядя на даму, я почему-то сразу подумала о её восточно-европейском происхождение, и, как оказалось в дальнейшем, мои предположения не были ошибочными.
Во время одного из учебных диалогов мы разговорились. У дамы оказался очень низкий, с бархатистыми нотками голос. Говорила она на прекрасном английском, с лёгким, довольно приятным акцентом, отчётливо артикулируя каждый звук и делая небольшие паузы, вовсе не в поисках нужных слов, а в целях усиления производимого ею на окружающих эффекта.
Божене , так звали мою новую знакомую, было пятьдесят, что вызвало моё искреннее изумление, поскольку выглядела она для своих лет довольно свежо и подтянуто. В Канаду они с мужем иммигрировали из Польши и более двадцати лет прожили в Ванкувере. После развода она с сыном перекочевала в Монреаль, который ей приглянулся своим этно-культурным колоритом и отсутствием ванкуверских назойливых дождей.
Общаться с новоиспечённой приятельницей было чрезвычайно легко. Мне казалось, мы знаем друг друга целую вечность. Обеденные перерывы мы коротали в кафешках, без умолку беседуя на разные темы. Моя компаньонка была просто одержима культурой: она могла часами говорить о живописи, музыке, литературе. Разговоры нередко приходилось продолжать и после занятий, облюбовав с этой целью какой-нибудь ресторанчик или бистро.
При этом меня всегда поражало, что Божена никогда никуда не торопилась. Казалось, она бесконечно далека от бытовой рутины и живёт в своём измерении, наполенном картинами Модильяни и музыкой Шопена.
Время шло. Наши курсы подошли к концу, но отнюдь не дружба. Я частенько выбиралась в даунтаун, где заручившись обществом прекрасной пани, совершала прогулки по городу, старому порту или монреальским паркам. В непогожие дни мы встречались в метро и прямо оттуда попадали в мир подземного шоппинга "Центра Итона", избавляя себя от нежелательной встречи с дождём или снегом, атакующими наземный город. Надо сказать, что магазины были ещё одной страстью польки. Пани не упускала ни единой возможности примерить и прикупить обнову.
В один из зимних дней Божена позвонила и предложила встретиться у неё дома. Её приглашение было принято мною с большой охотой. Прикупив бутылку хорошего вина и коробку итальянских пирожных, я отправилась в центр города, где квартировала моя приятельница.
Выйдя из метро и пройдя минут пять по Сент Мэтью, я без особого труда отыскала дом своей подруги и, зайдя в подъезд, нажала кнопку домофона с её именем. В ответ раздался трескающий звук, и дверь холла загудела, уведомляя о готовности впустить гостью.
Пройдя через просторный, ничем не примечательный холл, я вошла в лифт и, поднявшись на одиннадцатый этаж, оказалась в узком коридоре со старым, потёртым ковровым покрытием на полу и гусеничной чередой квартирных дверей по обе стороны. У одной из них я остановилась и прислушалась: играла знакомая мне мелодия. На мой стук дверь немедленно отворилась, и на пороге возникла Божена, чей вид меня несколько смутил. На ней был старенький застиранный халат, с огромной зияющей на подоле дырой. Обычно безупречно уложенные волосы сосульками повисли на невысоком лбу. Лицо без малейшего налёта косметики казалось мертвенно-бледным. Пальцами левой руки она сжимала дымящуюся тонкую, длинную сигарету, время от времения поднося её ко рту, чтоб сделать очередную затяжку.
"Эленка", - протянула она своим по-кошачьему мурлыкающим голосом и нежно обняла меня свободной правой рукой. Очевидно увидев моё изумление, она небрежно бросила: "Прости, я дерьмово выгляжу. Ненавижу рано вставать!" Я вспомнила, что последний раз сверилась с часами, выходя из метро. Тогда на них было 12 часов. Именно на это время была назначена наша встреча.
"Доминик, посмотри, кто к нам пришёл!" - тут же воскликнула Божена, одновременно выражая мне благодарность за принесённые подарки и унося их в кухню.
В дверном проёме, ведущем в соседнюю комнату, появился светловолосый, довольно высокий и худощавый парень лет двадцати. Его лицо не оставляло никаких сомнений, что он приходился сыном хозяйки квартиры. Доминик вышел мне навстречу, вежливо поздоровался, символически поцеловав в обе щёки.
Божена продолжала кружить вокруг меня, осыпая щедрыми комплиментами и, вовремя спохватившись, предложила мне раздеться и пройти в комнату.
Квартира была довольно маленькой, состоящей из прихожей, плавно перетекающей в гостиную, и одной спальни. Слева от входной двери располагалась крохотная кухня, больше напоминающая по своим размерам гардероб.
По двум невысоким ступеням я спустилась в гостиную. На полу были разбросаны эскизы с женскими портретами, а в центре комнаты стоял мольберт, и с закреплённого на нём холста на меня смотрела незнакомая дама. У стены стоял неприбранный диван, служивший, судя по всему, Божене кроватью. К нему примыкал небольшой кофейный столик, стеклянная поверхность которого была покрыта многочисленными пятнами от чьих-то пальцев, а на краю стояла пепельница, полная окурков. Напротив дивана расположилась тумбочка с телевизором. Завершающим штрихом скудного интерьера была кадка с растением, расположившаяся у окна. В помещении было сильно накурено, отчего мои глаза время от времени слезились.
Хозяйка предложила присесть. Я несколько замешкалась, пытаясь найти небольшой пятачок на незастеленном диване. Заметив мою растерянность, Божена махнула рукой и с лёгкой улыбкой произнесла: "Не стесняйся, будь как дома". Отогнув край простыни, я выполнила её просьбу и присела.
Моя приятельница принялась рассуждать о живописи Шагала, о разнице между Йо-Йо Ма и Ростроповичем, о прозе Ежи Косинского, а затем, резко сменив тему, начала жаловаться на последнюю весьма неудачную процедуру ботокса, используя своё лицо в качестве наглядного пособия. Во время разговора Божена то и дело останавливалась, прислушиваясь к играющему "Чардаш" Монти. В такие моменты, она закатывала глаза, кисть её руки с зажатой между пальцами сигаретой безжизненно повисала в воздухе, посыпая при этом пол пеплом, а губы расплывались в сладостной улыбке. "О, боже, это лучше, чем оргазм", - прошептала моя героиня, находясь в очередной раз в состоянии нирваны.
Спустя какое-то время к нам присоединился Доминик, и беседа стала протекать в несколько ином ключе, поскольку парень больше интересовался политикой, нежели культурой. Особую страсть он испытывал к эпохе СССР, в связи с чем он стал задавать мне массу вопросов как человеку, жившему в те времена и, таким образом, знающему о советской эпохе не из газет или книг, а из личного, пусть и не очень богатого, опыта. Доминик оказался довольно начитанным, и, бесспорно, далеко не глупым собеседником.
Наконец скрипка торжественно провозгласила окончание "Чардаш", и Божена начала понемногу приходить в себя. "Доминик, почему ты до сих пор не в университете?" - тут же грозно обратилась она к сыну. На что тот пробормотал что-то невнятное. "Ты не представляешь, какой он лентяй", - повернувшись ко мне продолжала она. "Он очень умён, не без способностей, но чертовски ленив! Я не пойму, в кого он таким уродился! С таким отношением к учёбе тебе никогда не стать пластическим хирургом, как ты этого хочешь!" - подытожила Божена, недовольно приподнимая брови. Доминик стоял рядом, невинно улыбаясь, и не спешил с ответом.
"Да, как насчёт чего-нибудь перекусить?" - уже более спокойным тоном спросила моя знакомая.
Не дожидаясь моего ответа, между матерью и сыном завязался небольшой диалог.
- Доминик, что у нас есть в холодильнике? У нас не осталось китайской еды со вчерашнего дня?
- Разве ты не помнишь, мы всё съели.
- Не может быть!
- Поди и проверь!
- Почему всё должна делать я? А сам что, не в состоянии?
Божена, ворча себе под нос что-то по-польски, направилась в кухню. Спустя мгновение, она громко хлопнула дверью холодильника и прокричала: "Так и есть! Ничего не осталось! Доминик, тебе придётся сходить за едой". После этих слов, парень, не говоря ни слова, натянул куртку и неспешно вышел из квартиры.
"Эленка, иди сюда", - позвала меня Божена. Я проследовала в кухню, где моя гостеприимная хозяйка начала предлагать чай, "потому что кофе тоже не было, и сахар таинственным образом исчез". Божена металась по маленькому помещению, постоянно открывая и закрывая немногочисленные шкафчики и по-прежнему не теряя надежды найти что-нибудь съедобное. Я успела заметить, что и без того небольшая столешница была заставлена грязной посудой и всевозможными склянками. Раковина была доверху заполнена тарелками и чашками, терпеливо дожидающимися своего звёздного, а, вернее, чистого часа. На моё предложение помыть посуду, Божена ответила категорическим отказом, ссылаясь на какую-то давнюю примету, при этом лучезарно улыбнулась и протянула: "Боже, какие это мелочи! Я помою, когда будет настроение". И тут же, радостно хлопнув в ладоши, она добавила: "Мы спасены - у нас же есть твоё пирожное!"
Вскоре вернулся Доминик с огромным пакетом в руках, из которого они с матерью тут же принялись радостно вынимать бумажные контейнеры с китайской снедью. Должна сказать, что я не большая поклонница восточной кухни, поэтому к вонг тонг я даже не притронулась, ограничившись ролсами.
За окном опускались зимние сумерки, и, желая вернуться домой до наступления темноты, я стала прощаться. Божена настаивала, чтоб я погостила ещё какое-то время, но моё решение было непреклонным. Прощание получилось таким же затянутым, как и дневное приветствие, изобилующее при этом приятными словами и всякого рода любезностями.
Выйдя на улицу и вдохнув свежего морозного воздуха, я быстрыми шагами последовала к ближайшему метро. Навстречу мне попадались спешащие домой прохожие. По улицам неслись непрекращающимся потоком автомобили, в окнах зажигались первые огни, и город стремительно погружался в атмосферу зимнего вечера.