(no subject)
Большинству людей без труда удается сопротивляться счастью, а вот несчастье
оказывается куда более коварным! Вы это испытали? Несчастьем вы никогда не
насытитесь, вы жадно ищете его, причем более охотно там, где его вообще нет, но вы его
туда проецируете, так как без него все вам кажется бесполезным и тусклым.
До каких только искушений, до каких только крайностей не доводит нас
ясность ума! Но готовы ли мы расстаться с ней, готовы ли предпочесть ей
бессознательное состояние? Ведь любой, кто захочет, находит в сне спасение, каждый во
сне может стать гениальным: нет ни малейшей разницы между сновидениями мясника и
сновидениями поэта. Но наша проницательность не желает, чтобы это чудо длилось
слишком долго, не желает, чтобы вдохновение стало доступно всем: день отбирает у нас
дары, которые жалует нам ночь.
В нашу падкую до биографий эпоху мы, копаясь в собственных несчастьях, не без
алчности присматриваемся и к страданиям других. Заприметив кого-нибудь бинтующего
свои раны, мы норовим разбинтовать их и выставить напоказ; если нам этого не удается,
то мы разочарованно отворачиваемся от них. И даже тот, кто закончил свои дни на кресте,
имеет кое-какой вес в наших глазах вовсе не потому, что он пострадал за нас, а потому,
что он просто пострадал и, страдая, издал несколько криков, столь же пронзительных,
сколь и бесполезных. Ибо в наших богах мы почитаем наши же собственные поражения,
только приукрашенные.
Сиоран. Искушение существованием.I. МЫСЛИТЬ ПРОТИВ СЕБЯ
оказывается куда более коварным! Вы это испытали? Несчастьем вы никогда не
насытитесь, вы жадно ищете его, причем более охотно там, где его вообще нет, но вы его
туда проецируете, так как без него все вам кажется бесполезным и тусклым.
До каких только искушений, до каких только крайностей не доводит нас
ясность ума! Но готовы ли мы расстаться с ней, готовы ли предпочесть ей
бессознательное состояние? Ведь любой, кто захочет, находит в сне спасение, каждый во
сне может стать гениальным: нет ни малейшей разницы между сновидениями мясника и
сновидениями поэта. Но наша проницательность не желает, чтобы это чудо длилось
слишком долго, не желает, чтобы вдохновение стало доступно всем: день отбирает у нас
дары, которые жалует нам ночь.
В нашу падкую до биографий эпоху мы, копаясь в собственных несчастьях, не без
алчности присматриваемся и к страданиям других. Заприметив кого-нибудь бинтующего
свои раны, мы норовим разбинтовать их и выставить напоказ; если нам этого не удается,
то мы разочарованно отворачиваемся от них. И даже тот, кто закончил свои дни на кресте,
имеет кое-какой вес в наших глазах вовсе не потому, что он пострадал за нас, а потому,
что он просто пострадал и, страдая, издал несколько криков, столь же пронзительных,
сколь и бесполезных. Ибо в наших богах мы почитаем наши же собственные поражения,
только приукрашенные.
Сиоран. Искушение существованием.I. МЫСЛИТЬ ПРОТИВ СЕБЯ