вот оно, начинается
"Вот оно, начинается". Так бывало всегда.
Глаза выкатывались и вспыхивали, и что-то холодное сдавливало вам живот,
словно кто-то схватил что-то там, в темноте, которая внутри вас, - схватил
холодной рукой в холодной резиновой перчатке. Так бывает, когда,
вернувшись ночью домой, вы находите под дверью желтый конверт с
телеграммой и наклоняетесь и поднимаете, но не решаетесь раскрыть его
сразу. И пока вы стоите в прихожей с конвертом в руке, вы чувствуете, что
кто-то смотрит на вас - чей-то огромный неподвижный глаз смотрит сквозь
пространство и темноту, сквозь стены и дома, сквозь ваше пальто, и пиджак,
и кожу и видит, как вы съежились внутри, в темноте, которая и есть вы,
съежились, словно мокрый, скорбный зародыш, которого вы носите в своем
чреве. Глаз знает, что в этом конверте, и ждет, когда вы разорвете его и
узнаете сами. Но мокрый, скорбный утробный плод, который и есть вы и
съежился в темноте, которая - тоже вы, он поднимает свое скорбное
сморщенное личико, и глаза его слепы, и он дрожит от холода внутри вас,
ибо не хочет знать, что в конверте. Он хочет лежать в темноте, и не знать,
и греться своим незнанием. Конец человека - знание, но одного он не может
узнать: он не может узнать, спасет его знание или погубит. Он погибнет -
будьте уверены, - но так и не узнает, что его погубило: знание, которым он
овладел, или то, которое от него ускользнуло и спасло бы его, если бы он
овладел им. В животе у вас холод, но вы открываете конверт, потому что
удел человека - знание.
(с) роберт пенн уоррен
Глаза выкатывались и вспыхивали, и что-то холодное сдавливало вам живот,
словно кто-то схватил что-то там, в темноте, которая внутри вас, - схватил
холодной рукой в холодной резиновой перчатке. Так бывает, когда,
вернувшись ночью домой, вы находите под дверью желтый конверт с
телеграммой и наклоняетесь и поднимаете, но не решаетесь раскрыть его
сразу. И пока вы стоите в прихожей с конвертом в руке, вы чувствуете, что
кто-то смотрит на вас - чей-то огромный неподвижный глаз смотрит сквозь
пространство и темноту, сквозь стены и дома, сквозь ваше пальто, и пиджак,
и кожу и видит, как вы съежились внутри, в темноте, которая и есть вы,
съежились, словно мокрый, скорбный зародыш, которого вы носите в своем
чреве. Глаз знает, что в этом конверте, и ждет, когда вы разорвете его и
узнаете сами. Но мокрый, скорбный утробный плод, который и есть вы и
съежился в темноте, которая - тоже вы, он поднимает свое скорбное
сморщенное личико, и глаза его слепы, и он дрожит от холода внутри вас,
ибо не хочет знать, что в конверте. Он хочет лежать в темноте, и не знать,
и греться своим незнанием. Конец человека - знание, но одного он не может
узнать: он не может узнать, спасет его знание или погубит. Он погибнет -
будьте уверены, - но так и не узнает, что его погубило: знание, которым он
овладел, или то, которое от него ускользнуло и спасло бы его, если бы он
овладел им. В животе у вас холод, но вы открываете конверт, потому что
удел человека - знание.
(с) роберт пенн уоррен