(no subject)
Вчера я ходила на собеседование с профессором Хойером, который руководит в ТУДе (Технический ун-т Дрездена) сложновыговариваемой программой, название которой я все равно напишу: Aufbaustudiengang "Psychologische Psychotherapie". В общем, это, по нашему, программа проф. переподготовки. Сам профессор (я дала себе труд изучить список его публикаций) специализируется на таких темах, как "генерализованное тревожное расстройство" и "социальные фобии". Я тут же подумала, что очень удачно являюсь его целевой аудиторией.
Всю неделю перед собеседованием я
вспоминала английский язык (в изящной переписке с менеджером программы Кристианом я выклянчила себе собеседование на английском) и пыталась придумать разумные ответы на вопросы "почему вы не дописали диссертацию?" и "Что это вы почти десять лет писали сериалы, а тут вдруг решили заняться психотерапией?". В ночь с понедельника на вторник я тревожно спала и отгоняла от себя трусливую мысль отменить собеседование. Социальные фобии наседали на меня. Одно меня останавливало - желание выглядеть достойно в глазах Надьки, которая за последние полгода прошла и огонь, и воду, и медные трубы, а я вот, курица такая, на одно вшивое собеседование сходить не могу! Все-таки, знаете, хорошо, когда перед глазами есть достойный пример. А то ведь без него скатишься в болото и погрязнешь в трясине.
В десять утра я прикатила на Hohe Strasse, к милому особнячку, где уже парковал свой велик какой-то юноша блаженного вида. Клиент, - вывела я. И, действительно, когда я ждала профессора Хойера в Waiting room, я там обнаружила и этого юношу, и еще трех ужасно напряженных мужиков, которые явно пришли на прием. Я смотрела на них и думала - ну, я-то не такая, как они! Ну, я-то да! Ну, я-то тут вообще по другому вопросу! И старалась сесть на стуле как-нибудь беспечно и равнодушно и придать своему взгляду компетентность. И заодно следила за тем, чтобы ладони не вспотели. А то ведь наверняка придется пожимать руку профессору Хойеру.
Несмотря на крайнюю встревоженность, перед собеседованием я все-таки потратила немного времени на то, чтобы вчитаться в описание обучающей программы и перевести несколько слов оттуда с немецкого на английский. И правильно сделала, потому что первый вопрос, который мне задал Хойер, звучал примерно так: "А что же, в Москве не учат CBT?". Я не ударила в грязь лицом, потому что заранее выяснила, что на этой программе в течение трех лет обучают когнитивно-бихевиоральной терапии, то есть CBT. Это тот самый вид психотерапии, от которого я страшно фанатела, когда была студенткой, и которому совершенно не учат в России, хотя на западе наряду с психоанализом он является ведущей практикой. Правда, потом был период, когда я, глубоко испорченная психоанализом, несколько разочаровалась в когнитивно-бихевиоральных методах, но сейчас я считаю, что они занимаются разными вещами и на разных уровнях. Вот, CBT занимается социальными и прочими фобиями и разными конкретными расстройствами. И вообще конкретными задачами. А психоанализ больше меняет самоощущение и глобально выстраивает отношения с миром, с людьми и пр. Это как в науке уровень методологии и уровень конкретной методики. Хотя, может, я и не права. Черт его знает.
Собеседование длилось час и прошло как по маслу: сначала мы обсудили мои мотивации, потом снова мои мотивации, потом экстремальную важность свободного владения немецким, потом трудность признания моего диплома, потом мои финансовые возможности, потом мои лингвистические способности, потом легкость признания моего диплома и, наконец, перешли к обсуждению немецко-российских кросс-культурных исследований, которые я могла бы провести на базе этой клинической программы. Это был мой грандиозный успех.
Самые вшивые темы - про незаконченную диссертацию и мой сценарный опыт - не вызвали у профессора Хойера никаких вопросов, ему было все понятно. В конце встречи, когда я уже пила остывший кофе, налитый мне Кристианом в начале разговора, профессор Хойер признался, что был в России однажды - в Ленинграде, в тот самый день, когда Ленинград решил называться Санкт-Петербургом. Он ездил туда в Бехтеровский институт что-то супервизировать и все никак не мог понять, как же можно супервизировать, когда вы говорите на разных языках. А потом оказалось, что это вполне возможно, и так все видно, и без языка.
И добавил, что я могу стать не только первой русской студенткой в этой программе, но и также первой студенткой, которая может начать свое обучение не осенью, а весной. Мне почему-то захотелось ответить, что я буду одновременно как Барак Обама и Юрий Гагарин, но я постеснялась.
Окрыленная когнитивно-бихевиоральной победой над социальными фобиями, я решила назначить себе еще несколько собеседований в других городах Германии. Буду сообщать.
Всю неделю перед собеседованием я
вспоминала английский язык (в изящной переписке с менеджером программы Кристианом я выклянчила себе собеседование на английском) и пыталась придумать разумные ответы на вопросы "почему вы не дописали диссертацию?" и "Что это вы почти десять лет писали сериалы, а тут вдруг решили заняться психотерапией?". В ночь с понедельника на вторник я тревожно спала и отгоняла от себя трусливую мысль отменить собеседование. Социальные фобии наседали на меня. Одно меня останавливало - желание выглядеть достойно в глазах Надьки, которая за последние полгода прошла и огонь, и воду, и медные трубы, а я вот, курица такая, на одно вшивое собеседование сходить не могу! Все-таки, знаете, хорошо, когда перед глазами есть достойный пример. А то ведь без него скатишься в болото и погрязнешь в трясине.
В десять утра я прикатила на Hohe Strasse, к милому особнячку, где уже парковал свой велик какой-то юноша блаженного вида. Клиент, - вывела я. И, действительно, когда я ждала профессора Хойера в Waiting room, я там обнаружила и этого юношу, и еще трех ужасно напряженных мужиков, которые явно пришли на прием. Я смотрела на них и думала - ну, я-то не такая, как они! Ну, я-то да! Ну, я-то тут вообще по другому вопросу! И старалась сесть на стуле как-нибудь беспечно и равнодушно и придать своему взгляду компетентность. И заодно следила за тем, чтобы ладони не вспотели. А то ведь наверняка придется пожимать руку профессору Хойеру.
Несмотря на крайнюю встревоженность, перед собеседованием я все-таки потратила немного времени на то, чтобы вчитаться в описание обучающей программы и перевести несколько слов оттуда с немецкого на английский. И правильно сделала, потому что первый вопрос, который мне задал Хойер, звучал примерно так: "А что же, в Москве не учат CBT?". Я не ударила в грязь лицом, потому что заранее выяснила, что на этой программе в течение трех лет обучают когнитивно-бихевиоральной терапии, то есть CBT. Это тот самый вид психотерапии, от которого я страшно фанатела, когда была студенткой, и которому совершенно не учат в России, хотя на западе наряду с психоанализом он является ведущей практикой. Правда, потом был период, когда я, глубоко испорченная психоанализом, несколько разочаровалась в когнитивно-бихевиоральных методах, но сейчас я считаю, что они занимаются разными вещами и на разных уровнях. Вот, CBT занимается социальными и прочими фобиями и разными конкретными расстройствами. И вообще конкретными задачами. А психоанализ больше меняет самоощущение и глобально выстраивает отношения с миром, с людьми и пр. Это как в науке уровень методологии и уровень конкретной методики. Хотя, может, я и не права. Черт его знает.
Собеседование длилось час и прошло как по маслу: сначала мы обсудили мои мотивации, потом снова мои мотивации, потом экстремальную важность свободного владения немецким, потом трудность признания моего диплома, потом мои финансовые возможности, потом мои лингвистические способности, потом легкость признания моего диплома и, наконец, перешли к обсуждению немецко-российских кросс-культурных исследований, которые я могла бы провести на базе этой клинической программы. Это был мой грандиозный успех.
Самые вшивые темы - про незаконченную диссертацию и мой сценарный опыт - не вызвали у профессора Хойера никаких вопросов, ему было все понятно. В конце встречи, когда я уже пила остывший кофе, налитый мне Кристианом в начале разговора, профессор Хойер признался, что был в России однажды - в Ленинграде, в тот самый день, когда Ленинград решил называться Санкт-Петербургом. Он ездил туда в Бехтеровский институт что-то супервизировать и все никак не мог понять, как же можно супервизировать, когда вы говорите на разных языках. А потом оказалось, что это вполне возможно, и так все видно, и без языка.
И добавил, что я могу стать не только первой русской студенткой в этой программе, но и также первой студенткой, которая может начать свое обучение не осенью, а весной. Мне почему-то захотелось ответить, что я буду одновременно как Барак Обама и Юрий Гагарин, но я постеснялась.
Окрыленная когнитивно-бихевиоральной победой над социальными фобиями, я решила назначить себе еще несколько собеседований в других городах Германии. Буду сообщать.