Цвет нации (Парфенов)
Воспринимать "Цвет нации" мешают политические спекуляции. Ряд деятелей борьбы чужого добра с нашим злом (на радио "Эхо Москвы", на премьере фильма в к/т "Пионер") успели высказаться с надрывной интонацией - ах, какую страну потеряли (хотя были и более подлые высказывания - мол, эта страна никогда не была вашей, это вообще другая страна, вы не оттуда родом). Страна, конечно, другая. Хотя фильм Парфенова, и выбранный герой, дающий повод поговорить об истории благородных дел, могут воздействовать не разобщающим, а объединяющим образом, взывая к чувству родства с "другой страной". Но когда тему равнодушия, потребительского подхода к истории, запустения памятников старины подводят под оскорбления в адрес ныне живущих и радующихся жизни людей - в этом проявляется суть не демократического, а большевистского подхода, отказывающего людям радоваться жизни здесь и сейчас. "Цвет нации" заслуживает, чтобы о нем говорили вполголоса, не тащили на трибуну. Грустный фильм о памяти, о течении времени, которое не щадит никакого прошлого - ни советского, ни, тем более, дореволюционного. Рукотворные объекты имеют свойство разрушаться, если не прикладывать усилий. Но они сгинут еще быстрее - если подходить к любому делу с классовых позиций "свой/чужой", если продукты ремесла оценивать в принадлежности к политическому лагерю.
Говорят: вот, ничего не осталось. А меня лично поразило, сколько всего сохранилось, сколько нашлось перекличек с изображениями столетней давности. Вроде бы и этих останков не должно быть, учитывая нашу расточительность. В фильме можно уловить связь близких, пусть разных, времен, при условии, если не искать виновных, подливая тем самым бензин в огонь дальнейшего распада, всеобщей злости и беспамятства. Его попросту вредно рассматривать как пропаганду сиюминутных амбиций. Это ровно то, против чего восстает сам фильм - про тихое профессиональное занятие фотохудожника-новатора, которому не нашлось места в мире буйных голов и смещенных идеалов.
Говорят: вот, ничего не осталось. А меня лично поразило, сколько всего сохранилось, сколько нашлось перекличек с изображениями столетней давности. Вроде бы и этих останков не должно быть, учитывая нашу расточительность. В фильме можно уловить связь близких, пусть разных, времен, при условии, если не искать виновных, подливая тем самым бензин в огонь дальнейшего распада, всеобщей злости и беспамятства. Его попросту вредно рассматривать как пропаганду сиюминутных амбиций. Это ровно то, против чего восстает сам фильм - про тихое профессиональное занятие фотохудожника-новатора, которому не нашлось места в мире буйных голов и смещенных идеалов.