Вызов великому НИЧТО - 2
Следует уточнить, что вышеприведённый текст («Вызов великому Ничто»), созданный по записи нашей интернет-беседы (своеобразного телемоста «Красноярск - Лестер»), не был ни утверждён, ни оспорен Александром Николаевичем. Позже он прислал новый, дополненный различными подробностями вариант, практически переписанный заново текст. Он получился не совсем по заданной тематике, но зато в нём много интересных биографических деталей, истории и мемуаристики, и не представить его здесь вниманию читателя было бы неправильно....
Александр Горбань
Главный вопрос
Очень странное чувство - наблюдать конец эпохи, начало которой я тоже видел, конец истории, в которой участвовал. Главный вопрос: что посеяно и как это взойдет? Он существует в разных версиях, каждая из которых добавляет свою каплю смысла, от: «Кто в лавке (версия - в лаборатории) остался,» - вопрос умирающего хозяина/зав лаба, - до императива: «Шоу должно продолжаться».
Я родился в 1952 году. Сознательное детство пришлось на Хрущевскую оттепель, которая была особо важна для моей семьи, отец - бывший политзэк и ссыльный (дело «УНЦ», 1931, и потом довесок - полностью реабилитирован) украинский историк и писатель Николай Васильевич (Микола) Горбань (1899-1973), мама (1921-2001) - знаток русской поэзии и литературы, еврейка Сапожникова Дебора Яковлевна (впрочем, отец был настоящим экспертом и в русской поэзии, переводил стихи, знал много языков). В краткий период между Победой 1945 года и новым погромным временем, стартовавшим в 1949 году, они работали в Омском пединституте по специальности.
Горбань с мамой. Омск, 1967, 15 лет. Окончание школы
Потом мама была учителем в средней школе, отец преподавал латынь медикам. Точнее так: мама была Учителем, таким, что ее до сих пор вспоминают в Омске, а отец оставался изыскателем архивных сокровищ (как его назовут уже после смерти), большим мастером с огромным трудолюбием, несмотря ни на что, шел в архивы и работал, работал, писал книги и статьи. Это он делал и в годы ссылок, и в 1949-1953, и в оттепель, и потом, пока здоровья хватало.
Я выбрал математику, а потом физику. В 13 лет, после олимпиадных успехов поступил в ФМШ при НГУ (8-й класс). Через полтора года несколько драматически перевелся обратно в Омск, где и окончил по-быстрому школу в 1967 году.
Унаследованный «ген учительства» не давал мне покоя, и уже в ФМШ я прочитал свой первый спецкурс - введение в вариационное исчисление, по книге Гельфанда и Фомина.
С осени 1967 я вновь в Новосибирске, студент НГУ (после пары месяцев у отца в Ташкентском университете, куда он переехал и где преподавал иностранные языки, был зав. кафедрой). Заканчивалась гуманитарная оттепель, процесс Даниэля и Синявского прошел, начинался процесс Гинзбурга и Галанскова. Пионерское воспитание и идея ответственности, впитанная с детства, не дали молчать, и мы выступили против - в форме лозунгов на стенах (нас еще называли «надписантами» - по созвучию с «подписантами», подписывающими письма протеста.) После полутора лет следствия все было раскрыто, далее отчисление из университета, учеба в ПТУ, работа токарем, обучение в Омском пединституте, чехарда увольнений и поиска работы, параллельно игра в театре, который постепенно из любительского стал профессиональным, наконец, более-менее спокойное место в Красноярском филиале СО АН СССР. И всегда при первой возможности набирал учеников: физика, математика, анализ текстов, психология искусства, вообще психология 20 века, от Фрейда до Выготского... Но больше всего, конечно, физика и математика. Это было абсолютно бесплатно, и выходило далеко за рамки классно-урочных форм. Наши занятия напоминали гибрид реферативного семинара, школы мастерства по решению трудных или нестандартных задач и элементов перипатического диалога. Один из моих учеников того времени называл это недавно, скорее, клубом, хотя это тоже неточно. Многие из учеников тех лет работат в науке, и большинство из них продолжают эстафету. Они учат других. Всех перечислить непросто. Но упомяну Сашу Михайлова - професора в Лидсе и Сашу Штерна, который не только стал высокопрофессиональным математиком, преподает в Высшей Школе Экономики, но и постоянно работает со школьниками. Шоу продолжается.
Мои первые встречи с трудами Георгия Петровича Щедровицкого пришлись на второй омский период - начало 1970-х. Познакомил меня с ними друг и блестящий аналитик поэтических текстов Александр Мордвинов (его лекции о цикле Блока «На поле Куликовом» вошли в сборник Красноярской Летней Школы (КЛШ) «На стыке всех наук»). Саша начинал как математик в ФМШ, но потом увлекся лингвистикой и, далее, анализом художественного текста. Мы доставали статьи и делали копии на «Эрах» (фотокопировальных машинах тех лет).
Мой личный интерес к методологии был, в первую чередь, связан c педагогикой. В ходе обучения/самообучения я четко выделил главную проблему, определяющую успех в решении действительно трудных задач. Это - умение планировать решение. Решить сложную задачу «в один присест» невозможно. Точнее, для каждого человека есть предел сложности задач, которые он может решить «в один ход» (как мы говорили, «методом пристального всматривания»). У меня, как у всех олимпиадников, он с первого-второго класса (в первом я практичеки не учился, был сразу переведен во второй, чтобы не смущать скоростью и многознанием одноклассников и учителя) был больше, чем у одноклассников и, часто, у учителей. Тем не менее, такой метод «интеллектуального прокола» или инсайта ограничен и включение процедур планирования (программирования) расширяет индивидуальные способности многократно. Скажем честно, он нивелирует разницу между олимпиадными гениями и просто одаренными, но хорошо планирующими ребятами. Более того, вторые, начиная с некоторого момента, приобретают преимущества над первыми.
Я разрабатывал для себя схемы такой интеллектуальной работы, как планирование решения сложных задач. Делал даже какие-то доклады на конференциях о планировании задач и местные публикации о роли самоопределения в обучении. Помню даже название одной статьи, «Не только ЧТО и КАК, но и ЗАЧЕМ», с попыткой объяснить одному профессору, что без реального самоопределения «ЗАЧЕМ», «ЧТО» и «КАК» работают не очень хорошо.
Очень важен для меня был доклад о планировании решения задач на одной из региональных конференций. Он вызвал почти скандальную короткую дискуссию с «методистами», но предъявление результата - практически все победители областных олимпиад того года были моими учениками - заставило их на некоторое время задуматься.
Все эти мои тексты рассеяны в пространстве и времени, но именно в размышлении над этими проблемами и схемами я нашел работы Георгия Петровича очень созвучными нашему опыту. Они формировали методологию нового времени и определяли ту область, к которой наши рефлексивные изыскания относились, создавали рамки интеллектуального мира, в котором то, что мы делали, становилось нормальной исследовательской и проектной работой, а не просто маргинальными изысками. Все это, конечно, шло поверх физико-математических и прикладных исследований (от функционального анализа до машин и механизмов), а также ежедневных усилий по самообразованию в разных областях естестенных наук и математики .
Красноярская закваска
Еще несколько лет странствий (Омск-Томск-Новосибирск) - и я обосновался в Красноярске, в Вычислительном Центре Академии Наук, лаборатория математических задач химии, защитил кандидатскую, потом докторскую, лаборатория постепенно выросла до отдела вычислительной математики.
В первое же лето присоединился к энтузиастам, создавшим Красноярскую Летнюю Школу. Были это: Владислав Бытев (увы, ушедший от нас), Виктор Болотов, многие годы впоследствии быший одной из главных фигур в выработке Российской стратегии образования, Владимир Шалаев, ныне один из крупнейших мировых экспертов в фотонике, такие эксперты как Валерий Хвостенко, Владимир Пивоваров, Юрий Сандлер, еще очень молодой Исак Фрумин, и многие другие. Потом присоединились блестящий математик и педагог из МГУ Михаил Шубин, человек, решивший одну из проблем Гильберта и замечательный решатель трудных задач Юрий Матиясевич, знаменитый классик комплексного анализа Владимир Борисович Шабат (он и умер на посту, в ходе одной из школ). Постепенно команды менялись, обкатывались новые составы преподавателей, создавались традиции, была чрезвычайно богатая и яркая жизнь, от наук до знакомства с исскуствами и социализации с «воспитанием делом». Появилось поколение преподавателей, школьниками прошедшее КЛШ, в том числе - целая красноярская диаспора из МФТИ. КЛШ - это поэма бесконечная, и история ее еще не написана.
За всем этим стояла поддержка замечательного организатора и ученого, приехавшего из новосибирского Академгородка ректора Красноярского Университета Вениамина Сергеевича Соколова.
Как все нормальные люди, я подвержен эффекту «аберрации близости». Мы видим по-разному близкое и далекое. КЛШ - это лишь фрагмент интеллектуальной стихии Красноярска. Ярко жил красноярский Академгородок. Замкнутые экосистемы для будущих дальних космических полетов (и не только), замечательные научные школы физики твердого тела и нелинейной оптики. Вычислительный центр СО АН, который вначале был в центре города, но постепенно перебрался в Академ - центр компьютерной культуры города, проекты чистого Енисея, хлорофилл в биосфере, жизнь леса и вспышки массового размножения лесных вредителей, пойманые в сети математических моделей, и многое, многое другое. Всех интересных ядер смысла не перечесть, да к своему стыду, я знаю далеко не все: аберрация близости.
Рэм Хлебопрос
Ближе всего ко мне были Рэм (иногда Рем) Григорьевич Хлебопрос, старший товарищ, вокруг которого сформировалось целое научное сообщество на стыке математики и биологии, Валерий Иванович Быков, близкий друг и соавтор нескольких книг, он же перетащил меня в Красноярск, и ученики, ученики, ученики. Талантливый выпускник новосибирской физматшколы, видный активист КЛШ Виктор Охонин. Он разработал оптический микроскоп с неограниченным разрешением (меньше длины волны).
Виктор Охонин
Приоритет 1986 года, зафиксированый патентом. В 1990 патент опубликован по-английски, цитировался в нескольких американских патентах. Спустя годы эта идея была «переоткрыта» (или «позаимствована» - точно, как всегда, неизвестно) и развита другим автором, получившим за нее Нобелевскую премию в 2014 году.
Блестящий физик Илья Карлин разработал новые подходы к решению коассических уравнений Больцмана, а потом использовал свое физическое образование и мышление в разработке новых численных методов. В начале 1990х вместе с Ильей мы создали на несколько сезонов еще одно ответвление КЛШ - Тобольскую Летнюю Школу. Организационные и финансовые заботы взял на себя бывший научный сотрудник ВЦ Григорий Морозов. Мы там многому научились. Потом на тобольскую площадку пришла команда из Омского университета. С Тобольской Школой у меня связана одна забавная личная история: в разгар одного из сезонов я получил престижное приглашение поработать в Массачуетском Технологическом Институте. Чтобы успеть, надо было немедленно срываться готовить документы. Велик был соблазн - следующий раз приглашение такого уровня я получил лет через 8. Но не смог оставить учеников. Мама учила меня заповеди, сформулированной Экзюпери: «Ты в ответе за тех, кого приручил». Не скрою, коллеги, знавшие об этом приглашении, сочли меня легкомысленным... Я очень хотел в MIT, но просто не смог оставить школу.
Была создана и несколько лет работала КИШ - Красноярская Интенсивная Школа. Главным учителем, мотором в этой школе был Илья Карлин. Организационные и финансовые проблемы КИШ взяли на себя Сергей Дмитриевич Семенов (не путать с С.В. Семеновым, одним из директоров КЛШ) и Игорь Сулькис. Сейчас Игорь - известный эксперт по инвестициям. Меня радует, что он продолжает учить. Недавно вышла его книга «Доходы и риски: в поисках баланса» - учебное пособие для частных инвесторов, самостоятельно формирующих свой портфель. Шоу продолжается.
Вместе с Рэмом мы добрались до богатейшей коллекции данных Института Медицинских проблем Севера. Результат - новая ученица, Елена Смирнова, еще один проект длиной в десятилетия и новые методы изучения адаптации к сложным условиям. Сейчас эти методы применяются и в медицине, и в психологии, и даже для анализа социально-экономических систем. Постепенно они завоевали свое место в мире. Даже в Италии вышла книга: «Наука прекрасная и наука ужасная», где к качестве базового примера «науки прекрасной» выбрана наша работа с учениками - Еленой Смирновой и Людмилой Покидышевой. Елена уже давно доктор наук, есть и немало учеников-внуков, идущих по этому пути.
Я очень люблю нашу с Рэмом книгу «Демон Дарвина», изданную в 1988 году ФизМатГизом тиражем где-то 26 тыс. и мгновенно разошедшуюся. По существу, это довольно концентрированная книга о методологических аспектах теории эволюции, но написанная как научная проза для неспециалистов. Как великий образец концентрированности изложения была выбрана проза Бунина (достичь этого уровня мастерства нам, конечно, не удалось).
Саша Звонкин, прекрасный математик и эрудит заметил, что это книга следует «линии Платона», разбирая идеи и следствия. Я принимаю это замечание не как критику, а как точное замечание о логике книги - хотя там есть набор классических эмпирических примеров, но главное - обсуждение способов мышления. Как медали я ношу отзывы разных замечательных исследователей. Из старшего поколения - Н.Н. Моисеев: «Это лучшая книга XX века по моделированию». Из молодого (по отношению ко мне) поколения - Е. Ижикевич (классик моделирования нейронов и сетей мозга) рассказал мне, что, уезжая из России взял с собой две русских книги - Мат методы классической механики Арнольда и нашего «Демона».
Не могу не вспомнить и ещё про одно, без преувеличений великое, достижение. В каком-то смысле Красноярск был вспышкой, провозвестником концепции нейросетевого искусственного интеллекта. Именно здесь весной 1993 года возникла первая в России кафедра нейрокомпьютеров. Это вообще, отдельная, чрезвычайно увлекательная история. И, по большому счёту, то, что сейчас делается в мире идет по нашему пути, во много повторяя то, что было сделано в 1980е-1990е.
Обложка книги "Обучение нейронных сетей" (1990) - первая книга Горбаня по глубокому обучению
В создании этой нейрокомпьютерной провинции участвовали тогда и Виктор Охонин, и я, и Сергей Барцев, и опять - ученики: Евгений Миркес, Сергей Гилев, Дмитрий Россиев, Андрей Зиновьев и многие другие. У каждого теперь своя судьба, свое поле для труда, свое шоу, которое должно продолжаться.
Встречи с Щедровицкими и ОДИ
В Красноярске я вновь встретился с Георгием Петровичем Щедровицким: сначала с идеей организационно-деятельностных игр (ОДИ), заразившись этой идеей от «новообращенного» энтузиаста конфликтолога и юриста Бориса Хасана (светлая память), потом с Петром Георгиевичем Щедровицким - сыном Георгия Петровича, а далее, на ОДИ-50 (1986) - удалось поработать с самим Георгием Петровичем. Как честь, я храню в памяти его разрешение называть себя его учеником, данное через несколько лет, когда я был в гостях у него дома.
Немного подробнее. В конце 1970-х Вениамин Сергеевич Соколов начал строить психолого-педагогическое образование в Красноярском Университете и вокруг. КЛШ была замечательной точкой роста. Вероятно, поэтому ее первый директор Владислав Бытев был назначен проректором и на него было возложено развитие психолого-педагогического направления. Закономерная идея - начать с создания лаборатории психологии. Решение было принято и Владислав попросил меня найти завлаба. А в это время в Новосибирске одаренный психолог, которому были тесны узкоспециальные рамки, Юрий Леонидович Котляревский искал точку приложения сил. Мы были с ним хорошо знакомы - так он и переехал в Красноярск. Потом он описал свое пребывание в Красноярске в краткой балладе, из которой я помню несколько строк. Начиналась она так «Не шла наука у меня - Я зов услышал Горбаня». (Ну, естественно, на «Горбаня» и кончалась.) Сейчас Ю.Л. Котляревский - известный психолог управления и консультант, автор книг «Искусство моделирования и природа игры» (М., «Прогресс», 1992, в соавторстве с А.С.Шанцером), «Управленческое консультирование в России» (Р-н-Д, «Феникс», 2004) и многих других, создатель своего жанра игр, провел около 100 авторских игр. Но тогда руководство университета «тасовалось», Бытев ушел из проректоров, а с новой командой отношения у Котляревского не сложились.
Лаборатория психологии была создана «с нуля» Борисом Иосифовичем Хасаном. Я прослышал, что он осваивает новую технологию решения проблем и создания команд, ОДИ. Пришел, обсудил организационную схему и получил некоторые материалы. Решил: проведем научно-образовательное мероприятие в форме ОДИ.
Для специалистов это лучше назвать ОДИ-подобной формой, где наряду с решением собственно проблем было включено еще два жанра: информационная накачка в форме лекций специалистов и малые игровые формы, позволяющие «отыграть» более простые задачи на моделирование реального мира с представлением результатов в различных формах - от уравнений до сценических хэппенингов. В этой школе молодого биофизика участвовало чуть больше, чем 20 человек, с погружением на 10 (!) дней (с выездом в дом отдыха «Енисей»). Поэтому игра была тяжелая, никто не мог всё это время «выключиться». Я руководил игрой, Михаил Садовский решал организационные задачи и активно участвовал в игре.
Центральным научным содержанием были проблемы клеточного цикла. Собственно Игра, кроме этих проблем, была сконцентрирована на освоении норм осмысленной коммуникации. Есть в багаже методологических разработок базовая схема коммуникации, где отображаются позиции участников коммуникации, как они представляют ситуации друг друга, и что, собственно, они собираются этой коммуникацией достичь. В обыденой же жизни большую роль играет общение, не несущее смыслов и не ставящее целей кроме как «сказать», выразить себя. Четкое продумывание своей коммуникации, ее смыслов и целей оказалось огромной и часто неподъемной задачей. Переход от бездумного вития словес к мыслекоммуникации оказался очень сложным. Частенько раздавался запрос: «Что Вы несете?» Не упрек, не возражение, а требование четко сформулировать мысль и точно указать, что ты хочешь добиться этим актом коммуникации (ну не выговориться же). Бывало, что в разгаре энергичной дискуссии люди, прежде не задумывавшиеся о точности высказывании, записывали фразы на бумаге, прежде чем сказать, и взвешивали их осмысленность. Были трудности в определении собственной позиции: кто ты, каковы твои цели, и т.п.
Получился реальный научный результат - зародилась новая теория клеточного цикла. Там был специалист по клеточному циклу из Пущино. Он в лекционной форме выводил нас на современные проблемы клеточного цикла и мы включали эти проблемы в Игру. Получилось интересно. Основы новой теории были опубликованы в 1986 году под псевдонимом Елисей Михайлович Школьник. «Елисей» потому что Дом отдыха «Енисей» (вот такая возникла ассоциация), Михайлович - потому что организовывал школу Михаил Садовский, а Школьник - понятно почему, потому что «школа» (финальный текст писал я как руководитель Игры). И вот, представьте, буквально в нынешнем 2021 году эта теория впервые дошла до эксперимента. Появились технологии, позволяющие изучать данные об активности генов отдельных клеток. Журнал Science назвал это прорывом года.
И сейчас о наших моделях клеточного цикла и их сравнении с новыми экспериментальными данными вышла огромная статья международной команды, сформированной Андреем Зиновьевым - руководителем группы системной биологии рака в институте Кюри в Париже, одного из главных раковых институтов Европы (кроме того, Андрей - заведующий междисциплинарной кафедрой Парижского Института искусственного интеллекта). Он собрал там воедино различные аспекты этой теории. Михаил Садовский - в соавторах и ещё множество авторов, включая меня. То есть, эта работа набирает новые обороты: одно дело идея, и уже совсем другое - идея, попавшая в эксперимент. Но идея и ее теоретическая проработка возникли именно в ходе той самой организационно-деятельностной игры (первой игры в науку, прошедшей в Красноярске). Вот такой вот длинный и, смею надеяться, полезный для науки «след» получился…
То есть, не скажешь, что ОДИ не годятся для точных и естественных наук, а подходят только для гуманитарных, где велика область неопределённости и длительное время могут сосуществовать даже взаимоисключающие теории. Как видим, инструмент вполне рабочий в самых разных научных сферах.
Однако в играх высокого уровня научной специализации должны участвовать ещё и крупные учёные, обладающие широкой сферой интересов. Это редкая комбинация: большие и признанные успехи в своей области и готовность выйти за ее пределы. Великие образцы есть: от Ньютона до Фейнмана. Они бы безусловно смогли увидеть, удержать и ввести в научный оборот те «блёстки», которые возникали бы в игре. Без участия глубоких, но подвижных экспертов слишком велика вероятность, что искры и блёстки затухнут. Надо учиться у классиков.
Игра хороша, когда есть крупная проблема, когда начинается выделение из неё новых «прикладных» задач, создание новых онтологий, выделение областей несогласованных знаний. А поскольку в основной своей части, наука, это на 90% высокотехнологичный труд, который ни в коем случае нельзя проблематизировать, потому и сфера применение ОДИ сужается.
Мы имеем согласованные представления о возможном и невозможном и оперируем в возможных мирах. Выход опыта за пределы возможного - «чудо». Эйнштейн определял свою главю задачу, как бегство от чуда. Был такой великий финский философ и логик Яаакко Хинтикка, работавший в Америке. Он исследовал понятие «возможного мира» и ввел понятие «невозможных возможных миров» - миров с глубоко запрятанными противоречиями. Наше представление об окружающем мире представляется нам логичным и сбалансированным, но, если копнуть глубже на 10-20 шагов, то обнаруживаются противоречия. Так вот, то, что достижимо на игре - это проходка в пласте на глубину условно три-четыре шага (ну, 7, в крайнем случае), а учёные в некоторых областях естественных и точных наук прорабатывают предмет на глубине в 100-200 шагов…
Поэтому наука, строго говоря, целиком на игре делаться не может. А вот, когда проблематизируются некие новые области знания или стыки таких областей, то почему бы и нет? И мы это делали.
В Красноярске многое выросло на ОДИ или было спроектировано с использованием форм ОДИ: Гимназия «Универс», психолого-педагогический факультет Красноярского университета, «Нооген» - всё это выросло из ОДИ во многом. Болотов, Фрумин, Хасан, Аронов и другие славные деятели Красноярской педагогической провинции, а затем России и мира многое взяли из игр.
Великий Георгий Петрович Щедровицкий указал путь игры и продумал ее, но есть очеь важный продолжатель его дела, создавший свою школу и воплотивший его замысел. Есть странная магия имени: «И сказал Симону Иисус: не бойся; отныне будешь ловить человеков.» И стал шаткий Симон Петром, крепким, как камень.
Петр Георгиевич Щедровицкий очень много сделал для распространения системно-мыследеятельностной методологии в России и в создание сообщества. Он собирал и собирает команды, читает лекции, проводит (когда надо) ОДИ. Много труда вложено им в Красноярск. Но здесь, я, скорее, наблюдатель. Я видел его работу, но практически в ней не (со)-участвовал. Разве что взаимодействовал с методологическим «десантом» в КЛШ. Ну и учился у них, само собой.
Предельная рамка перемен
Личная встреча с Георгием Петровичем Щедровицким запомнилась на знаменитой 50-й игре, состоявшейся в Красноярске. Играли проблему развития. Шел 1986 год. Начиналась эпоха больших перемен.
Мы склонны забывать переходные периоды: - Помним, что было «До»; - Воспринимаем, как единственную реальность то, что установилось «После»; - Можем переживать о том странном, что было «Между»; - Можем помнить трудности или радости, - Но вот сам процесс своих перемен плохо помним и редко понимаем.
Организационно-деятельностные игры были своего рода интеллектуальными дрожжами, которые усиливали процесс «брожение». В ходе игры создавались новые смыслы, организовывались команды, включались процессы коммуникации. В этом смысле Красноярск безусловно «выстрелил». С одной стороны, не довлели давние, закоснелые традиции, а с другой стороны, была замечательная интеллектуальная среда и создавалась новая «педагогическая провинция».
После ОДИ-50 сложилась и наша команда. Она иногда называлась по имени руководителя - «команда Горбаня», хотя каждый из состава команды мог быть в какой-то момент и руководителем тоже.
До этого я играл в научные или образовательные игры, искал средство повышения своей эффективности в этих сферах, а потом самоопределился как ученик, начал учиться и проводить свои как бы ученические, а потом и самостоятельные игры. По самым разным направлениям. И это был не столько даже бизнес, сколько увлекательное интеллектуальное путешествие.
Один из лидеров "команды Горбаня" - психолог управления В.Г. Цареградский
Это было время кардинальных перемен. ОДИ многим давали некую готовность к этой эпохе изменений. Люди уходили с игр ГОТОВЫМИ МЕНЯТЬСЯ. Это было трудно, но очень важно для любого - встать перед зеркалом. Люди вдруг начинали видеть себя и свою деятельность, переставали действовать инстинктивно. Это была колоссальная работа над собой. И именно этому учит участие в игре.
Возможно ли сейчас вновь использовать этот инструментарий - организационно-деятельностные игры? Теоретически возможно, но нет той остроты востребованности, той «жажды». Ветер перемен - вызов конца 80-х - начала 90-х - он затих. Когда люди стояли перед великим НИЧТО и двигались в НИКУДА. И игра была как некая спасительная волшебная палочка для многих. И хватались за неё те, кто видел перед собой это великое НИЧТО, этот огромный неоформленный предмет.
Разумеется, человечество всегда стоит перед великим НИЧТО. Просто в определённые и часто достаточно длинные периоды времени люди этого не видят, проблема НИЧТО как бы отходит для них на задний план.
Почему учёные обходят сейчас ОДИ стороной? Потому что у них есть своё великое СЛОЖНОЕ, а в ересь великой ПРОСТОТЫ ещё впасть надо - разглядеть вызов и проблему, вернуться к этим простым картинкам методологов: «цели, средства, объекты, задачи…» А у людей есть своё СЛОЖНОЕ, и не хочется его разрушать.
Разрушение надежд и отъезд
Голодные 1990-е годы я провел со своей научной семьей (учениками) в Красноярске. Добывал деньги на кормление талантливой молодежи, организовывал публикации, конференции. Проводил выездные школы. В 1990 году организовал первую (и последнюю - СССР распался) Всесоюзную олимпиаду молодежи и студентов по нейроинформатике. Все это не один, конечно, с учениками, и друзьями. Подружился с Виталием Львовичем Дуниным-Барковским, первым президентом Всероссийской ассоциации нейроинформатики. Принимал стажеров из разных городов и стран (один из них - ленинградец Данил Прохоров - стал впоследствии Президентом Всемирной Ассоциации Нейроинформатики - INNS)... Началось финансирование нейрокомпьютерных проектов. Все вроде бы шло неплохо. Но появились бюджетные деньги - появилась и борьба за них. К методам этой борьбы я оказался не готов. На совместном заседании техсовета Министерства науки и технологии и бюро Отделения информатики, вычислительной техники и автоматизации РАН было принято решение для удобства экспертизы передавать проекты по нейроинформатике в существующие советы... Все финансирование прекратилось. Это была не первая попытка. Тем временем многие близкие люди обосновались в ведущих научных центрах мира. Они меня пригласили - и начались новые годы странствий со своими приобретениями и потерями. Это отдельная история.
Многое осталось за кадром: и математическая химия, и динамичекие системы, и визиты к великому математику Мише Громову, и признание на Родине, наконец: мегагрант, всяческое членство в экспертных и наблюдательных советах... И даже список наших игр. Но сказанного здесь достаточно.
Закончу отрывком из любимого моим отцом стихотворения его друга Максима Рыльского (арестованы они были в 1931 одновременно, но судьба к Рыльскому была милосерднее):
Керуй на озеро спокою
Свої шукання молоді;
Все, що зосталось за тобою, -
Лиш слід весельця на воді.
И все же не нам судить: шоу продолжается!
Обложка спецвыпуска трудов Лондонского Королевского Общества (старейшего журнала мира), посвященного 6-й проблеме Гильберта, под редакцией Горбаня и с двумя его статьями. Портрет Гильберта работы Анны Горбань.