Концерт для фортепиано с оркестром
Владимир Финкельштейн
"Поначалу я скептично относился к СМД-методологии..."
Летняя школа освобождённого сознания
Для меня Красноярская летняя школа (КЛШ) и организационно-деятельностные игры (ОДИ), СМД-методология - это как бы единое целое. Бытев, Фрумин, Болотов - основатели Летней школы и в то же время активные методологи. Можно сказать, что при их прямом и опосредованном участии я пошёл дальше летней школы, окунулся в ОДИ, познакомился с философией Георгия Щедровицкого.
Инициаторами создания КЛШ (в то время Краевой летней школы по естественным наукам при Красноярском государственном университете) были профессор Пивоваров и ректор КрасГУ Вениамин Соколов. За пример была взята Новосибирская летняя школа, но красноярская пошла во многом своим путём, и сегодня это одна из старейших летних школ в России, имеющая известность даже за рубежом. В её основу легла оригинальная концепция новаторской педагогики. Кто-то называл её альтернативной, кто-то интенсивной, но смысл заключался в том, что летом на 21 день, в лагере, на природе собираются талантливые старшеклассники и учатся даже не столько предметным дисциплинам типа математики, физики или биологии, сколько раскрепощённому, свободному мышлению, лишённому шор и шаблонов.
Первым директором и организатором всей системы обучения в КЛШ стал Владислав Бытев. Во многом именно он заложил эти основы и традиции, которые позволили летней школе стать уникальной лабораторией новаторской педагогики.
Я работал в КЛШ с 81-го по 90-й год включительно (за исключением 85-го). То есть 9 лет. И даже «карьеру» сделал - от вожатого и преподавателя до руководителя биохим-отделения. Оттуда, из школы для меня последовало и всё остальное: аспирантура, кандидатская диссертация, ОДИ, педагогика. Даже моя первая женитьба была связана с летней школой.
В летней школе. Крайний справа
Впервые я поехал в КЛШ преподавателем химии ещё в процессе учёбы на третьем курсе университета, и, надо сказать, что впечатления были колоссальные. В ту пору там было два отделения: биолого-химическое (70 старшеклассников) и физмат (около 200 человек). Всё проходило на базе лагеря «Таёжный» под Атаманово, а директором был тогда Исак Фрумин - большой либерал и новатор. Мне там сразу и безоговорочно понравилось: этакое «место свободы». И я даже зауважал потом позднюю советскую власть, которая позволяла экспериментировать с такими интересными и достаточно сложными социальными инструментами.
Кстати, многие ученики и преподаватели-воспитатели летней школы стали впоследствии известными учёными, предпринимателями, педагогами, управленцам. И туда была буквально очередь. Отбирали умненьких старшеклассников со всего края. Отбор проводился среди желающих, и на наше отделение был настоящий конкурс - четыре человека на место. Да что там говорить, в школе постоянно назначались так называемые «зондеры» (от слова «зондер-команда») - чистить картошку, убирать территорию. Так и там была своего рода очередь, поскольку даже этот процесс носил в КЛШ творческий, игровой характер и был по-своему увлекателен.
Школа и сейчас ведёт свою работу и даже традиции сохраняются, хотя есть ощущение, что востребованность этих подходов кардинально снизилась. Как будто свободное, раскрепощённое мышление никому больше не нужно и становится уделом небольших групп интеллектуалов. Тем не менее, я знаю преподавателей Летней школы, которые ездят в неё пусть и с перерывами, но уже лет 40. И значит, Летняя школа жива.
Игры от Енисея до Байкала
Участие в движении ОДИ у меня также «вылезло» из Летней школы. Хотя поначалу я скептично относился к СМД-методологии и собственно играм. Меня смущал своего рода «фан-клуб» - сверхувлечённые люди с горящими глазами. Но стоило попробовать самому, и очень быстро я увидел за этой формой глубокое, интересное содержание.
Первую игру, в которой я участвовал, проводил знаменитый красноярский учёный, работающий ныне в Великобритании, профессор Горбань. Меня сразу взяли игротехником, хотя я не изучал методологических приёмов и многого ещё не знал. Приходилось осваиваться по ходу дела, импровизировать, изобретать что-то своё. Потом были несколько игр под руководством Михаила Садовского и Олега Леонова. Особо запомнилась большая игра (около 500 участников), посвящённая социально-экологической экспертизе озера Байкал. В ней принимали участие писатель Валентин Распутин, директор Лимнологческого института, видные комсомольские функционеры (в частности, демократически избранный руководитель комсомольской организации БАМа).
Эту игру проводил Сергей Попов - ученик Георгия Щедровицкого. Участвовал в ней и Пётр Щедровицкий - в качестве методолога. Он также читал там лекции, которые назывались «методологическими консультациями». Это был первый раз, когда я увидел Петра и он сразу произвёл на меня очень хорошее впечатление. Хотя сама игра проходила, надо сказать, в весьма странном формате и удивила многих опытных участников ОДИ. Но там видимо и задача была нестандартная - своего рода политическая.
У Петра Щедровицкого была потрясающая рефлексия, он, я считаю, и теоретик очень крутой. Но, в отличие от Георгия Петровича, Пётр Георгиевич использовал методологию в основном как инструмент для решения различных прикладных задач, в том числе научных, а Щедровицкий-старший относился к ней как к предельной рамке, вещи в себе, философской доктрине. В этом месте между ними был, я полагаю, определённый конфликт.
Кстати, и лекции Петра Георгиевича, которые я читал в последнее время, тоже производят впечатление. Мне нравится, как он работает, как переосмысливает прошлое и, в частности, историю философии.
Солнце методологии
Некоторые считают, что для Георгия Щедровицкого ОДИ были методом познания мира, философской работой, в которой решались глобальные, бытийные вопросы. Его работа на самой, пожалуй, массовой игре в истории СМД-методологии меня поразила. Проходила игра в Светлогорске, под Калининградом, и участвовало в ней около тысячи человек - съехались фанаты ОДИ-движения буквально со всей России. Там впечатляло всё: и масштаб, и уровень теоретической работы. Это была игра на философскую проработку темы «что есть эксперимент», когда и объект, и метод работы с ним объединены в одно понятие.
Щедровицкий разбил всю эту тысячу приехавших на множество групп, значительная часть из которых работала, но не имела права делать доклад, поскольку игра бы тогда утонула в докладах. Меня он направил в группу, посвящённую инженерии, и я делал от группы доклад по итогу работы. Ну, доклад мой «снесли», не дав даже толком озвучить, но всё равно было чрезвычайно интересно. Особенно следить за работой самого маэстро - «Солнца», как его многие называли.
У него конечно была мощная энергетика. Держать в своём поле всю эту махину в 1000 человек (никто не ожидал, что столько приедет со всей страны), держать ситуацию, понимать всё и влиять на всё - это было что-то невероятное.
Где-то в середине игры по законам жанра проявился очередной «диссидент»: «Организаторы, вы задрали, когда будем работать?! Сидите тут выпендриваетесь». «Выпендриваемся? - изумился Щедровицкий. - А я-то думал, мы тут для поиска истины собрались». И вот одной этой фразы буквально хватило, чтобы пресечь «бунт на корабле»
К концу игры у многих возникло ощущение хаоса. Доклады и споры вокруг них - казалось, всё смешалось, все в смятении. И тут встаёт Георгий Петрович, излучая уверенность и спокойствие: «Очень большая работа проведена, просто огромная, и я уверен, что понятие разработано у нас, оно в теле игры. Его нужно только извлечь оттуда».
И я уверен, это не была манипуляция или «хорошая мина при плохой игре». Видно было, что он действительно удовлетворён, что он реально много для себя взял. Причём не только на уровне методологическом. Мастер явно решал по ходу дела и какие-то управленческие задачи, отрабатывал методы интеллектуальной работы в больших группах и коллективах, методы оптимальной организации. Он по ходу игры делил группы, перекраивал, создавая некие эффективные конфигурации из людей разного уровня и разной подготовки.
Позже я уже понял, зачем нужны были такие большие игры с такой численностью участников, в сотни человек. То, что сделал Щедровицкий (как Кант, Гегель, другие классики) это не денется уже никуда, это уже в копилке мировой философии. А вот что касается коллективных форм философствования, то, казалось бы, эта методика была известна ещё до нашей эры у древних греков, например. Тот же Аристотель - один из любимых философов Георгия Петровича - сформировал кружок из своих учеников, с которыми он занимался коллективным думаньем. Есть много и других примеров. Но Щедровицкий пошёл дальше в плане масштабов такого думанья.
Постепенно он понял, что для длительного погружения на девять дней (в ходе которого порой действительно рождаются уникальные идеи) нужно очень много людей. Потому что несколько десятков «выгорят» за один-три дня интенсивного погружения. Для длительной игры нужно больше горючего. Кто-то устал и «закрылся», кто-то бросил всё и уехал, но тут же освободившиеся ниши занимают другие. Кто-то новый «с поздним зажиганием» вдруг «включается», и процесс разгорается снова. То есть, численность как инструмент для длительной игры и накачки её энергией. Для Щедровицкого это был технический приём. Но это не было циничной эксплуатацией человеческого ресурса, ни в коей мере. Георгий Петрович и сам впахивал на всех играх, как проклятый.
Проводимые им ОДИ были словно концерты для фортепиано с оркестром. Он как фортепиано, а остальные участники - оркестр. И получались действительно удивительные композиции. Можно сказать, штучная работа.
«Опасный инструмент»
Мне почему-то не очень нравится термин «мыследеятельность», я стараюсь его не применять. Но могу на личном опыте подтвердить, что СМД-методология очень хорошо дисциплинирует мыслительную работу. Даже слишком хорошо.
Работал я по научной линии в сфере химической физики: изучал явления ядерно-магнитного резонанса в растворах и жидкостях. И даже защитился позже. Но сознание, так сказать, раскрепощённое КЛШ, ОДИ и СМД, не давало покоя, заставляя искать реальные смыслы здесь и сейчас, подвергая сомнению всё и вся. Делал как-то доклад на кафедре физики по методологии научной работы. Так два корифея, профессора (один из них - мой научный руководитель) чуть не выгнали меня тогда с треском. Они в моём докладе увидели, и справедливо, настоящую крамолу. «Реальная научная деятельность ведётся у нас лишь местами, а по большому счёту идёт лишь её имитация» - таков был, собственно, смысл моего выступления. Понятно, что профессора были мудры, а я многого ещё не понимал, но, положа руку на сердце, так ведь всё и было. Так что участие в СМД-движении, видимо, повлияло как-то, прямо или косвенно на то, что я ушёл из науки. Впрочем, это была уже другая история. История «бурлящих 90-х», история массового исхода научных кадров в зарождающийся бизнес и политику.
Кстати, в этих самых 90-х и начале нулевых я участвовал ещё в целом ряде игр, проводимых Олегом Леоновым. Они были относительно небольшими по числу участников и связаны больше с практикой. Развитие компаний, городского самоуправления, политические выборы, борьба с наркоманией… но при этом в каждой игре, независимо от результата, происходило самоопределение и проблематизация, поиск некой, пусть и локальной, но истины. И это всегда был определённый драйв, удовольствие от процесса «думанья».
Финкельштейн Владимир Александрович
"Мы здесь не ерундой занимаемся, а поиском истины"
Родился 17 сентября 1961 года. Начинал учиться в Томском университете, закончил биолого-химический факультет Красноярского университета, кандидат физико-математических наук, преподавал в Краевой летней школе, участвовал в ОДИ в качестве игротехника и методолога, а также в политических выборах в качестве политтехнолога, занимался бизнесом, социологией и маркетингом.