О терновнике и терновом венце
Нечего и говорить, живописное цветение вишен и магнолий радует глаз и, выражаясь поэтическим языком (каким же ещё тут можно выражаться?), дарует всякой мятущейся душе успокоение. Однако корейская природа отличается ещё одной особенностью, которая представляется мне не менее притягательной. Это скупая и строгая графика поздней осени и ранней весны, когда в изломе облетевших ветвей видятся не то фигуры мистического танца, не то знаки невидимой борьбы, не то иероглифы, в которых заключено тайное послание, которое мучительно хочется разгадать.
Однако чем дольше вглядываешься в куст терновника, тем яснее выделяется среди образов, вереницей приходящих на ум, тот, что издавна служит символом страдания, но вряд ли вызывает какой-либо внутренний отклик у того, кто никогда не касался руками шипов, покрывающих сухие ветви.
В наших краях терновник не растёт, и словосочетание терновый венец я всю жизнь воспринимал как метафору тяжкой доли, связанной с исполнением некоего священного долга, а водружение колючего венца на голову Иисуса - как издевательскую насмешку над Мессией, как попытку унижения Сына Божьего, а не как бесчеловечную пытку.
Первый же опыт по выяснению, насколько остры и прочны тернии, вызвал мгновенное переосмысление не только евангельской сцены, но и всего сюжета, разом утратившего мифологичность - его историческая реальность больше не подлежала для меня сомнению.
Минувшей зимой я увидел нечто, о чём прежде, к стыду своему, прежде не знал. На выставке в Петербургском манеже демонстрировались образцы народной деревянной скульптуры середины XVII - начала XIX века, которые изображали подвергнутого или подвергаемого пыткам Христа в ожидании восхождения на Голгофу. Деревенские мастера строили для них "темницы" внутри церквей или рядом с ними. О статуях заботились - одевали их в золотистую парчу, в дни Страстной недели в чёрный бархат, а на Пасху - в серебристые одежды. У деревянных изображений Христа - живые лица крестьян: так воплощалась идея рождения Бога в душе через сострадание к человеческим мукам.
Однако чем дольше вглядываешься в куст терновника, тем яснее выделяется среди образов, вереницей приходящих на ум, тот, что издавна служит символом страдания, но вряд ли вызывает какой-либо внутренний отклик у того, кто никогда не касался руками шипов, покрывающих сухие ветви.
В наших краях терновник не растёт, и словосочетание терновый венец я всю жизнь воспринимал как метафору тяжкой доли, связанной с исполнением некоего священного долга, а водружение колючего венца на голову Иисуса - как издевательскую насмешку над Мессией, как попытку унижения Сына Божьего, а не как бесчеловечную пытку.
Первый же опыт по выяснению, насколько остры и прочны тернии, вызвал мгновенное переосмысление не только евангельской сцены, но и всего сюжета, разом утратившего мифологичность - его историческая реальность больше не подлежала для меня сомнению.
Минувшей зимой я увидел нечто, о чём прежде, к стыду своему, прежде не знал. На выставке в Петербургском манеже демонстрировались образцы народной деревянной скульптуры середины XVII - начала XIX века, которые изображали подвергнутого или подвергаемого пыткам Христа в ожидании восхождения на Голгофу. Деревенские мастера строили для них "темницы" внутри церквей или рядом с ними. О статуях заботились - одевали их в золотистую парчу, в дни Страстной недели в чёрный бархат, а на Пасху - в серебристые одежды. У деревянных изображений Христа - живые лица крестьян: так воплощалась идея рождения Бога в душе через сострадание к человеческим мукам.
Click to view