Музей сновидений
В минувшую субботу совершил паломничество в Столярный переулок, к дому Раскольникова. Подивился высоте, на которой расположена табличка с указанием уровня воды во время наводнения 1824 года. Это если мне сейчас по горло выходит, каково же было, когда первый этаж ещё не ушёл под землю? Должно быть, и Достоевский, прогуливаясь мимо этой таблички, не мог обуздать воображение, откуда в романе и всплывающие подвальные крысы, и жильцы, спешно перетаскивающие вещи в верхние этажи...
Под вечер, тем путём, каким ходил на Васильевский остров Раскольников - и, разумеется, в его же компании - я вернулся домой, но к обыденной реальности мне вернуться, по всей видимости, удалось не до конца, так как на следующий день меня охватило неудержимое желание пройти последним маршрутом Свидригайлова, к которому я испытываю необъяснимое притяжение, хотя за всю жизнь ничего хорошего о нём не слышал. Несмотря на дождь, я отправился через Тучков мост на Петроградскую сторону.
На некоторое время моё путешествие было прервано тем, что по дороге к месту последнего ночлега бедняги мне встретилось заведение с прелюбопытным названием, в которое я не мог не зайти: Музей сновидений. Ещё больший интерес у меня вызвало то, что расположен музей в Институте психоанализа - а к науке этой я также издавна испытываю стихийную тягу.
Тем не менее рекламировать этот музей и даже рекомендовать его кому-либо из своих друзей я не рискнул бы, поскольку за вход надо платить, пусть и немного - а это между тем даже и не музей вовсе, а некая сюрреалистическая инсталляция, занимающая небольшую комнату, в то время как другая комната служит для ознакомления с общей информацией о Зигмунде Фрейде.
Впрочем, принимая из моих рук плату за вход, приветливая девушка сразу предупредила меня, что музей не имеет какой-либо познавательной ценности - его задача в другом: благодаря особой многослойной структуре и специально подобранным изображениям, каждый посетитель имеет возможность извлечь из глубин своего подсознания нечто чрезвычайно важное для себя. Иначе говоря, что-то должно зацепить. Я ответил девушке, что за этим и пришёл.
Поначалу в кромешной тьме можно было различить только ряд сакральных изображений: Исида, сфинкс, Амон-Ра (не беспокойтесь, друзья, орфография верная, хотя мне тоже режет глаз), китайский мудрец и несколько других - архетипическое значение которых разъяснялось в тексте экскурсии, который выдавался посетителям на руки, так что присутствующие могли в какой-то мере ощутить себя участниками некоей инициатической мистерии.
Затем глаза привыкли к темноте, и стало возможным различать другие объекты, а главное - высказывания Фрейда, иллюстрациями к которым служили упомянутые сакральные изображения.
И что же? Не знаю, что за цитата подействовала, что за образ - но я вмиг погрузился в мир детских воспоминаний и не только вновь устыдился своего негодного поступка, за который меня так ругала мама, но и ясно осознал, почему так часто употребляю в кругу близких некоторые нехорошие слова, связанные с процессом пищеварения.
Поблагодарив при выходе из музея девушку, я сказал ей, что полностью удовлетворён, ибо обнаружил корни своих проблем, вспомнив себя в трёхлетнем возрасте.
На вопрос о впечатлениях я высказал предположение, что музей неслучайно расположен напротив того места, где застрелился Свидригайлов, так как, проходя мимо, будущий посетитель невольно отождествляет себя с героем, мучимым больной совестью, что не может не способствовать инициации психоаналитического процесса. Выйдя на улицу, я ещё немного постоял у знаменитых ворот, под разными предлогами сообщив нескольким прохожим о значении этого места.
Затем я продолжил наш со Свидригайловым путь до конца Большого проспекта, мысленно созерцая сквозь серый камень жёлтые деревянные домики с затворёнными ставнями.
Где-то здесь и находилась гостиница, "имя которой было что-то вроде Адрианополя".
А теперь назад, к Тучкову мосту, к Петровскому острову, чтобы выбрать "большой куст, весь облитый дождем, так что чуть-чуть плечом задеть и миллионы брызг обдадут всю голову".
А вот тут, наверное, у "большого дома с каланчой", привлекли внимание Свидригайлова ещё диковинные в ту пору каштаны. Может быть, он остановился и потрогал какой-нибудь из них - а потом уже и cвернул на Съезжинскую. Но в романе обошлось без сентиментальностей.
«Ба! - подумал он, - да вот и место, зачем на Петровский? По крайней мере при официальном свидетеле...»
А действительно, сколько этому дереву лет? Кто разберётся в годовых кольцах? Что это каштан, я почти не сомневаюсь: рядом живое дерево точно с такой же корой - а вот возраст... Вообще, они живут долго, несколько сот лет - наверное, и этому около того было. А вот прочитал, что они символизируют в христианстве: "Каштан - символ целомудрия, он даёт верующим силу в борьбе с искушениями". Ну что ж, да пребудет с нами эта самая сила - и да будет чиста наша совесть!
Click to view