Митя
Не, слово «вундеркинд» ему не подходило. Вундеркинды - они всегда такие худые, длинные, со сползающими к концу носа очками, оттопыренными ушами и передними зубами, как у бобра. Митя был маленький, розовощекий, плотненький и весёлый. У него были вечно лохматые соломенные волосы и грассирующее «ррр». Немножечко Ленин и почти на броневичке. Революция была по тем временам пугала даже в детском возрасте, но в его доводах всегда было много переворачивающего обычное видиние всего, на что мы смотрели. Мы с ним вместе на пару, плечом к плечу прошли детский сад и десять лет школы. Я была его подругой, а он был мне подругом.
Митя был очень умным мальчиком. Я его звала «ходячей энциклопедией», потому что, он мог выйти к доске и на уроке биологии, совершенно не готовясь и не открывая учебник, рассказать о чем-нибудь таааак, что это было по-настоящему интересно.
Когда он осенью читал лекцию директору школе о пользе перегноя для деревьев, для мелких обитателей в пришкольном дворе и о том, что в принципе - земля, покрытая опавшими листьями, это - как минимум естесственно, директор школы отмахивалась от него, как от ненужного и лишнего элемента, потому что у нее пазлы переставали складываться в нужную картинку. И да - он вообще путал ей все карты! Дети (мы) тут же скашивали свои головки и одним ухом пытались все это дело просечь. Мы ставили лопаты, грабли и какие-то ещё странные штуки, которые назывались «чтобыдетихотьчемтобылизаняты» к тем самым несчастным деревьям, которые остаются благодаря нам без перегноя и будут всю зиму плакать в обнимку с замерзающими мышами, кротами и муравьями. И мы понимали - а Митя прав! И тут же получали вместе с Митей щелчок по носу, брали обратно эти штуки в руки и скребли землю, собирая листья в кучку. Из кучек доносились жалобное хныканье и грязные ругательства муравьев - мы физически это ощущали.
Митя был во всем очень честным мальчиком. Он умел говорить всю правду-матку прямо в глаза, причем предъявляя нужные доводы. Когда моя бабуля разломила шоколадку на две неравные части и недоуменно спросила - а кому ж какую отдать, Митя подошел к вопросу с нужной стороны. Ну что кочевряжится и заставлять девочку есть много шоколада только потому, что она девочка и почему-то по каким-то половым признакам самое сладкое должно поедаться ею в более крупных масштабах, чем мальчиками? Он так и сказал - а давайте мне бОльшую часть, она все равно плохо кушает. И махнул в мою сторону рукой. И он был прав. Я не возражала и кивнула головой, а бабуля долго смеялась.
Митя был очень правдивым мальчиком. Однажды он написал в изложении по литературе всё про Блока. И про его «Двенадцать». Всё, что он об этом думает. Учительница литературы была против того, чтобы мы узнали всю правду-матку от Мити. А он там так и написал - «да смеется Блок над этой революцией!» Ну не так конечно, но общий смысл такой. И мы начали читать Блока не под тем соусом, которым нам это скармливали, а теперь под Митиным. И поэма приобрела совсем другие интересные краски и мы уж не совсем знали - где правда и почему учительница по литературе так злится.
А однажды мы с ним зимой возвращались со школы и я упала. Но так, как падать нормально я не умею (эту особенность я пронесла через всю свою жизнь), я упала со всего размаху лицом вниз на лёд. Шея, подбородок и лоб были в сильных царапинах, про мой несчастный нос я лучше писать не буду. Придя домой и кое-как вместе с Митей остановив кровь я все-равно почувстовала себя очень несчастным ребенком. Даже несмотря на то, что у меня рядом есть такой друг. Мне было ужасно больно и я боялась посмотреть на себя в зеркало. Мама, когда пришла, почти упала в обморок - она подумала, что меня очень сильно избили. А так как Митя был очень сострадательным человеком, хоть и ребенком, он решил меня спасти от моего этого состояния. Он начал травить анекдоты. А так как мне даже глазами было больно улыбаться и моргание ресничками отдавало ужасными физическими муками, я готова была его убить. А он травил и травил анекдоты, а я мучилась от смеха и от боли, колотила его кулаками и мычала.
А ещё Митя был очень практичным мальчиком. И когда в старших классах он вдруг увидел мой почерк совсем вот с этой точки зрения - он чуть не сошел с ума от возмущения. Мало того, что я делаю стооолько лишних движений рукой, выписывая все эти вензеля, я же сколько ещё лишней пасты трачу. На 20% больше, чем могу. Соответственно и времени! «Владка - это не практично! - сказал он серьёзно, - подумай об этом!»
У Мити было очень много разных хороших черт, которые помогли ему стать тем, кем он сейчас является.
И у нас было замечательное детство. Мы лазали по горам, щурились у костра, сидели на одном стуле в одной шапке, когда смотрели фильм ужасов (чтобы было не так страшно), много болтали и смеялись. А потом мы выросли.
Мы выросли и разлетелись по разным городам. Сейчас я сяду и напишу ему письмо. И мы опять будем договариваться - где и как на этот раз мы пересекаемся. Хотя бы раз в полгода, хотя бы раз в год. Мы встречаемся, и, не смотря на то, что мы стали такими большими, мы так же с лёгкостью болтаем и смеемся. Теперь уже не о муравьях, конечно же, а о взаимоотношениях, о Фелинни, о наших детях и о жизни. Теперь он статный взрослый, серьезный мужчина с бородой, из которого время от времени выскакивает тот, именно ТОТ Митя.
И не было бы такого у меня детства вот без такого вот Мити.
Митя был очень умным мальчиком. Я его звала «ходячей энциклопедией», потому что, он мог выйти к доске и на уроке биологии, совершенно не готовясь и не открывая учебник, рассказать о чем-нибудь таааак, что это было по-настоящему интересно.
Когда он осенью читал лекцию директору школе о пользе перегноя для деревьев, для мелких обитателей в пришкольном дворе и о том, что в принципе - земля, покрытая опавшими листьями, это - как минимум естесственно, директор школы отмахивалась от него, как от ненужного и лишнего элемента, потому что у нее пазлы переставали складываться в нужную картинку. И да - он вообще путал ей все карты! Дети (мы) тут же скашивали свои головки и одним ухом пытались все это дело просечь. Мы ставили лопаты, грабли и какие-то ещё странные штуки, которые назывались «чтобыдетихотьчемтобылизаняты» к тем самым несчастным деревьям, которые остаются благодаря нам без перегноя и будут всю зиму плакать в обнимку с замерзающими мышами, кротами и муравьями. И мы понимали - а Митя прав! И тут же получали вместе с Митей щелчок по носу, брали обратно эти штуки в руки и скребли землю, собирая листья в кучку. Из кучек доносились жалобное хныканье и грязные ругательства муравьев - мы физически это ощущали.
Митя был во всем очень честным мальчиком. Он умел говорить всю правду-матку прямо в глаза, причем предъявляя нужные доводы. Когда моя бабуля разломила шоколадку на две неравные части и недоуменно спросила - а кому ж какую отдать, Митя подошел к вопросу с нужной стороны. Ну что кочевряжится и заставлять девочку есть много шоколада только потому, что она девочка и почему-то по каким-то половым признакам самое сладкое должно поедаться ею в более крупных масштабах, чем мальчиками? Он так и сказал - а давайте мне бОльшую часть, она все равно плохо кушает. И махнул в мою сторону рукой. И он был прав. Я не возражала и кивнула головой, а бабуля долго смеялась.
Митя был очень правдивым мальчиком. Однажды он написал в изложении по литературе всё про Блока. И про его «Двенадцать». Всё, что он об этом думает. Учительница литературы была против того, чтобы мы узнали всю правду-матку от Мити. А он там так и написал - «да смеется Блок над этой революцией!» Ну не так конечно, но общий смысл такой. И мы начали читать Блока не под тем соусом, которым нам это скармливали, а теперь под Митиным. И поэма приобрела совсем другие интересные краски и мы уж не совсем знали - где правда и почему учительница по литературе так злится.
А однажды мы с ним зимой возвращались со школы и я упала. Но так, как падать нормально я не умею (эту особенность я пронесла через всю свою жизнь), я упала со всего размаху лицом вниз на лёд. Шея, подбородок и лоб были в сильных царапинах, про мой несчастный нос я лучше писать не буду. Придя домой и кое-как вместе с Митей остановив кровь я все-равно почувстовала себя очень несчастным ребенком. Даже несмотря на то, что у меня рядом есть такой друг. Мне было ужасно больно и я боялась посмотреть на себя в зеркало. Мама, когда пришла, почти упала в обморок - она подумала, что меня очень сильно избили. А так как Митя был очень сострадательным человеком, хоть и ребенком, он решил меня спасти от моего этого состояния. Он начал травить анекдоты. А так как мне даже глазами было больно улыбаться и моргание ресничками отдавало ужасными физическими муками, я готова была его убить. А он травил и травил анекдоты, а я мучилась от смеха и от боли, колотила его кулаками и мычала.
А ещё Митя был очень практичным мальчиком. И когда в старших классах он вдруг увидел мой почерк совсем вот с этой точки зрения - он чуть не сошел с ума от возмущения. Мало того, что я делаю стооолько лишних движений рукой, выписывая все эти вензеля, я же сколько ещё лишней пасты трачу. На 20% больше, чем могу. Соответственно и времени! «Владка - это не практично! - сказал он серьёзно, - подумай об этом!»
У Мити было очень много разных хороших черт, которые помогли ему стать тем, кем он сейчас является.
И у нас было замечательное детство. Мы лазали по горам, щурились у костра, сидели на одном стуле в одной шапке, когда смотрели фильм ужасов (чтобы было не так страшно), много болтали и смеялись. А потом мы выросли.
Мы выросли и разлетелись по разным городам. Сейчас я сяду и напишу ему письмо. И мы опять будем договариваться - где и как на этот раз мы пересекаемся. Хотя бы раз в полгода, хотя бы раз в год. Мы встречаемся, и, не смотря на то, что мы стали такими большими, мы так же с лёгкостью болтаем и смеемся. Теперь уже не о муравьях, конечно же, а о взаимоотношениях, о Фелинни, о наших детях и о жизни. Теперь он статный взрослый, серьезный мужчина с бородой, из которого время от времени выскакивает тот, именно ТОТ Митя.
И не было бы такого у меня детства вот без такого вот Мити.