Умер Умберто Эко. Дар Божий
Оригинал взят у kulle в Дар Божий
В 1995 году, когда всемирно известному учёному и писателю Умберто Эко было 63 года, он сделал поразительное открытие, касающееся происхождения собственной фамилии. Оказывается, ECO - аббревиатура, которая расшифровывается как Ех Caelis Oblatus (в переводе: «Божий Дар»). Дело в том, что дедушка Эко был подкидышем, а в конце XIX века итальянские чиновники имели обыкновение записывать таких детей под акронимами согласно списку, составленному иезуитами. «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой», - прокомментировал своё открытие синьор Умберто.
История, смахивающая скорее на анекдот, чрезвычайно характерна для творчества блистательного итальянца. В его романах (как и в научных трудах) самые банальные вещи обрастают множеством дополнительных смыслов и интерпретаций, неизменно уводящих читателя вглубь времени. В его трудах по семиотике (как и в романах) мелочи порой вырастают до масштабов иконического знака. При этом культурные коды, которые используются для интерпретации этого знака, никогда не являются универсальными - они всегда контекстуально обусловлены. И, наконец, один из наиболее известных итальянцев нашего времени, сам давно уже превратившийся в культурную икону, не упустил случая, чтобы запустить эту историю в масс-медиа. Чем, безусловно, поставил её под вопрос: гадай теперь, вправду ли так было, либо это очередная шутка синьора Умберто?
Некогда Марина Цветаева люто тосковала по сотворчеству читателя - которое, единственно, гарантирует поэтическому произведению долгую жизнь. Не говоря о надежде на понимание. Дело было в середине 30-х годов, в предвоенной Франции, когда казалось, что серьёзная, «высокая» культура попросту никому не нужна. «Восстание масс», только что описанное в гениальной книге Ортеги-и-Гассета, воистину произошло - и люди, некогда бывшие для пишущего адресатами создаваемых произведений, превратились в «читателей газет». Казалось, со времён появления, а потом и тотального засилья в общественном сознании Ти-Ви, ситуация должна была только ухудшиться. Но культура, как бы её ни оплакивали, исхитрялась выживать и в более неблагоприятные времена. Достаточно вспомнить о крушении Римской Империи и пришедших на смену тёмных веках.
Приведённая параллель с современностью не случайна. Недаром синьор Умберто изначально приобрёл академическую известность именно как медиевист - автор классической диссертации по эстетике Фомы Аквинского (1954 год). И недаром он, будучи уже почётным членом всех возможных Академий, утверждал: что наибольшее удовлетворение в жизни он испытал, когда эта давняя работа тридцать лет спустя была переведена и опубликована в Гарварде. Многие СМИ интерпретировали слова Эко как бесстыдное кокетство знаменитости - однако предположим на минутку, что синьор Умберто вовсе не шутил. Ведь он начинал в середине 50-х годов как философ и специалист по эстетике Средневековья. В те годы (да и сейчас) это обрекало на участь унылого архивного червя, десятилетиями кропающего нечто высоконаучное (либо высокодуховное) но неудобочитаемое, адресованное чрезвычайно узкому кругу ценителей.
Эко пошёл другим путём - он ухитрился навязать миру представление о науке, как о чрезвычайно увлекательной интеллектуальной игре. Те самые «читатели газет» - по крайней мере, некоторая их часть, которой было попросту неловко осознавать себя людьми второго сорта - постепенно втянулись в предложенную им игру. А втянувшись, научились получать от неё удовольствие. Проще говоря - Эко удалось породить и воспитать собственного читателя. Читатель этот, достаточно хорошо знакомый с иронической подачей материала, присущей синьору Умберто, старается соответствовать любимому автору. Он стремится стать идеальным читателем, избегающим повторять чужие ошибки и впадать в заблуждения, которые однажды оказались в поле остроумной критики Эко. Проще сказать - он заражён тем самым сотворчеством, о котором так мечтала Цветаева. Плюс - подобно известному персонажу «Имени Розы» - отравлен прочитанным текстом.
Выражается это в неискоренимом зуде интерпретации, свойственной всем верным читателям и почитателям Эко. Синьор Умберто активно присутствует на интеллектуальном небосклоне уже более полувека - за это время он оброс целой когортой толкователей. Ему посвящено свыше шестидесяти книг, тысячи статей и диссертаций. ЭКО-логия давно превратилась едва ли не в отрасль филологической индустрии. Как известно, главная ловушка, которая подстерегает усердного толкователя - впасть в грех чрезмерной интерпретации. Проще говоря - искать в тёмной комнате отсутствующую чёрную кошку. Тем не менее, обилие интертекстуальных ниточек, которыми перенасыщены романы Эко, провоцирует новые поколения исследователей с маниакальным упорством отыскивать все возможные коды и референции, которые заложены в текст Эко. Парадокс заключается в том, что зачастую автор ничего подобного не подразумевал. Был даже период, когда Эко протестовал против подобной гиперинтерпретации, приводя её в качестве примера того, как не следует обходиться с текстом. Со временем, однако, синьор Умберто смирился с неизбежностью, более того - пришёл к убеждению, что как автор он давно утратил право на доминирующую интерпретацию, поскольку ничто так не может обрадовать сочинителя, как «новые прочтения, о которых он и не думал и которые возникают у читателя».
Для того чтобы добиться этого поразительного успеха, Эко пришлось заступить на враждебную территорию. Начиная с конца 50-х он активно сотрудничает с итальянскими масс-медиа: работает в редакции культурных программ на телевидении RAI, регулярно публикуется в журналах Corriere della Sera, II Manifesto, I’Espresso, I Verri, Rivista di Estetica. Уже в наши годы активно принимает участие в различных интернет-проектах, в создании интерактивных образовательных CD. Единственная сфера коммуникации, которую синьор Умберто игнорирует - телевидение. Возможно, это следствие его неудачно сложившегося романа с RAI, но скорее всего причины гораздо глубже. Эко - специалист по семиотике мирового класса - как никто разбирается в технике манипулирования сознанием. И, естественно, старается оградить себя от оного.
Удивительно не то, что синьор Умберто сам не смотрит в «зомбоящик» - удивительно, что он сознательно наложил на себя ограничения в области его использования. Ведь Эко - гений саморекламы. Каждая его крошечная газетная заметка (не говоря уже об интервью) содержит какую-то сенсацию, мистификацию или розыгрыш. Проще говоря - Эко неизменно выступает в роли провокатора. Однако провокации эти, хотя их побочным результатом неизменно является подтверждение его интеллектуального статуса, не служат исключительно целям пиара. Высказанные интеллектуалом с мировым именем, они будоражат читателей, подталкивают их к собственным поискам и уточнениям. В этом - принципиальное отличие Эко от большинства мировых «звёзд».
Рискну предположить, что причина, по которой Эко избегает сотрудничества с телевидением, лежит в этической плоскости. Он просто не хочет соучаствовать в массовом оболванивании. Одно из определений Дьявола, восходящее к тому же Аквинату (вспомним, что именно ему был посвящён первый научный труд Эко) звучит, как «Разум, лишённый Бога». Эко - при всём его блестящем аналитическом аппарате, при неизменной иронии - никогда не был сторонником тотального скепсиса. То есть для него существуют зоны, запретные для насмешки. В этом смысле он, несомненно, человек Средневековья - сколь бы ни соблазнительно было представить его Ренессансной личностью. В самом деле, фантастическая эрудиция, интенсивность академической деятельности, библиофильство (о его личной библиотеке ходят легенды - говорят, что она насчитывает более 30 000 томов, среди которых немало совершенно уникальных старинных изданий), страсть к рисованию и игре на флейте, блестящее владение пером - всё это буквально провоцирует на аналогию с титанами Возрождения. Однако чрезвычайно показателен тот факт, что в писаниях Эко - литературных и научных - именно Ренессанс оказывается в положении своеобразной «фигуры умолчания». Вряд ли это может быть случайностью для человека, посвятившего жизнь эстетике средневековья и барокко. Впрочем, тут мы вступаем в область допущений.
Продолжая развивать мысль о средневековых корнях творчества Эко, вспомним, что именно в эти годы было возможно параллельное существование двух культур: высокой, освящённой авторитетом Церкви, и смеховой. «Низовая» культура могла позволить себе пародировать, например, храмовые мистерии - однако никогда не претендовала на то, чтобы подменить собой «высокую». Проще говоря, сознание синьора Эко иерархично - что поразительно для человека, не только живущего в эпоху постмодерна, но и столь много сделавшего для осмысления таких понятий как постмодернизм и массовая культура. Эко лишает постмодернизм претензии на онтологическую составляющую, отводя ему роль «определённого духовного состояния», особого рода игры, равноправной с прочими культурными константами: такими, например, как барокко. Соучаствовать в этой игре, по Эко, возможно лишь в том случае, если не относиться к постмодернистской иронии слишком всерьёз. Проще говоря, Эко демонстрирует нам, что ирония также может являться объектом иронии. Подобный путь может уводить либо в дурную бесконечность, либо свидетельствовать о наличии у иронизирующего твёрдой почвы под ногами. Той самой онтологической составляющей.
Сам Эко в своих романах демонстрирует почти невероятную пластичность суждений, обезоруживающую игривость и бесконечную подвижность смыслов. На первый взгляд, перед нами классические образчики постмодернистского текста. И тем не менее, это не так. За изощрённой интеллектуальной игрой всегда стоит нечто большее. Говоря словами отечественного классика, они пробуждают в читателе «чувства добрые». Происходит это порой едва ли не вопреки написанному тексту. Некогда итальянский критик Пьетро Читати окрестил Эко «шутом сакрального мира», способным смеяться перед зеркалом, глядя на собственное гротескное отражение. Однако для того, чтобы стать «шутом сакрального мира», необходимо существование этого мира признавать. В этом - принципиальное отличие Эко от современных постмодернистов, способных смеяться исключительно глядя в созданное ими самими кривое зеркало.
Возможно, безымянный иезуит, наделивший фамилией дедушку синьора Умберто, не ошибся, и это - действительно Дар Божий, посланный нам в не самые лёгкие для выживания культуры времена?
В 1995 году, когда всемирно известному учёному и писателю Умберто Эко было 63 года, он сделал поразительное открытие, касающееся происхождения собственной фамилии. Оказывается, ECO - аббревиатура, которая расшифровывается как Ех Caelis Oblatus (в переводе: «Божий Дар»). Дело в том, что дедушка Эко был подкидышем, а в конце XIX века итальянские чиновники имели обыкновение записывать таких детей под акронимами согласно списку, составленному иезуитами. «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой», - прокомментировал своё открытие синьор Умберто.
История, смахивающая скорее на анекдот, чрезвычайно характерна для творчества блистательного итальянца. В его романах (как и в научных трудах) самые банальные вещи обрастают множеством дополнительных смыслов и интерпретаций, неизменно уводящих читателя вглубь времени. В его трудах по семиотике (как и в романах) мелочи порой вырастают до масштабов иконического знака. При этом культурные коды, которые используются для интерпретации этого знака, никогда не являются универсальными - они всегда контекстуально обусловлены. И, наконец, один из наиболее известных итальянцев нашего времени, сам давно уже превратившийся в культурную икону, не упустил случая, чтобы запустить эту историю в масс-медиа. Чем, безусловно, поставил её под вопрос: гадай теперь, вправду ли так было, либо это очередная шутка синьора Умберто?
Некогда Марина Цветаева люто тосковала по сотворчеству читателя - которое, единственно, гарантирует поэтическому произведению долгую жизнь. Не говоря о надежде на понимание. Дело было в середине 30-х годов, в предвоенной Франции, когда казалось, что серьёзная, «высокая» культура попросту никому не нужна. «Восстание масс», только что описанное в гениальной книге Ортеги-и-Гассета, воистину произошло - и люди, некогда бывшие для пишущего адресатами создаваемых произведений, превратились в «читателей газет». Казалось, со времён появления, а потом и тотального засилья в общественном сознании Ти-Ви, ситуация должна была только ухудшиться. Но культура, как бы её ни оплакивали, исхитрялась выживать и в более неблагоприятные времена. Достаточно вспомнить о крушении Римской Империи и пришедших на смену тёмных веках.
Приведённая параллель с современностью не случайна. Недаром синьор Умберто изначально приобрёл академическую известность именно как медиевист - автор классической диссертации по эстетике Фомы Аквинского (1954 год). И недаром он, будучи уже почётным членом всех возможных Академий, утверждал: что наибольшее удовлетворение в жизни он испытал, когда эта давняя работа тридцать лет спустя была переведена и опубликована в Гарварде. Многие СМИ интерпретировали слова Эко как бесстыдное кокетство знаменитости - однако предположим на минутку, что синьор Умберто вовсе не шутил. Ведь он начинал в середине 50-х годов как философ и специалист по эстетике Средневековья. В те годы (да и сейчас) это обрекало на участь унылого архивного червя, десятилетиями кропающего нечто высоконаучное (либо высокодуховное) но неудобочитаемое, адресованное чрезвычайно узкому кругу ценителей.
Эко пошёл другим путём - он ухитрился навязать миру представление о науке, как о чрезвычайно увлекательной интеллектуальной игре. Те самые «читатели газет» - по крайней мере, некоторая их часть, которой было попросту неловко осознавать себя людьми второго сорта - постепенно втянулись в предложенную им игру. А втянувшись, научились получать от неё удовольствие. Проще говоря - Эко удалось породить и воспитать собственного читателя. Читатель этот, достаточно хорошо знакомый с иронической подачей материала, присущей синьору Умберто, старается соответствовать любимому автору. Он стремится стать идеальным читателем, избегающим повторять чужие ошибки и впадать в заблуждения, которые однажды оказались в поле остроумной критики Эко. Проще сказать - он заражён тем самым сотворчеством, о котором так мечтала Цветаева. Плюс - подобно известному персонажу «Имени Розы» - отравлен прочитанным текстом.
Выражается это в неискоренимом зуде интерпретации, свойственной всем верным читателям и почитателям Эко. Синьор Умберто активно присутствует на интеллектуальном небосклоне уже более полувека - за это время он оброс целой когортой толкователей. Ему посвящено свыше шестидесяти книг, тысячи статей и диссертаций. ЭКО-логия давно превратилась едва ли не в отрасль филологической индустрии. Как известно, главная ловушка, которая подстерегает усердного толкователя - впасть в грех чрезмерной интерпретации. Проще говоря - искать в тёмной комнате отсутствующую чёрную кошку. Тем не менее, обилие интертекстуальных ниточек, которыми перенасыщены романы Эко, провоцирует новые поколения исследователей с маниакальным упорством отыскивать все возможные коды и референции, которые заложены в текст Эко. Парадокс заключается в том, что зачастую автор ничего подобного не подразумевал. Был даже период, когда Эко протестовал против подобной гиперинтерпретации, приводя её в качестве примера того, как не следует обходиться с текстом. Со временем, однако, синьор Умберто смирился с неизбежностью, более того - пришёл к убеждению, что как автор он давно утратил право на доминирующую интерпретацию, поскольку ничто так не может обрадовать сочинителя, как «новые прочтения, о которых он и не думал и которые возникают у читателя».
Для того чтобы добиться этого поразительного успеха, Эко пришлось заступить на враждебную территорию. Начиная с конца 50-х он активно сотрудничает с итальянскими масс-медиа: работает в редакции культурных программ на телевидении RAI, регулярно публикуется в журналах Corriere della Sera, II Manifesto, I’Espresso, I Verri, Rivista di Estetica. Уже в наши годы активно принимает участие в различных интернет-проектах, в создании интерактивных образовательных CD. Единственная сфера коммуникации, которую синьор Умберто игнорирует - телевидение. Возможно, это следствие его неудачно сложившегося романа с RAI, но скорее всего причины гораздо глубже. Эко - специалист по семиотике мирового класса - как никто разбирается в технике манипулирования сознанием. И, естественно, старается оградить себя от оного.
Удивительно не то, что синьор Умберто сам не смотрит в «зомбоящик» - удивительно, что он сознательно наложил на себя ограничения в области его использования. Ведь Эко - гений саморекламы. Каждая его крошечная газетная заметка (не говоря уже об интервью) содержит какую-то сенсацию, мистификацию или розыгрыш. Проще говоря - Эко неизменно выступает в роли провокатора. Однако провокации эти, хотя их побочным результатом неизменно является подтверждение его интеллектуального статуса, не служат исключительно целям пиара. Высказанные интеллектуалом с мировым именем, они будоражат читателей, подталкивают их к собственным поискам и уточнениям. В этом - принципиальное отличие Эко от большинства мировых «звёзд».
Рискну предположить, что причина, по которой Эко избегает сотрудничества с телевидением, лежит в этической плоскости. Он просто не хочет соучаствовать в массовом оболванивании. Одно из определений Дьявола, восходящее к тому же Аквинату (вспомним, что именно ему был посвящён первый научный труд Эко) звучит, как «Разум, лишённый Бога». Эко - при всём его блестящем аналитическом аппарате, при неизменной иронии - никогда не был сторонником тотального скепсиса. То есть для него существуют зоны, запретные для насмешки. В этом смысле он, несомненно, человек Средневековья - сколь бы ни соблазнительно было представить его Ренессансной личностью. В самом деле, фантастическая эрудиция, интенсивность академической деятельности, библиофильство (о его личной библиотеке ходят легенды - говорят, что она насчитывает более 30 000 томов, среди которых немало совершенно уникальных старинных изданий), страсть к рисованию и игре на флейте, блестящее владение пером - всё это буквально провоцирует на аналогию с титанами Возрождения. Однако чрезвычайно показателен тот факт, что в писаниях Эко - литературных и научных - именно Ренессанс оказывается в положении своеобразной «фигуры умолчания». Вряд ли это может быть случайностью для человека, посвятившего жизнь эстетике средневековья и барокко. Впрочем, тут мы вступаем в область допущений.
Продолжая развивать мысль о средневековых корнях творчества Эко, вспомним, что именно в эти годы было возможно параллельное существование двух культур: высокой, освящённой авторитетом Церкви, и смеховой. «Низовая» культура могла позволить себе пародировать, например, храмовые мистерии - однако никогда не претендовала на то, чтобы подменить собой «высокую». Проще говоря, сознание синьора Эко иерархично - что поразительно для человека, не только живущего в эпоху постмодерна, но и столь много сделавшего для осмысления таких понятий как постмодернизм и массовая культура. Эко лишает постмодернизм претензии на онтологическую составляющую, отводя ему роль «определённого духовного состояния», особого рода игры, равноправной с прочими культурными константами: такими, например, как барокко. Соучаствовать в этой игре, по Эко, возможно лишь в том случае, если не относиться к постмодернистской иронии слишком всерьёз. Проще говоря, Эко демонстрирует нам, что ирония также может являться объектом иронии. Подобный путь может уводить либо в дурную бесконечность, либо свидетельствовать о наличии у иронизирующего твёрдой почвы под ногами. Той самой онтологической составляющей.
Сам Эко в своих романах демонстрирует почти невероятную пластичность суждений, обезоруживающую игривость и бесконечную подвижность смыслов. На первый взгляд, перед нами классические образчики постмодернистского текста. И тем не менее, это не так. За изощрённой интеллектуальной игрой всегда стоит нечто большее. Говоря словами отечественного классика, они пробуждают в читателе «чувства добрые». Происходит это порой едва ли не вопреки написанному тексту. Некогда итальянский критик Пьетро Читати окрестил Эко «шутом сакрального мира», способным смеяться перед зеркалом, глядя на собственное гротескное отражение. Однако для того, чтобы стать «шутом сакрального мира», необходимо существование этого мира признавать. В этом - принципиальное отличие Эко от современных постмодернистов, способных смеяться исключительно глядя в созданное ими самими кривое зеркало.
Возможно, безымянный иезуит, наделивший фамилией дедушку синьора Умберто, не ошибся, и это - действительно Дар Божий, посланный нам в не самые лёгкие для выживания культуры времена?