Обойдется ли?
Последнее от Быкова.
Порой, когда лед оплывает под солнцем полудня
или вешний поток устремляется вдоль бордюрца,
меня накрывает простое, мирное, подлое,
очень русское, кстати, чувство - все обойдется.
Точнее, чувств этих два, и оба довольно русские.
Душа без них сиротлива, как лес без птиц.
Неясно, с чего я взял, что скоро все будет рушиться -
и с чего решил, что все должно обойтись.
Вероятно, российский декабрь в завьюженности, застуженности,
и солнце - оттиснутый на морозном стекле пятак -
наводят на мысль о некоторой заслуженности:
не может быть, чтобы все это просто так.
Но поскольку мы не Германия и не Сербия,
и поскольку важней огородство, чем благородство,
и поскольку, помимо правды, есть милосердие, -
возникает рабская мысль, что все обойдется.
И сидишь, бывало, в какой-то плюшечной, рюмочной,
и течет по окнам такая прелесть, такая слизь,
и такой аморфный вокруг пейзаж, такой межеумочный,
что не может не обойтись. Должно обойтись.
Это чувство стыдней рукоблудия, слаще морфия,
и поскольку пойти до конца мы себе мешали,
потому что мы сущность бесформенная, аморфная, -
может статься, опять остановимся в полушаге.
Облака ползут на восток, кое-как карабкаясь.
Облетевший клен на оконном кресте распят.
Это рабское чувство, что все виноваты. Рабское.
Но гораздо более рабское чувство, что всех простят.
И уж если вгляжусь сегодня в толщу осадка я,
отважусь хлебнуть на вкус, посмотреть на свет, -
начинает во мне подыматься гадкое, сладкое
знанье о том, что не обойдется. Нет.
Порой, когда лед оплывает под солнцем полудня
или вешний поток устремляется вдоль бордюрца,
меня накрывает простое, мирное, подлое,
очень русское, кстати, чувство - все обойдется.
Точнее, чувств этих два, и оба довольно русские.
Душа без них сиротлива, как лес без птиц.
Неясно, с чего я взял, что скоро все будет рушиться -
и с чего решил, что все должно обойтись.
Вероятно, российский декабрь в завьюженности, застуженности,
и солнце - оттиснутый на морозном стекле пятак -
наводят на мысль о некоторой заслуженности:
не может быть, чтобы все это просто так.
Но поскольку мы не Германия и не Сербия,
и поскольку важней огородство, чем благородство,
и поскольку, помимо правды, есть милосердие, -
возникает рабская мысль, что все обойдется.
И сидишь, бывало, в какой-то плюшечной, рюмочной,
и течет по окнам такая прелесть, такая слизь,
и такой аморфный вокруг пейзаж, такой межеумочный,
что не может не обойтись. Должно обойтись.
Это чувство стыдней рукоблудия, слаще морфия,
и поскольку пойти до конца мы себе мешали,
потому что мы сущность бесформенная, аморфная, -
может статься, опять остановимся в полушаге.
Облака ползут на восток, кое-как карабкаясь.
Облетевший клен на оконном кресте распят.
Это рабское чувство, что все виноваты. Рабское.
Но гораздо более рабское чувство, что всех простят.
И уж если вгляжусь сегодня в толщу осадка я,
отважусь хлебнуть на вкус, посмотреть на свет, -
начинает во мне подыматься гадкое, сладкое
знанье о том, что не обойдется. Нет.