Iris Silver Mist
И тогда затихли шепоты и крики....
Вечер, пронзительный, серый и холодный. Утратившие способность ощущать, истощенные болью от влажного осеннего холода босые стопы бредут по сонной, безжизненной траве. Бледное лицо напряжено, взгляд тревожно устремлен к кровавым верхушкам деревьев. Вдалеке за парком грохот проносящегося поезда, кромсающий тишину и постепенно тонущий в ней же. Вдоль дороги тусклым светом, словно старинные броши с лунным камнем, загораются фонари. Горло саднит, пальцы охвачены спазмом холода. Болезненное безмолвие. Ирис, горький, звенящий литаврами, окутывающий золотисто-туманным мерцанием увядающего векового парка, неистовый крик души, слова и мысли, слившиеся в звук, в мучительное стенание. Сырые клубни с теплыми древесными полутонами, будто сквозь свинцовую пелену тумана проглядывает шершавая кора старинных исполинов. Кажется, этот аромат впитал в себя всю меланхолию, все оттенки промозглых сумерек, все одиночество аллей, все отчаяние и бесконечность тягостных мыслей, все отчуждение. Когда ирисовый крик несподает до шепота, тяжкая влажная пелена тумана вдруг тает, развеивается и проступает тонкий дым ладана, едва различимый, тонко обрамляющий купающиеся в унынии цветы атмосферой торжественности.
Этот аромат, словно планета Меланхолия, завораживает и поглощает в себя, в его свинцово-голубых лучах купаешься и тонешь. иногда тоска бывает такой манящей и прекрасной...
Вечер, пронзительный, серый и холодный. Утратившие способность ощущать, истощенные болью от влажного осеннего холода босые стопы бредут по сонной, безжизненной траве. Бледное лицо напряжено, взгляд тревожно устремлен к кровавым верхушкам деревьев. Вдалеке за парком грохот проносящегося поезда, кромсающий тишину и постепенно тонущий в ней же. Вдоль дороги тусклым светом, словно старинные броши с лунным камнем, загораются фонари. Горло саднит, пальцы охвачены спазмом холода. Болезненное безмолвие. Ирис, горький, звенящий литаврами, окутывающий золотисто-туманным мерцанием увядающего векового парка, неистовый крик души, слова и мысли, слившиеся в звук, в мучительное стенание. Сырые клубни с теплыми древесными полутонами, будто сквозь свинцовую пелену тумана проглядывает шершавая кора старинных исполинов. Кажется, этот аромат впитал в себя всю меланхолию, все оттенки промозглых сумерек, все одиночество аллей, все отчаяние и бесконечность тягостных мыслей, все отчуждение. Когда ирисовый крик несподает до шепота, тяжкая влажная пелена тумана вдруг тает, развеивается и проступает тонкий дым ладана, едва различимый, тонко обрамляющий купающиеся в унынии цветы атмосферой торжественности.
Этот аромат, словно планета Меланхолия, завораживает и поглощает в себя, в его свинцово-голубых лучах купаешься и тонешь. иногда тоска бывает такой манящей и прекрасной...