Моя жизнь, словно поезд из Бухареста в "Безымянной звезде" проносится яркими огоньками мимо полустаночка моего существования и все мое развлечение и радость - глядеть вкрадчиво в мелькающие лица ее счастливых пассажиров, размахивая шляпкой и ликуя, пока очередной состав яркости и эмоций ускользает, освещая летящими вспышками мое лицо. А дальше он растворяется вдали, оставляя лишь запах дыма и тоску.
-Здесь такая тоска...
-Тоска? Здесь так много солнца! Света!
-Это сегодня. А когда идет дождь?
-Здесь бывают дожди?
-Еще бы... довольно часто... А зимой!.. Порой кажется, что это не одна зима, а двадцать.
Отчуждение, скука, ангедония, потерянность. Как в фильмах Антониони, а Тамара - моя печальная муза, моя Моника Витти, прекрасная, сложная и драматичная, вдохновляющая меня на прекрасную грусть. С ней мы влюбляемся в неживую красоту книг и кино, вдыхаем в нее наши остатки живости, создавая прекрасные фантомы, которыми заселяем наши тоскующие миры и, кажется, что мы не одиноки.
Сегодня подарил Томе "Синие сумерки" ("L'heure bleue") Guerlain - густую сублимированную грусть, тоску теплой ночи, скрывающей своей черной ажурной вуалеткой светлый лик дня. Аромат - драма, с сумерками жизни, с темной фигурой, бредущей в никуда по пустынным сонным улицам , провожаемой лишь тусклым светом одинокого фонаря. Фигура постепенно уходит в сумрак, медленно растворяясь в его трагической густоте, ее черты становятся все более и более расплывчатыми, пока, наконец, не сливаются окончательно с чернотой, оставляя лишь пустой круг света от фонаря на асфальте. Конец кадра.
Самая печальная и горькая ваниль. Духи в стиле Антониони, ими могла бы пахнуть его "Ночь" с закатом любви, тотальной разочарованностью и забытыми обещаниями.