На колчаковских фронтах
- Отчего у вас шрам на лбу, потрудитесь объяснить этой даме, - вкрадчиво спросил Филипп Филиппович.
Шариков сыграл ва-банк.
- Я на колчаковских фронтах ранен, - пролаял он.
«Собачье сердце».
С точки зрения литературы жизнь зачастую выглядит совсем не так, как с точки зрения обывателя. Прописная вещь. В одном киношном диалоге между генералом вермахта и нашим разведчиком звучит такая фраза: «Умереть в одиночку страшно. А когда всем скопом - ничего! Даже пошутить можно». Ну, да. Только как это проверить? Как в этом убедиться на собственном опыте? И остаться в живых. А потом поведать всему миру? Городу и миру? Урби эт орби.
Хоть бы одного генерала или рядового увидеть и услышать - который пошутил перед смертью, а потом рассказал бы нам об этом казусе - каково? Сам бы рассказал. А не через автора сценария «Семнадцати мгновений весны». Или кто-нибудь рассказал бы сам на собственном опыте, как он научился гулять по воде. А то ведь трудно доверять автору знаменитой песенки «Прогулки по воде» в исполнении группы «Наутилус Помпилиус».
С точки зрения литературы и политика выглядит не так, как с точки зрения политологов. Ох, уж эти политологи… Ох, уж эти наши политологи. В лучшем случае тычут пальцем в небо. В худшем - пальцем ниже спины.
Вот с точки зрения литературы мы наблюдаем целое созвездие. Иногда в одном политическом персонаже - несколько литературных. К примеру, кто находится во главе Украины? Скажете, человек на букву Зе? Ничего подобного. Там диковинный гибрид. Во-первых, Хлестаков. Во-вторых, Полиграф Полиграфович Шариков. В-третьих… Этот, как его? Из комедии «За двумя зайцами». Голохвостый? Или Голохвастов? Ну, вы поняли. А ещё немного Манилов и даже (так!) - Бальзаминов. И всё это с точки зрения литературы вмещается в одном мистере Зе. Присмотритесь - сами увидите. Причитайтесь.
Опять же, зададитесь вопросом: «Что же комичного, когда трагедия войны? Столько жертв. А тут ведь сплошные комические персонажи». Так в том-то и дело. Вот один совсем не глупый человек даже многотомный трактат накатал под названием «Трагедия Украины». Позвольте не согласиться с названием. Если перед нами в натуре комический (карикатурный) образ, то он никогда не станет трагическим. Даже если с него кожу живьём снимут. Или четвертуют. Или просто повесят за яйца.
Ну, допустим, не успел бы Хлестаков смыться. Пришла бы городничему весть, кто на самом деле этот персонаж, чуть ранее. И в сердцах Антон Антонович так бы его звезданул кулачищем по харе, что из несчастного Хлестакова - душа вон. И что? Это была бы трагедия? Нет, и ещё раз нет. К примеру, придушат мистера Зе (британские гориллы из его конвоя) по дороге из спальной в сортир - и что? Трагедия? Нет, и ещё раз нет. А те, которые за него на поле боя дохнут? Да и там бессмыслица, а не трагедия. Как в старом одесском анекдоте про разницу между бедой и катастрофой. Но нет уже той Одессы в живых.
И так далее и тому подобное. Надеюсь, автор не заблукал в трёх соснах и внятно донёс точку зрения литературы?
«Леонид Андреев нас пугает, а нам нестрашно»
приписывают графу Льву Толстому
«Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную и на Тенистой улице я постою в тени…»
из песенки про юго-западную окраину России
А вы заметили, как сейчас относятся к смерти? Её, что называется, выражаясь новоязом, пиарят. Пиар, сплошной пиар смерти… Двадцать первый век на дворе, а такое ощущение, что середина четырнадцатого. Да что там четырнадцатый! В девятнадцатом и то такого не было. Не в смысле мучения и убийства деток, а в смысле реагирования. Читали рассказ Антона Павловича Чехова «Спать хочется»?
Раньше к смерти наши предки относились очень просто. Бог дал - бог взял. Невинно убиенный к ангелам, душегуб - к чертям в пекло. А если ни то ни сё? Ни богу свечка ни чёрту кочерга? Тогда в чистилище. Там разберутся. Моя прабабушка родила десятерых. Выжило трое. Бог дал - бог взял…
Листаешь новости, листаешь, листаешь… Там грохнули, там прирезали, там удушили, там утопили, там сожгли. А этот повесился, а того размазали об асфальт. А эти… как их… писаки?.. читаки?.. пописывают, почитывают и персиковый компот трескают. Только реально равнодушны, а не так как бесёнок Лиза из 19 века города Скотопригоньевска. Та ведь бравировала компотом, той ведь страшно было от несправедливости божьего мира. Бунтовала и принять не могла. И тайно была влюблена в такого же бунтаря.
Чёрный жанр - самый простой. Элементарный. Чёрный пиар ещё проще. В отличие от эротического жанра. Тот самый сложный. А в этом всё проще простого. Прототипов - хоть пруд пруди. Историй - на тысячу тысяч ночей и всё не для Шахер-зады.
Вот сели мы с ребятами как-то пивка пропустить, футбол обсудить, но быстро надоело, и я как давай рассказывать кошмары про жителей своей родной Парковой улицы. И все захохотали сатанински: а улица твоя Парковая сплошь из вязов, что ли? Нет, говорю, она сплошь из акаций, щелковицы, греческих орехов, маслин и немного миндаля.
Только вот не я придумал этой моей улице биографию. Я всего лишь рассказчик. В домике с краю улицы по чётной стороне жили-были молодые мужчина и женщина. И он всё для неё делал. Всё делал и всё отдавал. На трёх работах. А она сидела дома и от изобилия и скуки начала пьянствовать. И даже бухать, а не пьянствовать. Причём бухала виски. Губа - не дура. И мужнина щедрость позволяла. И как-то раз посреди ночи разбудила его и сказала: я тебя зарежу. И зарезала - он даже не успел спросить, за что. Да она и сама точно не могла сформулировать, за что. Но очень ей было обидно. Очень. Чем не фабула для мелодрамы? Можно ещё и какую-нибудь социально-политическую моральку подпихнуть. Интерпретировать характеры можно. Много чего можно.
А в доме напротив по нечётной стороне около пяти часов утра отец проснулся - курит много - и заметил, что в комнате сына горит свет. Зашёл и видит: сын одет в белую рубашку, чёрные брюки - опрятен и даже с шиком. Куда-то собирается. На вопрос, куда это он в такую рань, сын ответил спокойно: надо в школу, зачёты до начала занятий сдать. Убедительно объяснил. Отец поверил, покурил и пошёл спать. А когда поднялись они с женой - обнаружили мальчика своего уже холодным - в петле.
И записка предсмертная в высшей степени странная. Что, мол, отправляется их сын в какое-то длительное путешествие. Потому что так надо. А кому надо? Неизвестно. Проморгали родители сына. Прогнали с мигалкой на красный свет - без остановки мимо своего ребёнка. И остался он один умирать.
А через дом жена гуляла от мужа, но мужа же и обвинила в измене и до слёз его довела. Ещё и голос на него повышала, и пока он плакал и плакался, всё имущество себе отсудила. И он теперь не на Парковой живёт, а на Полуподвальной. И даже его дети плюют ему вслед.
Я не тенденциозен. Просто описываю. Вот вам особняк с персиковым палисадником. Там тоже черным-черно. Там один капитан первого ранга жил. И свою жену, с которой жил ещё курсантом, из персикового рая выжил. А на разводе (судебном, а не флотском) сказал буквально следующее: она нужна мне была только в роли домработницы. Сейчас её типа увольняю. Даже судья поморщился. Она ушла в слезах, а «кап раз» привёл молодуху. Ну, всё как положено: сиськи, ляжки, наглый взгляд. Через месяц его свалил инсульт, и он лежал парализованный. А молодухе не страдать же телесно? Приводила трахарей и горя не знала. На похоронах этого капитана они с «уволенной домработницей» волосы друг дружке выдёргивали - прямо у ямы.
Домов подобного рода на моей Парковой улице много. Стоит ли описывать жизнь и смерть их всех? Есть ли в этом смысл? Можно ещё и дома сексуального насилия упомянуть. В тех домах насилуют нежно и доверчиво влюблённых в насильника. Я ведь никого этими описаниями не напугаю. Ничего нового и ничего ужасного. Обычная наша бытовуха. Многовековая. «Леонид Андреев нас пугает, а нам нестрашно!» Это было сказано по поводу чёрного рассказа. Нарочито чёрного. Замените имя подзабытого ныне русского писателя на… и всё то же самое. И не читайте тех, кто нас пугает - дружеский совет.
Шариков сыграл ва-банк.
- Я на колчаковских фронтах ранен, - пролаял он.
«Собачье сердце».
С точки зрения литературы жизнь зачастую выглядит совсем не так, как с точки зрения обывателя. Прописная вещь. В одном киношном диалоге между генералом вермахта и нашим разведчиком звучит такая фраза: «Умереть в одиночку страшно. А когда всем скопом - ничего! Даже пошутить можно». Ну, да. Только как это проверить? Как в этом убедиться на собственном опыте? И остаться в живых. А потом поведать всему миру? Городу и миру? Урби эт орби.
Хоть бы одного генерала или рядового увидеть и услышать - который пошутил перед смертью, а потом рассказал бы нам об этом казусе - каково? Сам бы рассказал. А не через автора сценария «Семнадцати мгновений весны». Или кто-нибудь рассказал бы сам на собственном опыте, как он научился гулять по воде. А то ведь трудно доверять автору знаменитой песенки «Прогулки по воде» в исполнении группы «Наутилус Помпилиус».
С точки зрения литературы и политика выглядит не так, как с точки зрения политологов. Ох, уж эти политологи… Ох, уж эти наши политологи. В лучшем случае тычут пальцем в небо. В худшем - пальцем ниже спины.
Вот с точки зрения литературы мы наблюдаем целое созвездие. Иногда в одном политическом персонаже - несколько литературных. К примеру, кто находится во главе Украины? Скажете, человек на букву Зе? Ничего подобного. Там диковинный гибрид. Во-первых, Хлестаков. Во-вторых, Полиграф Полиграфович Шариков. В-третьих… Этот, как его? Из комедии «За двумя зайцами». Голохвостый? Или Голохвастов? Ну, вы поняли. А ещё немного Манилов и даже (так!) - Бальзаминов. И всё это с точки зрения литературы вмещается в одном мистере Зе. Присмотритесь - сами увидите. Причитайтесь.
Опять же, зададитесь вопросом: «Что же комичного, когда трагедия войны? Столько жертв. А тут ведь сплошные комические персонажи». Так в том-то и дело. Вот один совсем не глупый человек даже многотомный трактат накатал под названием «Трагедия Украины». Позвольте не согласиться с названием. Если перед нами в натуре комический (карикатурный) образ, то он никогда не станет трагическим. Даже если с него кожу живьём снимут. Или четвертуют. Или просто повесят за яйца.
Ну, допустим, не успел бы Хлестаков смыться. Пришла бы городничему весть, кто на самом деле этот персонаж, чуть ранее. И в сердцах Антон Антонович так бы его звезданул кулачищем по харе, что из несчастного Хлестакова - душа вон. И что? Это была бы трагедия? Нет, и ещё раз нет. К примеру, придушат мистера Зе (британские гориллы из его конвоя) по дороге из спальной в сортир - и что? Трагедия? Нет, и ещё раз нет. А те, которые за него на поле боя дохнут? Да и там бессмыслица, а не трагедия. Как в старом одесском анекдоте про разницу между бедой и катастрофой. Но нет уже той Одессы в живых.
И так далее и тому подобное. Надеюсь, автор не заблукал в трёх соснах и внятно донёс точку зрения литературы?
«Леонид Андреев нас пугает, а нам нестрашно»
приписывают графу Льву Толстому
«Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную и на Тенистой улице я постою в тени…»
из песенки про юго-западную окраину России
А вы заметили, как сейчас относятся к смерти? Её, что называется, выражаясь новоязом, пиарят. Пиар, сплошной пиар смерти… Двадцать первый век на дворе, а такое ощущение, что середина четырнадцатого. Да что там четырнадцатый! В девятнадцатом и то такого не было. Не в смысле мучения и убийства деток, а в смысле реагирования. Читали рассказ Антона Павловича Чехова «Спать хочется»?
Раньше к смерти наши предки относились очень просто. Бог дал - бог взял. Невинно убиенный к ангелам, душегуб - к чертям в пекло. А если ни то ни сё? Ни богу свечка ни чёрту кочерга? Тогда в чистилище. Там разберутся. Моя прабабушка родила десятерых. Выжило трое. Бог дал - бог взял…
Листаешь новости, листаешь, листаешь… Там грохнули, там прирезали, там удушили, там утопили, там сожгли. А этот повесился, а того размазали об асфальт. А эти… как их… писаки?.. читаки?.. пописывают, почитывают и персиковый компот трескают. Только реально равнодушны, а не так как бесёнок Лиза из 19 века города Скотопригоньевска. Та ведь бравировала компотом, той ведь страшно было от несправедливости божьего мира. Бунтовала и принять не могла. И тайно была влюблена в такого же бунтаря.
Чёрный жанр - самый простой. Элементарный. Чёрный пиар ещё проще. В отличие от эротического жанра. Тот самый сложный. А в этом всё проще простого. Прототипов - хоть пруд пруди. Историй - на тысячу тысяч ночей и всё не для Шахер-зады.
Вот сели мы с ребятами как-то пивка пропустить, футбол обсудить, но быстро надоело, и я как давай рассказывать кошмары про жителей своей родной Парковой улицы. И все захохотали сатанински: а улица твоя Парковая сплошь из вязов, что ли? Нет, говорю, она сплошь из акаций, щелковицы, греческих орехов, маслин и немного миндаля.
Только вот не я придумал этой моей улице биографию. Я всего лишь рассказчик. В домике с краю улицы по чётной стороне жили-были молодые мужчина и женщина. И он всё для неё делал. Всё делал и всё отдавал. На трёх работах. А она сидела дома и от изобилия и скуки начала пьянствовать. И даже бухать, а не пьянствовать. Причём бухала виски. Губа - не дура. И мужнина щедрость позволяла. И как-то раз посреди ночи разбудила его и сказала: я тебя зарежу. И зарезала - он даже не успел спросить, за что. Да она и сама точно не могла сформулировать, за что. Но очень ей было обидно. Очень. Чем не фабула для мелодрамы? Можно ещё и какую-нибудь социально-политическую моральку подпихнуть. Интерпретировать характеры можно. Много чего можно.
А в доме напротив по нечётной стороне около пяти часов утра отец проснулся - курит много - и заметил, что в комнате сына горит свет. Зашёл и видит: сын одет в белую рубашку, чёрные брюки - опрятен и даже с шиком. Куда-то собирается. На вопрос, куда это он в такую рань, сын ответил спокойно: надо в школу, зачёты до начала занятий сдать. Убедительно объяснил. Отец поверил, покурил и пошёл спать. А когда поднялись они с женой - обнаружили мальчика своего уже холодным - в петле.
И записка предсмертная в высшей степени странная. Что, мол, отправляется их сын в какое-то длительное путешествие. Потому что так надо. А кому надо? Неизвестно. Проморгали родители сына. Прогнали с мигалкой на красный свет - без остановки мимо своего ребёнка. И остался он один умирать.
А через дом жена гуляла от мужа, но мужа же и обвинила в измене и до слёз его довела. Ещё и голос на него повышала, и пока он плакал и плакался, всё имущество себе отсудила. И он теперь не на Парковой живёт, а на Полуподвальной. И даже его дети плюют ему вслед.
Я не тенденциозен. Просто описываю. Вот вам особняк с персиковым палисадником. Там тоже черным-черно. Там один капитан первого ранга жил. И свою жену, с которой жил ещё курсантом, из персикового рая выжил. А на разводе (судебном, а не флотском) сказал буквально следующее: она нужна мне была только в роли домработницы. Сейчас её типа увольняю. Даже судья поморщился. Она ушла в слезах, а «кап раз» привёл молодуху. Ну, всё как положено: сиськи, ляжки, наглый взгляд. Через месяц его свалил инсульт, и он лежал парализованный. А молодухе не страдать же телесно? Приводила трахарей и горя не знала. На похоронах этого капитана они с «уволенной домработницей» волосы друг дружке выдёргивали - прямо у ямы.
Домов подобного рода на моей Парковой улице много. Стоит ли описывать жизнь и смерть их всех? Есть ли в этом смысл? Можно ещё и дома сексуального насилия упомянуть. В тех домах насилуют нежно и доверчиво влюблённых в насильника. Я ведь никого этими описаниями не напугаю. Ничего нового и ничего ужасного. Обычная наша бытовуха. Многовековая. «Леонид Андреев нас пугает, а нам нестрашно!» Это было сказано по поводу чёрного рассказа. Нарочито чёрного. Замените имя подзабытого ныне русского писателя на… и всё то же самое. И не читайте тех, кто нас пугает - дружеский совет.