О моем киноневежестве и вообще об отношении к современному искусству крупных форм
Можно много рассуждать о том, что крупные формы в искусстве в большинстве случаев компенсируют недостаток величия души художника, что разного рода вавилонские башни - крик отчаяния душ, лишившихся равновесия, что массивность и большие размеры - проявление стремления подавить размером и массой несогласных и сомневающихся. Всё это, возможно, так и есть. Но существует и более простое основание, чтобы не доверять проявлениям всякого рода гигантомании.
Всегда замолкаю, когда заходит речь о современном кино. Ничего в нём не понимаю и не хочу понимать. Всегда отрешаюсь от разговоров, когда начинают вспоминать названия фильмов и сериалов, имена режиссеров и киноартистов. Имена я слышал, но в лицо никого из активистов постсоветского кино не представляю. Честное слово, никакого преувеличения, хотя многие знакомые в моём киноневежестве сомневаются.
Хорошо понимаю великих артистов Алексея Баталова, который отказался сниматься 20 лет назад, и уже ушедшего из этого мира Михаила Кононова, уехавшего тогда в деревню выращивать свиней.
Кино - дорогое удовольствие. Советская власть для нашей страны была предшествующей стадией деградации. Она имела в основе гуманистическую доктрину и должна была хотя бы формально следовать ей. То есть, проводя в подведомственном искусстве свою идеологическую линию, она допускала наличие сдержек и противовесов в лице так или иначе проявлявшихся и востребованных обществом талантливых художников и гениев - вроде Шостаковича, Тарковского, легализованных "под занавес" советской эпохи некоторых диссидентов. Всё это происходило в условиях государственной монополии на всё. Эта монополия была "колоссом на глиняных ногах" - это её качество хоть и могло быть выражено математической функцией бесконечности, но из-за размеров и связанных с ними плохой управляемости система давала сбои и утечки, позволявшие их использовать для появления и распространения в немалых масштабах художественной свежести. Даже по своему более чем скромному опыту могу судить. Во второй половине 70-х годов я учился в старших классах главной школы Рыбинска - №1, имени Ленина, "с преподаванием ряда предметов на английском языке" - так написано в аттестате, так было и по сути. Тогда ещё ничего не предвещало заката СССР, преподавание строилось на основах марксизма-ленинизма, материализма, социалистического реализма, резко осудительного отношения к классовому обществу и проч. В то время я писал множество стихов. Они порой были наивны, но полны свободных мыслей, не свойственных внешнему устройству тогдашней жизни. Эти стихи знали мои друзья, а я знал их сочинения, мы их читали вслух. Более того, в школьной группе мы пели песни собственного сочинения, которые сейчас вряд ли можно было бы себе позволить. Русский текст одной из песен, сочинённой в 1976 году, начинался словами "Пора менять нам нашу власть". Эту же песненку мы сделали и по-английски, начало текста было "The constitution must be changed" - "конституция должна быть изменена". Мы пели её по-русски дома под гитару и по-английски ансамблем на школьных вечерах, никто ни разу не сделал нам ни одного замечания. Кстати, через год, в 1977 году, действительно была принята новая, "брежневская" Конституция СССР - взамен "сталинской" 1936-го года издания. А потом мы пытались играть джазовую музыку, притом и чуждый строю советской жизни авангард, а также неджазовую музыку свободной импровизации. Между прочим, в то время в стране абсолютно легально издавались записи авангардного джаза и современной академической музыки. Я много слушал тогда пластинку трио Чекасин-Ганелин-Тарасов. Потом довелось и лично поработать с Чекасиным. А потом я работал в симфонических оркестрах, которые играли много хорошей музыки, в том числе и современной, и даже совсем не "кассовой".
Так вот в советском кино тоже было много совершенно замечательного, просто не перечислить. Потому и существовало множество кинотеатров, в них с утра до вечера крутили массу разных отечественных и зарубежных фильмов. Одной из любимых народом телепрограмм была "Кинопанорама", в которой рассказывали о новых фильмах. От кино и от искусства вообще ждали "свежего воздуха", идей, теплоты, и получали её в изобилии. Но потом всё это рухнуло...
Да, кино - весьма дорогостоящая работа. В 1991 году начали сколачиваться и легализовываться новые частные капиталы. В государстве после недолгой эйфории, после краткого периода, когда вся страна дни и ночи слушала голоса представителей "совести нации" с трибун Верховного Совета, стали прокладываться, а затем обустраиваться пути для воплощения принципа "кто был ничем, тот станет всем" на новом этапе.
Сейчас мы живём в условиях, когда именно они, сколотившие новые капиталы и те, кто шёл с ними в связке или обеспечивал их движение наверх, обеспечивают различные капиталоёмкие проекты и функционирование отраслей. Кино не может быть не зависимым от их вкусов и желаний. Поэтому я изначально знаю, что не увижу в кино ничего, что было бы важно, ценно, интересно мне и моим близким, друзьям, единомышленникам. Изредка, когда я случайно попадаю в помещение, где включён телевизор, я неизменно убеждаюсь в справедливости своего умозаключения.
Весной на одном концерте нашего ансамбля был известный западный кинорежиссёр. После концерта мы разговаривали за чаем. Он сказал, что в советское время Запад учился делать кино у России, а теперь его приглашают учить русских делать кино.
Честно говоря, я вообще крайне настороженно стал в последнее время относиться к крупным формам в искусстве, даже не только в российском - на смену христианским и гуманистическим идеалам в качестве доктрины общественного устройства на глазах приходит животный, плотоядный, убийственный, недолговечный, просто опасный "социальный дарвинизм".
Мне кажется, свободу, искренность и силу содержания высказывания пока ещё можно сохранить только в небольших формах, чем я сейчас и живу с Божией помощью и с поддержкой людей, разделяющих мою позицию. И я счастлив уже тем, что так думаю не я один.