Да, всё это правда...
Жил в Швеции маленький чех-скрипач по имени Рудольф. Музыкант он был не из лучших, и некоторые друзья считали, что это - из-за его непоседливости; другие же думали, что оттого он и непоседлив, что из него не вышел хороший музыкант.
Сам ли он хотел того или нужда заставляла, но он постоянно мотался один на маленьком паруснике вдоль побережья Скандинавии, останавливаясь в маленьких портовых селениях и выступая с концертами.
Если он находил аккомпаниатора, - хорошо; если нет, то исполнял те произведения для скрипки, которые аккомпанемента не требовали. А когда фортепиано было необходимо, он мысленно представлял себе этот инструмент и исполнял целые сонаты для скрипки и фортепиано без всякого фортепиано.
Случилось ему доплыть и до самой Исландии. Он стал объезжать её, останавливаясь то в одном селении, то в другом.
Однажды, когда Рудольф плыл вдоль полупустынного берега по направлению к следующему посёлку, он увидел, как с северо-востока несётся грозная темень облаков. Надвигался шторм.
В это время Рудольф огибал опасный мыс, открытый ветрам. Путник посмотрел на карту: до ближайшей гавани оставалось добрых полдня ходу. Он начал уже тревожиться, как вдруг увидел маяк, стоявший на крохотном скалистом островке, примерно в миле от берега.
У основания маяка была глубокая бухточка, защищённая от ветра утёсом. Поднявшись на волне, он с трудом проскочил в неё и притянул лодку за железное кольцо к скале. Ступеньки, вырубленные в камне, вели наверх, к башне.
На скале стоял человек. Его фигура выделялась на фоне несшихся по небу облаков.
- Добро пожаловать, - сказал человек. Его могучий голос заглушал шум уже бушующих волн.
Быстро темнело. Сторож маяка отвел гостя по винтовой лестнице на третий этаж, в жилое помещение, и стал готовиться к шторму. Ему ещё надо было наладить на башне огромный фонарь, свет которого, усиливавшийся рефлекторами, виден был далеко вокруг. Затворы то заслоняли его, то открывали через равные промежутки времени.
Сторож был огромного роста старик с седой бородой, ниспадавшей ему на грудь. Спокойный, медлительный, как медведь, он легко управлялся со своим маленьким хозяйством, не делая ни одного лишнего движения. Говорил он мало. Казалось, что не слова, а нечто другое имеет для него истинную ценность, но даже и это «нечто» не может вывести его из равновесия.
Поднявшись этажом выше, они перешли на кухню и поужинали картофелем, селёдкой, сыром, чёрным хлебом и горячим чаем. Потом сидели, молча посматривая друг на друга.
Над ними было служебное помещение, а ещё выше - огромный светильник, посылавший судам чудесные безмолвные сигналы. Снаружи бушевал шторм;волны яростно бились о стены башни.
Рудольф протянул сторожу кисет с табаком, но тут же почему-то смутился. Старик ласково улыбнулся и покачал головой с видом человека, хорошо понявшего и оценившего этот жест гостя и вместе с тем как бы извиняющегося за то, что ему ничего больше не надо. И он продолжал сидеть, тихий, задумчивый, опустив на расставленные колени натруженные руки.
Рудольфу казалось, что от сознания старика не ускользает ни один звук разыгравшейся бури; но эти звуки так ему привычны, что он может о них не думать. Для него они так же естественны, как биение сердца.
Точно таким же было и его отношение к гостю: он вежливо слушал его, но рассеянно отвечал на вопросы и одновременно чувствовал как бы невидимую связь с ним, так связан материк с островом, так связаны между собой под толщей океана острова.
Мало-помалу Рудольф выведал у старика отрывочные сведения о его жизни. Он родился восемьдесят три года назад в этой же самой башне, где его отец служил сторожем. Его мать (единственная женщина, которую он видел) научила его читать Библию, и с тех пор он каждый день читал её. Других книг у него не было. Рудольф, увлечённый музыкой, тоже не очень-то много читал, но он всё-таки жил в городах и знал кое-что. Он взял футляр и вытащил свою любимую скрипку.
- Что вы с ней делаете, сударь? -спросил старик.
Сначала Рудольф подумал, что сторож смеётся, но, увидев его лицо, понял, что это не так. Да и интересуется-то он не инструментом, а самим музыкантом и его «работой».
Раньше Рудольф не мог представить себе человека, не знающего, что такое скрипка. Но теперь, встретив его, он совсем не был склонен над ним смеяться. Наоборот, он чувствовал себя перед ним маленьким и ничтожным.
- Я делаю с ней музыку, - смущенно ответил он.
- Музыку, - медленно повторил старик. - Слыхать-то я про неё слыхал, а видеть не приходилось.
- Но музыку не видят, её слышат.
- Вот как! - почтительно сказал сторож.
Он и это воспринял как само собой разумеющееся. Что ж, бывает. Во всяком труде есть что-нибудь удивительное. Всё в мире вечно, и всё непрестанно меняется.
Большие глаза старика смотрели на маленького скрипача с глубоким уважением.
Рёв шторма, доносившийся из-за стен башни, обстановка маяка, вид старика - всё это как-то взволновало Рудольфа, вызвало у него необоримое чувство сострадания, любви и восторга. Ему вдруг захотелось сделать для этого человека что-нибудь необыкновенное. И он взял скрипку и под аккомпанемент ветра начал играть «Крейцерову сонату» Бетховена…
Никогда ещё Рудольф не играл с таким вдохновением и мастерством. А в это время ветер и волны, словно гигантские руки, обрушивали свои удары на башню. На её вершине пламенел светильник, и мрак непрерывно чередовался со светом.
Вот прозвучала последняя нота, и Рудольф, тяжело дыша, уронил голову на грудь. Над островом многоголосо ревел океан.
Пока музыкант играл, старик сидел, не шевелясь. Он напряжённо слушал, склонив голову и положив большие загрубелые руки на колени. Некоторое время он молчал. Потом поднял глаза, медленно развёл руками, кивнул головой и сказал:
-Да-а, всё это правда.
(Джон Берри, "Слушатель")
Маяк в Лиссабоне
