marginalia на "Московскую сагу"
Посмотрел «Московскую сагу». Впечатление смешанное. Честно говоря, не верится, что Аксенов (дай Бог ему здоровья) мог написать такую бодягу.
Я не люблю семейную хронику как жанр, ни разу не дочитал до конца другую сагу, о Форсайтах, хотя регулярно предпринимаю попытки. Писать такие опусы можно, по-моему, погонными километрами, был бы издатель. Впрочем, есть исключение - «Мир от Гарпа». Но в данном случае это еще и очень хлипко сколоченная конструкция. В ней не хватает несущих элементов, не прописаны и скомканы сюжетные линии, ниоткуда появляются и в никуда исчезают герои.
Ну например, проваливается сквозь землю профессор-атомщик. Прислал, правда, весточку, но чем он там занимается, шпионит или как? Что за троцкисткую листовку изготавливает юная поэтесса по заданию любовника-тренера - это провокация или он и впрямь троцкист? Непонятно, каким манером вырвался из гестапо напарник шпиона-чемпиона Бори (я не говорю, что таких случаев не бывало, но они настолько уникальны, что закадровым текстом невозможно отбояриться). Вступать не то что в брак, но даже просто в интимные отношения с советскими гражданами американским дипломатам было запрещено вплоть до горбачевских времен (опять- таки: случаи бывали, но это были исключения, браки с санкции вышестоящего начальства - значит, об этом надо рассказывать). Фаустпатрон, настигающий маршала вместе с присосавшейся к нему гэбистской сволочью - какой-то deus ex machine, как будто авторы просто не нашли другого способа избавить маршала от сволочи.
Конечно, многое можно списать на непрофессионализм сценаристов. Многое, но не все.
Чудовищные натяжки в эпизоде с похищением Елки. Между приездом Берии и звонком Сталина проходит несколько часов - Лаврентий Палыч все это время уговаривает девочку отдаться ему? Спасители будто нарочно тянут время, а потом их осеняет идея «поговорить на своем языке» с патентованным палачом и убийцей Ломадзе. Излишне говорить, что такие люди без охраны не ездили, и никакого разговора с посторонними лицами во дворе номенклатурного дома состояться не могло. Но почему, Бога ради, герой-разведчик дает палачу 24 часа на спасение девочки? Он рассчитывает, что Берия еще сутки будет вертеть хвостом перед девочкой? Или он уже смирился с неизбежностью и просто хочет получить кузину живой?
В сцене на Новодевичьем я ждал достоевской встречи Вероники и Таси, как Катерина Ивановна и Грушенька встречаются в камере у Мити. Но авторам не хватило творческой смелости на такой ход. Таких нереализованных возможностей в картине много.
«Доктору не пристало пользоваться слабостью больного», «порядочного человека всегда есть на чем подловить» - неизъяснимая фальшь.
Многие сцены производят странное впечатление капустника, отсебятины, хотя в других диалог прописан до запятой.
Растянуто сверх всякой меры, а между тем остается ощущение фрагментарности, обрывочности. Второстепенные персонажи, в отличие от главных, претерпевают трансформацию и потому убедительнее.
Конечно, полно анахронизмов и в реалиях (в 41 году не было полковников, а в 1945 - НКВД), и в языке.
Много и хорошего. Иногда возникает настоящий драйв, эмоциональный, как, например, в сценах с Купченко и начальницей поэтессы (не знаю имени, но это великая актриса), но режиссер всякий раз этот драйв беспощадно обрубает какой-нибудь проходной сценой.
Вообще женские роли практически все сыграны удивительно славно - от Чуриковой до востроглазенькой поэтессы. Изумительно хороша, обворожительна Орбокайте - я люблю ее как актрису еще с «Чучела». Молоденькие девочки - Елка, Майка - конечно, похуже, но им и играть там нечего.
А вот с мужиками полная катастрофа. Ну Соломин-то всю жизнь один и тот же - в «Адъютанте его превосходительства» звонил Деникину, а здесь звонит Калинину, и вся разница. Остальные - или живой монумент (как маршал), или корявый негодяй с бегающими глазами и глумливой ухмылкой (приставленный к маршалу гэбист), или гладкий, с лицом как зализанный блин и бессмысленным взглядом спортсмен-комсомолец-красавец. Видимо, актеров просто нет в сегодняшнем российском кино.
Ну, может, и не надо. Нет же их в американском. В 60-е годы, когда блистали Делон и Бельмондо, такого актеришку с вечно плаксивым выражением лица, как Джереми Айронс, в массовку не пустили бы, а теперь он суперстар. Меньшикова увидел в каком-то «Фандорине» - бегает задравши носик и растопырив усишки, смотреть стыдно. Ну про таких, как Безруков, я вообще не говорю - это за гранью художественной самодеятельности ткацкой фабрики города Урюпинска, где один мужик на цех баб.
Из мужиков произвели впечатление двое - Рудинштейн и Андрей Смирнов. С Рудинштейном все понятно - чисто человеческое обаяние и темперамент, а в Смирнове есть благородная червоточина, поза, жест. Даже тот невыразимо пошлый текст, которым наградили его авторы, он произносит с неподражаемой интонацией патриция среди плебеев. В какой-то момент показалось, что это эффект старорежимного костюма, но вспомнил, что «В круге первом» он был в зэковском ватнике, а эффект был тот же. «В круге» и Чурикова потрясающе сыграла. Личность потому что и он, и она.
Но все это не главное. Главное - это апология разведки и советского атомного шпионажа. Я не верю, что Аксенов правда так думает. Я считаю, что он написал это из сервильных соображений, чтобы уравновесить бериевщину. Не было никакой стены между двумя половинами одного ведомства. И никого из своих разведка не спасла. Я уж не говорю, что главный советский атомный шпион Василий Зарубин прошел боевое крещение Катынью.
Будь это кто другой - да наплевать. Но имя Василия Палыча для меня много чего значит. Он давно перестроился, это правда - еще когда воспевал чеченскую войну. Но тогда он, может, и правда так думал. А в данном случае он так думать не может.