Мысли отставного генерала.
Из дневника Александра Владимировича Жиркевича.
1917 год.
5 января (23 декабря 1916 года).
Убийство в Петербурге знаменитого Григория Распутина сразу захватило скучающее общество в тылу и отодвинуло на задний план злободневные вопросы войны и мира. Конечно, личность Распутина - историческая. Мужик-бродяга, грубо-чувственный, безграмотный и наглый, десяток лет управлял бюрократической Россией, назначал и валил министров, митрополитов, влиял на решение вопросов внутренней нашей политики.
И это при всеобщей ненависти народа русского, при поддержке кучки психопатов и психопаток высшего круга. Ходят слухи, что Распутина убил какой-то великий князь, сбежавший затем на Кавказ под охрану великого князя Николая Николаевича.
Кого ни встретишь, все радуются смерти грязного временщика и ликуют. Всякое убийство отвратительно... Одна барыня вчера мне сказала: "Ну теперь, со смертью Распутина, всем будет лучше жить в России". Само собой разумеется, что это сказано глупо, но такое заявление знаменательно...
Симбирск.
13 января (31 декабря).
Последний день старого умирающего 1916 года ничем хорошим Россия не помянет...
Симбирск.
18 января (5 января).
Вчера начал день хорошо с госпиталя, а окончил беспутно на шикарном вечере у Ливчаков, где были и дамы в дорогих туалетах с бриллиантами, и инженеры, и бешено стоящий (по нынешним ценам) ужин с вином и закусками. Мило сыграли сценку дети. Потом недурно сыграли другую родственник m-me Ливчак и инженерша в шикарном туалете, наружностью и прической напоминавшая даму времен придворных балов Марии Антуанетты.
Было шумно, весело, шикарно и до преступности, по нынешним временам, дорого... Тамарочка, кажется, от души веселилась с ребятишками. Вернулись в половине второго ночи. Я понимаю, что Ливчаку нужно устраивать такие вечеринки для поддержания связей, для заказов. Но как все это звучит резким диссонансом при событиях военных и внутренних, которые переживает Россия!...
Симбирск.
15 марта (2 марта).
У нас был врач Листов, сообщивший сногсшибательную новость! В Петрограде из состава Государственной Думы образовалось Временное правительство, арестовавшее Протопопова и других министров.
Вчера я как раз диктовал то место записок, где указывал на разруху в военном тылу, на розги, на гнусные приговоры военно-полевых судов, на подлость и глупость военного тылового начальства, предсказывал, что мы готовим в народе и войсках кадры будущей революции. Только я думал, что революция вспыхнет по окончании войны, а она вот когда начинается. Хорошо, что Гули нет в живых!...
Конечно, среди прискорбных явлений есть радостные: бюрократизму нанесен страшный удар и его непогрешимости наступил конец. Мы с Катей жалеем Государя. Оплакиваем трагический закат его царствования, столь неудачного. Да будет счастлива и славится Россия!!...
Симбирск.
18 марта (5 марта).
Вот и пришел прощальный, скорбный, полный благородных желаний манифест бедного Государя - об отречении. А все-таки нет того величия падения, какое было у Наполеона, когда он подписал акт отречения. Наполеон не мог более бороться и сложил оружие. Государь мог и сам дать народу то, что у него теперь вырвали из рук насильно.
Всегда я был заклятым врагом бюрократии, и все мои печатные труды были направлены к обличению подлостей и преступлений старого режима. Но жаль самодержавия, на принципах которого я воспитывался с детства.
Но если мой народ действительно в такой опасности, как говорят и Государь и Временное правительство, то да здравствует всякий, кто спасет его, кто поможет победить врага и создаст славное будущее России! Только плохо верится в торжество новых начал - свободы, равенства, братства. Ах, как тяжело на душе...
Симбирск.
7 апреля (25 марта).
Собственно говоря, у нас в России не революция. Все так устали, что рады были броситься в объятия всему новому, обещавшему невозвращение к прежнему. Все сразу и на все согласились. Если б не это единодушие и общества, и армии, и народа, то разве Россия в три дня признала бы Временное правительство?
Симбирск.
11 апреля (29 марта).
Все растет и растет в моей душе обида на Государя. Великое зло принес он России позорным финалом своего жалкого царствования. Неужели он не видел сам, что не способен быть самодержцем и управлять огромным, сложным государством. Все более и более грязи выливается в газетах на царскую фамилию...
Но более всего на меня произвело впечатление сообщение генерала Алексеева с характеристикой Государя как безвольного, поверхностного, вечно под чьим-либо влиянием находившегося, душевно неглубокого человека, только мешавшего работе на фронте...
Симбирск.
12 апреля (30 марта).
Бывая в разных присутственных местах, я заметил, что выброшены все портреты царей и цариц прошлого и нынешнего века, кроме портретов Александра II, освободителя крестьян, давшего нам суд и другие великие реформы, которыми мы и сейчас, во время революции, живем.
Глупо было изгонять портреты Государей. За редким исключением, все они что-либо да внесли в жизнь Родины хорошего, полезного. Меня возмущает такой способ оплевания своего же исторического прошлого. Точно дети или сумасшедшие!... "И в детской резвости колеблют твой треножник". А я пошел и купил портрет наследника Алексея и повесил у своей кровати...
Симбирск.
15 апреля (2 апреля).
В ночь с 1 на 2 апреля. Гадины прежнего режима, придавленные переворотом, пробуют пристроиться к делу при новых течениях. Полковник Безбородов, образчик беззакония, произвола, жестокости, ловко изменил свою окраску. Мне хорошо известно, хотя бы по делам военно-полевых судов, какие неправильные, умышленно-жестокие приговоры утверждал этот мерзавец.
И вдруг он, слетев в Казани с должности на генеральском положении, вернулся в Симбирск в качестве начальника гарнизона, в котором он поздравляет "товарищей офицеров и солдат" со "светлым праздником", причем желает им "здоровья на многие годы для деятельной, плодотворной работы на благо дорогой нашей свободной, воскресшей из мертвых России". Жаль, что в Симбирске плохо знакомы с биографией этого субъекта. А я никогда не занимался доносами...
Симбирск.
21 апреля (8 апреля).
К нам приходил прощаться перед отъездом в Петроград сын художника Пузыревского, через несколько недель оканчивающий Морской корпус. Несчастный юноша ждет не без тревоги производства в офицеры и выпуск во флот, где, по его словам, распущенность матросов после переворота приняла ужасающие размеры, особенно в Кронштадте.
Он рассказал потрясающие душу подробности о том, как был убит адмирал Вирен. Он гулял с каким-то мальчиком по Кронштадту, когда его подстерегла толпа убийц. Мальчика отвели домой. Вирена же, прежде чем убить, истязали: сначала живому выкололи глаза, потом отрубили ему руки и ноги. Затем навалили на тело камни и сожгли. [Расправа с Виреном на Якорной площади, по-видимому, происходила иначе.] Так же убивают (конечно, с вариантами) и других начальственных лиц.
Офицеров живыми бросали в проруби, а когда кто-нибудь выплывал, то били по голове до смерти. Я не любил Пузыревских вообще, но потрясенный, перепуганный юноша мне был вчера глубоко жалок, я представил себе нашего Гулю на его месте...
М.В.Нестеров прислал мне милое, сердечное рисьмо в ответ на мое заявление относительно того, что его картина, как воспевающая нечто вечное, "Святая Русь" переживет всяческие революции, великий художник ответил, что боится за судьбу этой картины даже в настоящее время. Он описывает мне сюжет своей новой картины, в которую он по моей просьбе вставил и слепого солдатика (жертву войны) в бинтах на голове, ведомого сестрою милосердия. Как много света и чистого воздуха внесло это письмо...
Симбирск.
23 апреля (10 апреля).
Чем более развивается весна, тем отвратительнее то, что совершается в России и на всем свете. К газетам по-прежнему не тянет, и даже то, что печатается в похвалу совершающегося, только возмущает и ужасает за Родину. Немцы двинули в Балтийское море из Либавы и Киля огромный флот с десантом.
Неужели Бог даст им занять преступный, развратный Петербург и тем положит конец похождениям этого современного Содома и Гоморры? Если бы я мог молиться, то не молился бы за это гнездо бюрократизма - и старого и нового, революционного.
Мне жаль художественных, исторических памятников и сокровищ, собиравшихся веками, готовых попасть в руки врагов внешних из рук врагов внутренних, не умеющих их ценить. Жестоко покарает Господь мою Родину за то, что она забыла Бога, Христа.
Даже такая болотная лужа, как Симбирск, не отстает от остальной России, охваченной безумством анархии, произвола. Но стоит ли все, что я вижу, описывать?
В Симбирске появилась своеобразная заборно-либеральная литература. Против окон нашей квартиры тянется забор удельного ведомства. Кто-то на нем написал разные изречения на революционные темы. Одно из них интересно: "Прошедшее не могут воротить даже сами боги!"...
Симбирск.
29 апреля (16 апреля).
Не могу понять, как многие не видят того, что ясно мне рисуется в нашем политическо-общественном состоянии. На мой взгляд, ничто у нас в России с воцарением революционных элементов не изменилось. К бюрократии, прочно осевшей в штабах и канцеляриях, продолжающей здравствовать и при Временном правительстве (лишь верхи ее выброшены, да и то не везде), присоединилась еще бюрократия революционная, по-моему, еще более отвратительная, т.к. от нее веет невоспитанностью и хамством, что мне всегда было противно...
Симбирск.
9 сентября (27 августа).
Будь у нас средства, я, устроив по музеям мои коллекции и архив, сам уехал бы с семьей за границу. Не узнаю моей Родины, недавно бывшей мне матерью, а теперь становящейся хуже мачехи. Приближаюсь к теории Толстого о патриотизме.
Симбирск.
14 сентября (1 сентября).
Страшно видеть, как в народе, в армии, в обществе замирают последние вспышки патриотизма. Все заменено ужасом ожидания только дурного, неотвратимого, рокового. Опять в ходу спиритизм, книги мистического содержания. Хотят забыться, заглянуть в будущее, поторговаться с судьбою.
Нанесен безумный удар интеллигенции в сферах культуры, религии, патриотизма, нравственности семейной, общественной жизни... Иными словами, убивается дух нации. В этом отношении мы быстро шагаем назад к временам Николая I, если не глубже. Не вижу, не вижу нигде Бога... Не могу ему молиться...
Симбирск.
19 сентября (6 сентября).
В Симбирске объявлено военное положение... Город точно вымер...
Симбирск.
20 октября (7 октября).
До выработки типа настоящих "граждан" долго еще нам блуждать от ярма к ярму. Без ярма же, как показал опыт нашей революции, мы существовать не можем. Пало иго самодержавия. Мы поспешили сунуть рабскую шею в ярмо ига революционного.
Многие уже мечтают об иге немецком. Некоторые готовы идти навстречу старому самодержавию - бюрократическому произволу. Русский человек тоскует по порядку, таске и начальству. Мы были рабами всегда, в лучшие эпохи расцвета нашего политического, общественного существования. Теперь мы более чем рабы. Мы "лакеи обстоятельств" и жаждем повыгоднее устроиться.
Симбирск.
9 ноября (27 октября).
Только что узнал из газеты "Симбирское слово" о том, что в Петрограде Временное правительство низложено и вся власть перешла в руки солдат и рабочих депутатов (т.е. большевиков - иными словами). Храни Бог Россию... Начинается борьба за власть, и опять та же анархия, в которой, все может погибнуть бесследно.
Был у меня сейчас И.Я.Яковлев (в 12 ч. дня), не читавший еще "Симбирского слова"... Зная о погромах, он приехал узнать: "жив ли я". А я ему поднес номер "Симбирского слова", что было для него неожиданностью. Он быстро собрался и уехал домой, зовя меня к себе и обещая устроить мне ночлег, если бы так получилось, что домой возвращаться было бы опасно.
Говорил, что в городе много раненых, что есть и убитые, что кадеты и гимназисты возмущены и стреляют в погромщиков и т.д. Я посоветовал ему, чтобы он ехал домой и никуда не выходил дня два. Приходящие из города приносят нам крайне тревожные известия о погромах, чинимых пьяными солдатами и чернью. Видимо, это еще цветочки. Ягодки впереди.
Иду спать под одиночные выстрелы, раздающиеся по всему городу, иногда так близко от нашей квартиры, что дрожат окна. В городе объявлено военное положение...
Симбирск.
1918 год.
20 января (7 января).
Большевики заняли 4 января губернский комиссариат, 5-го - отделение Государственного банка. Служащие в этих учреждениях заявили протест и разошлись под угрозой применения силы, т.е. забастовали. Ввиду этого все переживают острый финансовый кризис. Чем жить? Где достать денег на продовольствие?
Симбирск.
6 февраля (24 января).
Заводы закрываются. Железнодорожное сообщение делается невозможным. По деревням идет резня. Много земли к весне окажется незасеянной.
Царь-голод с подругами своими эпидемиями идет победно и ждет времени только для того, чтобы послужить царице-смерти... И это в России, житнице Европы!.. К весне все бросятся друг на друга, как псы или тигры, - вот когда царь-голод сядет по городам и селам.
В "хвостах" стоят барыни, и прислуга, и простые бабы. Надо вслушаться в перебранки между женщинами, дрожащими на морозе, боящимися за семьи свои и уже сознающими, что голод неминуем, что вспышки голодных бунтов не за горами.
Вчера я обегал все банки в надежде разменять единственный имеющийся у нас на руках 500-рублевый билет второго военного займа 1916 года, который в лавках не принимают. В банках (частных, государственных) также не принимают, т. к. в кассах пустота. И вот я, имея 500 рублей в кармане, очутился в положении человека, который мог бы умереть с голоду, если бы с Катей не выручили немного денег от продажи татарам вещей.
Грустное мое положение, однако, не убило еще во мне жилки наблюдателя общественных нравов. У запертого подъезда отделения Государственного банка стояла кучка "чающих движения воды", т.е. впуска в здание, на дверях которого надпись огромными буквами "Банк закрыт".
Шла перебранка (на морозе в 25 градусов) между барыней и тремя бабами. Две бабы, отвернувшись от барыни, стоявшей на ступеньке подъезда, злобно ее слушали. Третья же давала ей отпор голосом сдержанным, но в котором дрожали открытые ноты сатанинской злобы. Озлобление открытое звучало и в голосе барыни. Я слышал часть беседы.
Барыня говорит возражающей ей бабе: "Что, награбила?! Довольна! А теперь и тебя из банка гонят. Взять награбленного не можешь?!"
- "У тебя, что ли, награбила?"! - возражает баба.
- "У меня, не у меня. Все равно кого-нибудь ограбила".
- "Тётку твою, бабку я, что ли, ограбила?"
- "Тетка и бабка мои давно умерли. От тебя кровопийцы спаслись!"
- "Чтобы их на том свете черти горячими щипцами за язык таскали!" - выпаливает баба.
Рядом мужик упрекает солдата за позорную войну, за подвиги большевиков...
Симбирск.
11 июня.
Ненавижу ветер, бурю, вообще хаос в природе, как ненавижу всякие народные смуты.
В Самаре чехословаки разгромили большевиков, о чем, конечно, не сообщается в "Симбирских Известиях крестьянских, солдатских и рабочих депутатов". Интересно знать, кто будет править нами, обывателями, если действительно гады ускользнут из Симбирска. Пожалуй, поступим в лапы анархистов и будем в их лапах вздыхать о большевиках как о чем-то все же пахнущим человеческим.
Симбирск.
6 июня.
Симбирск принял военно-боевой вид. День и ночь хрюкают, шипят, кряхтят, охают автомобили, бродят беспорядочные отряды вооруженных солдат, скачут иногда в фантастических нарядах "всадники без головы" - конные солдаты, проносятся начальствующие лица. Везут какое-то имущество. Кого-то хватают, кого-то расстреливают...
Симбирск.
24 июля.
В Симбирске опять объявлена власть Временного правительства, провозглашены лозунги: "Учредительное собрание", "Долой большевиков", "Война Германии", "Спасение России".
Мотовилов сидел в своем полуразрушенном гнезде, как сыч. А теперь он выполз из дупла и имеет вид именинника, ходит "гоголем" и, вероятно, не прочь порассказать о своих подвигах в Государственной Думе. Хитрый старикашка!
А вот старикашка мудрый - это И.Я.Яковлев, старый знакомый Ленина. Он мечется по городу (был и у меня) в розысках новостей, как будто бы недавно и не сносился с Лениным через сына, живущего в Москве. К нему и сейчас не придерешься, т.к. с Лениным-то он сносился осторожно, ловко, не оставляя на бумаге следов этих сношений.
Некоторые судейские, недавно смиренно сидевшие за прилавками магазинов случайных вещей, уже напустили на себя прежнюю важность и стали неузнаваемы. В общем, мерзко-смешная картина...
12 сентября.
Вчера все, кто мог и кто имеет основания бояться мести большевиков, в панике бросились к пароходным пристаням и вокзалу спасаться. Говорят, что разбойники лодочники драли тысячу рублей только за то, чтобы перевезти беглецов за Волгу. Говорили, что все военные должны бежать, ввиду того что большевики, ворвавшись в город, могут всех перестрелять.
Какая-то старуха из соседнего с нами дома предложила мне для бегства штатское платье. Но мне в мои лета было бы смешно спасаться от смерти и подло покидать семью. Да и вера в нас к чему же?
Малейшая опасность - и мы уже забываем, что и жизнь и смерть зависят только от Бога, а не от людей. Я и отказался. Тут даже нет подвига, а благоразумие. (Однако как лопаются по городу снаряды! Не с аэроплана ли их бросают? Да и канонада то отдаляется, то приближается.) Катюша с Катей и Тамарочкой в церкви. Маня дома...
Я ошибся. Большевики еще Симбирска не взяли. И отступавшая вчера армия защищает и защищается. Не все ли равно, кто, как, кого, за что убивает... Человечество движется вперед не большевиками, не чехословаками и белогвардейцами, а Л.Н.Толстым, Н.И.Ильминским, И.Я.Яковлевым.
Симбирск совершенно опустел. Вся интеллигенция, чиновничество, все, более или менее ликовавшие, когда пришли чехословаки и фронтовики, сбежали. Сбежали и те, кому, казалось, было нечего опасаться. А я сижу, т.к. совесть моя чиста по отношению к большевикам.
Я им не симпатизирую, но искренне жалел и жалею их молодежь, их раненых, убитых. Для меня всегда, везде, во всех положениях дороги были только люди. Быть может, со мной покончат - так себе, за здорово живешь. Готов ко всему.
А все же мне кажется, что есть между большевиками люди с сердцем, умом, совестью... За что им гасить жизнь, которая и без того готова погаснуть?!...
Симбирск.
13 сентября.
Вчера, при вступлении большевиков в Симбирск, город точно вымер. Лавки были закрыты. На многих окнах спущены шторы. Наши соседи Пузыревские куда-то бежали еще третьего дня... Вообще, спасались в панике, не рассуждая: таково убеждение, что большевики, ворвавшись, всех перережут.
Сегодня ночью едва ли кто-нибудь спал спокойно: с вечера был пущен слух, что большевики намерены будто бы устроить "варфоломеевскую ночь". Но я спал хорошо, измученный вчерашним боем в Симбирске и предшествующими днями, когда из-за воспоминаний Яковлева целый день работал, бегал в чувашскую школу и спал в общем не более 5-6 часов в сутки. А я как раз вовремя записал самую интересную часть воспоминаний Яковлева, точно предчувствовал катастрофу.
Быть может, рукописи моей суждено погибнуть? Тем не менее не надо унывать и следует работать и работать на "авось", - чтобы будущие поколения не упрекали нас в том, что грохот орудий и стоны умирающих сбили нас с пути к истине. Тяжело так работать. Но вместе с тем в нравственном отношении дышится удивительно легко. Даже о смерти мало думается...
https://prozhito.org/notes?date=%221917-01-01%22&diaries=%5B30%5D
[А.В.Жиркевич (1857-1927) - поэт, прозаик, публицист, коллекционер, военный юрист, генерал-майор, к 1917 году - в отставке. Эмигрировал в Польшу.]
1917 год.
5 января (23 декабря 1916 года).
Убийство в Петербурге знаменитого Григория Распутина сразу захватило скучающее общество в тылу и отодвинуло на задний план злободневные вопросы войны и мира. Конечно, личность Распутина - историческая. Мужик-бродяга, грубо-чувственный, безграмотный и наглый, десяток лет управлял бюрократической Россией, назначал и валил министров, митрополитов, влиял на решение вопросов внутренней нашей политики.
И это при всеобщей ненависти народа русского, при поддержке кучки психопатов и психопаток высшего круга. Ходят слухи, что Распутина убил какой-то великий князь, сбежавший затем на Кавказ под охрану великого князя Николая Николаевича.
Кого ни встретишь, все радуются смерти грязного временщика и ликуют. Всякое убийство отвратительно... Одна барыня вчера мне сказала: "Ну теперь, со смертью Распутина, всем будет лучше жить в России". Само собой разумеется, что это сказано глупо, но такое заявление знаменательно...
Симбирск.
13 января (31 декабря).
Последний день старого умирающего 1916 года ничем хорошим Россия не помянет...
Симбирск.
18 января (5 января).
Вчера начал день хорошо с госпиталя, а окончил беспутно на шикарном вечере у Ливчаков, где были и дамы в дорогих туалетах с бриллиантами, и инженеры, и бешено стоящий (по нынешним ценам) ужин с вином и закусками. Мило сыграли сценку дети. Потом недурно сыграли другую родственник m-me Ливчак и инженерша в шикарном туалете, наружностью и прической напоминавшая даму времен придворных балов Марии Антуанетты.
Было шумно, весело, шикарно и до преступности, по нынешним временам, дорого... Тамарочка, кажется, от души веселилась с ребятишками. Вернулись в половине второго ночи. Я понимаю, что Ливчаку нужно устраивать такие вечеринки для поддержания связей, для заказов. Но как все это звучит резким диссонансом при событиях военных и внутренних, которые переживает Россия!...
Симбирск.
15 марта (2 марта).
У нас был врач Листов, сообщивший сногсшибательную новость! В Петрограде из состава Государственной Думы образовалось Временное правительство, арестовавшее Протопопова и других министров.
Вчера я как раз диктовал то место записок, где указывал на разруху в военном тылу, на розги, на гнусные приговоры военно-полевых судов, на подлость и глупость военного тылового начальства, предсказывал, что мы готовим в народе и войсках кадры будущей революции. Только я думал, что революция вспыхнет по окончании войны, а она вот когда начинается. Хорошо, что Гули нет в живых!...
Конечно, среди прискорбных явлений есть радостные: бюрократизму нанесен страшный удар и его непогрешимости наступил конец. Мы с Катей жалеем Государя. Оплакиваем трагический закат его царствования, столь неудачного. Да будет счастлива и славится Россия!!...
Симбирск.
18 марта (5 марта).
Вот и пришел прощальный, скорбный, полный благородных желаний манифест бедного Государя - об отречении. А все-таки нет того величия падения, какое было у Наполеона, когда он подписал акт отречения. Наполеон не мог более бороться и сложил оружие. Государь мог и сам дать народу то, что у него теперь вырвали из рук насильно.
Всегда я был заклятым врагом бюрократии, и все мои печатные труды были направлены к обличению подлостей и преступлений старого режима. Но жаль самодержавия, на принципах которого я воспитывался с детства.
Но если мой народ действительно в такой опасности, как говорят и Государь и Временное правительство, то да здравствует всякий, кто спасет его, кто поможет победить врага и создаст славное будущее России! Только плохо верится в торжество новых начал - свободы, равенства, братства. Ах, как тяжело на душе...
Симбирск.
7 апреля (25 марта).
Собственно говоря, у нас в России не революция. Все так устали, что рады были броситься в объятия всему новому, обещавшему невозвращение к прежнему. Все сразу и на все согласились. Если б не это единодушие и общества, и армии, и народа, то разве Россия в три дня признала бы Временное правительство?
Симбирск.
11 апреля (29 марта).
Все растет и растет в моей душе обида на Государя. Великое зло принес он России позорным финалом своего жалкого царствования. Неужели он не видел сам, что не способен быть самодержцем и управлять огромным, сложным государством. Все более и более грязи выливается в газетах на царскую фамилию...
Но более всего на меня произвело впечатление сообщение генерала Алексеева с характеристикой Государя как безвольного, поверхностного, вечно под чьим-либо влиянием находившегося, душевно неглубокого человека, только мешавшего работе на фронте...
Симбирск.
12 апреля (30 марта).
Бывая в разных присутственных местах, я заметил, что выброшены все портреты царей и цариц прошлого и нынешнего века, кроме портретов Александра II, освободителя крестьян, давшего нам суд и другие великие реформы, которыми мы и сейчас, во время революции, живем.
Глупо было изгонять портреты Государей. За редким исключением, все они что-либо да внесли в жизнь Родины хорошего, полезного. Меня возмущает такой способ оплевания своего же исторического прошлого. Точно дети или сумасшедшие!... "И в детской резвости колеблют твой треножник". А я пошел и купил портрет наследника Алексея и повесил у своей кровати...
Симбирск.
15 апреля (2 апреля).
В ночь с 1 на 2 апреля. Гадины прежнего режима, придавленные переворотом, пробуют пристроиться к делу при новых течениях. Полковник Безбородов, образчик беззакония, произвола, жестокости, ловко изменил свою окраску. Мне хорошо известно, хотя бы по делам военно-полевых судов, какие неправильные, умышленно-жестокие приговоры утверждал этот мерзавец.
И вдруг он, слетев в Казани с должности на генеральском положении, вернулся в Симбирск в качестве начальника гарнизона, в котором он поздравляет "товарищей офицеров и солдат" со "светлым праздником", причем желает им "здоровья на многие годы для деятельной, плодотворной работы на благо дорогой нашей свободной, воскресшей из мертвых России". Жаль, что в Симбирске плохо знакомы с биографией этого субъекта. А я никогда не занимался доносами...
Симбирск.
21 апреля (8 апреля).
К нам приходил прощаться перед отъездом в Петроград сын художника Пузыревского, через несколько недель оканчивающий Морской корпус. Несчастный юноша ждет не без тревоги производства в офицеры и выпуск во флот, где, по его словам, распущенность матросов после переворота приняла ужасающие размеры, особенно в Кронштадте.
Он рассказал потрясающие душу подробности о том, как был убит адмирал Вирен. Он гулял с каким-то мальчиком по Кронштадту, когда его подстерегла толпа убийц. Мальчика отвели домой. Вирена же, прежде чем убить, истязали: сначала живому выкололи глаза, потом отрубили ему руки и ноги. Затем навалили на тело камни и сожгли. [Расправа с Виреном на Якорной площади, по-видимому, происходила иначе.] Так же убивают (конечно, с вариантами) и других начальственных лиц.
Офицеров живыми бросали в проруби, а когда кто-нибудь выплывал, то били по голове до смерти. Я не любил Пузыревских вообще, но потрясенный, перепуганный юноша мне был вчера глубоко жалок, я представил себе нашего Гулю на его месте...
М.В.Нестеров прислал мне милое, сердечное рисьмо в ответ на мое заявление относительно того, что его картина, как воспевающая нечто вечное, "Святая Русь" переживет всяческие революции, великий художник ответил, что боится за судьбу этой картины даже в настоящее время. Он описывает мне сюжет своей новой картины, в которую он по моей просьбе вставил и слепого солдатика (жертву войны) в бинтах на голове, ведомого сестрою милосердия. Как много света и чистого воздуха внесло это письмо...
Симбирск.
23 апреля (10 апреля).
Чем более развивается весна, тем отвратительнее то, что совершается в России и на всем свете. К газетам по-прежнему не тянет, и даже то, что печатается в похвалу совершающегося, только возмущает и ужасает за Родину. Немцы двинули в Балтийское море из Либавы и Киля огромный флот с десантом.
Неужели Бог даст им занять преступный, развратный Петербург и тем положит конец похождениям этого современного Содома и Гоморры? Если бы я мог молиться, то не молился бы за это гнездо бюрократизма - и старого и нового, революционного.
Мне жаль художественных, исторических памятников и сокровищ, собиравшихся веками, готовых попасть в руки врагов внешних из рук врагов внутренних, не умеющих их ценить. Жестоко покарает Господь мою Родину за то, что она забыла Бога, Христа.
Даже такая болотная лужа, как Симбирск, не отстает от остальной России, охваченной безумством анархии, произвола. Но стоит ли все, что я вижу, описывать?
В Симбирске появилась своеобразная заборно-либеральная литература. Против окон нашей квартиры тянется забор удельного ведомства. Кто-то на нем написал разные изречения на революционные темы. Одно из них интересно: "Прошедшее не могут воротить даже сами боги!"...
Симбирск.
29 апреля (16 апреля).
Не могу понять, как многие не видят того, что ясно мне рисуется в нашем политическо-общественном состоянии. На мой взгляд, ничто у нас в России с воцарением революционных элементов не изменилось. К бюрократии, прочно осевшей в штабах и канцеляриях, продолжающей здравствовать и при Временном правительстве (лишь верхи ее выброшены, да и то не везде), присоединилась еще бюрократия революционная, по-моему, еще более отвратительная, т.к. от нее веет невоспитанностью и хамством, что мне всегда было противно...
Симбирск.
9 сентября (27 августа).
Будь у нас средства, я, устроив по музеям мои коллекции и архив, сам уехал бы с семьей за границу. Не узнаю моей Родины, недавно бывшей мне матерью, а теперь становящейся хуже мачехи. Приближаюсь к теории Толстого о патриотизме.
Симбирск.
14 сентября (1 сентября).
Страшно видеть, как в народе, в армии, в обществе замирают последние вспышки патриотизма. Все заменено ужасом ожидания только дурного, неотвратимого, рокового. Опять в ходу спиритизм, книги мистического содержания. Хотят забыться, заглянуть в будущее, поторговаться с судьбою.
Нанесен безумный удар интеллигенции в сферах культуры, религии, патриотизма, нравственности семейной, общественной жизни... Иными словами, убивается дух нации. В этом отношении мы быстро шагаем назад к временам Николая I, если не глубже. Не вижу, не вижу нигде Бога... Не могу ему молиться...
Симбирск.
19 сентября (6 сентября).
В Симбирске объявлено военное положение... Город точно вымер...
Симбирск.
20 октября (7 октября).
До выработки типа настоящих "граждан" долго еще нам блуждать от ярма к ярму. Без ярма же, как показал опыт нашей революции, мы существовать не можем. Пало иго самодержавия. Мы поспешили сунуть рабскую шею в ярмо ига революционного.
Многие уже мечтают об иге немецком. Некоторые готовы идти навстречу старому самодержавию - бюрократическому произволу. Русский человек тоскует по порядку, таске и начальству. Мы были рабами всегда, в лучшие эпохи расцвета нашего политического, общественного существования. Теперь мы более чем рабы. Мы "лакеи обстоятельств" и жаждем повыгоднее устроиться.
Симбирск.
9 ноября (27 октября).
Только что узнал из газеты "Симбирское слово" о том, что в Петрограде Временное правительство низложено и вся власть перешла в руки солдат и рабочих депутатов (т.е. большевиков - иными словами). Храни Бог Россию... Начинается борьба за власть, и опять та же анархия, в которой, все может погибнуть бесследно.
Был у меня сейчас И.Я.Яковлев (в 12 ч. дня), не читавший еще "Симбирского слова"... Зная о погромах, он приехал узнать: "жив ли я". А я ему поднес номер "Симбирского слова", что было для него неожиданностью. Он быстро собрался и уехал домой, зовя меня к себе и обещая устроить мне ночлег, если бы так получилось, что домой возвращаться было бы опасно.
Говорил, что в городе много раненых, что есть и убитые, что кадеты и гимназисты возмущены и стреляют в погромщиков и т.д. Я посоветовал ему, чтобы он ехал домой и никуда не выходил дня два. Приходящие из города приносят нам крайне тревожные известия о погромах, чинимых пьяными солдатами и чернью. Видимо, это еще цветочки. Ягодки впереди.
Иду спать под одиночные выстрелы, раздающиеся по всему городу, иногда так близко от нашей квартиры, что дрожат окна. В городе объявлено военное положение...
Симбирск.
1918 год.
20 января (7 января).
Большевики заняли 4 января губернский комиссариат, 5-го - отделение Государственного банка. Служащие в этих учреждениях заявили протест и разошлись под угрозой применения силы, т.е. забастовали. Ввиду этого все переживают острый финансовый кризис. Чем жить? Где достать денег на продовольствие?
Симбирск.
6 февраля (24 января).
Заводы закрываются. Железнодорожное сообщение делается невозможным. По деревням идет резня. Много земли к весне окажется незасеянной.
Царь-голод с подругами своими эпидемиями идет победно и ждет времени только для того, чтобы послужить царице-смерти... И это в России, житнице Европы!.. К весне все бросятся друг на друга, как псы или тигры, - вот когда царь-голод сядет по городам и селам.
В "хвостах" стоят барыни, и прислуга, и простые бабы. Надо вслушаться в перебранки между женщинами, дрожащими на морозе, боящимися за семьи свои и уже сознающими, что голод неминуем, что вспышки голодных бунтов не за горами.
Вчера я обегал все банки в надежде разменять единственный имеющийся у нас на руках 500-рублевый билет второго военного займа 1916 года, который в лавках не принимают. В банках (частных, государственных) также не принимают, т. к. в кассах пустота. И вот я, имея 500 рублей в кармане, очутился в положении человека, который мог бы умереть с голоду, если бы с Катей не выручили немного денег от продажи татарам вещей.
Грустное мое положение, однако, не убило еще во мне жилки наблюдателя общественных нравов. У запертого подъезда отделения Государственного банка стояла кучка "чающих движения воды", т.е. впуска в здание, на дверях которого надпись огромными буквами "Банк закрыт".
Шла перебранка (на морозе в 25 градусов) между барыней и тремя бабами. Две бабы, отвернувшись от барыни, стоявшей на ступеньке подъезда, злобно ее слушали. Третья же давала ей отпор голосом сдержанным, но в котором дрожали открытые ноты сатанинской злобы. Озлобление открытое звучало и в голосе барыни. Я слышал часть беседы.
Барыня говорит возражающей ей бабе: "Что, награбила?! Довольна! А теперь и тебя из банка гонят. Взять награбленного не можешь?!"
- "У тебя, что ли, награбила?"! - возражает баба.
- "У меня, не у меня. Все равно кого-нибудь ограбила".
- "Тётку твою, бабку я, что ли, ограбила?"
- "Тетка и бабка мои давно умерли. От тебя кровопийцы спаслись!"
- "Чтобы их на том свете черти горячими щипцами за язык таскали!" - выпаливает баба.
Рядом мужик упрекает солдата за позорную войну, за подвиги большевиков...
Симбирск.
11 июня.
Ненавижу ветер, бурю, вообще хаос в природе, как ненавижу всякие народные смуты.
В Самаре чехословаки разгромили большевиков, о чем, конечно, не сообщается в "Симбирских Известиях крестьянских, солдатских и рабочих депутатов". Интересно знать, кто будет править нами, обывателями, если действительно гады ускользнут из Симбирска. Пожалуй, поступим в лапы анархистов и будем в их лапах вздыхать о большевиках как о чем-то все же пахнущим человеческим.
Симбирск.
6 июня.
Симбирск принял военно-боевой вид. День и ночь хрюкают, шипят, кряхтят, охают автомобили, бродят беспорядочные отряды вооруженных солдат, скачут иногда в фантастических нарядах "всадники без головы" - конные солдаты, проносятся начальствующие лица. Везут какое-то имущество. Кого-то хватают, кого-то расстреливают...
Симбирск.
24 июля.
В Симбирске опять объявлена власть Временного правительства, провозглашены лозунги: "Учредительное собрание", "Долой большевиков", "Война Германии", "Спасение России".
Мотовилов сидел в своем полуразрушенном гнезде, как сыч. А теперь он выполз из дупла и имеет вид именинника, ходит "гоголем" и, вероятно, не прочь порассказать о своих подвигах в Государственной Думе. Хитрый старикашка!
А вот старикашка мудрый - это И.Я.Яковлев, старый знакомый Ленина. Он мечется по городу (был и у меня) в розысках новостей, как будто бы недавно и не сносился с Лениным через сына, живущего в Москве. К нему и сейчас не придерешься, т.к. с Лениным-то он сносился осторожно, ловко, не оставляя на бумаге следов этих сношений.
Некоторые судейские, недавно смиренно сидевшие за прилавками магазинов случайных вещей, уже напустили на себя прежнюю важность и стали неузнаваемы. В общем, мерзко-смешная картина...
12 сентября.
Вчера все, кто мог и кто имеет основания бояться мести большевиков, в панике бросились к пароходным пристаням и вокзалу спасаться. Говорят, что разбойники лодочники драли тысячу рублей только за то, чтобы перевезти беглецов за Волгу. Говорили, что все военные должны бежать, ввиду того что большевики, ворвавшись в город, могут всех перестрелять.
Какая-то старуха из соседнего с нами дома предложила мне для бегства штатское платье. Но мне в мои лета было бы смешно спасаться от смерти и подло покидать семью. Да и вера в нас к чему же?
Малейшая опасность - и мы уже забываем, что и жизнь и смерть зависят только от Бога, а не от людей. Я и отказался. Тут даже нет подвига, а благоразумие. (Однако как лопаются по городу снаряды! Не с аэроплана ли их бросают? Да и канонада то отдаляется, то приближается.) Катюша с Катей и Тамарочкой в церкви. Маня дома...
Я ошибся. Большевики еще Симбирска не взяли. И отступавшая вчера армия защищает и защищается. Не все ли равно, кто, как, кого, за что убивает... Человечество движется вперед не большевиками, не чехословаками и белогвардейцами, а Л.Н.Толстым, Н.И.Ильминским, И.Я.Яковлевым.
Симбирск совершенно опустел. Вся интеллигенция, чиновничество, все, более или менее ликовавшие, когда пришли чехословаки и фронтовики, сбежали. Сбежали и те, кому, казалось, было нечего опасаться. А я сижу, т.к. совесть моя чиста по отношению к большевикам.
Я им не симпатизирую, но искренне жалел и жалею их молодежь, их раненых, убитых. Для меня всегда, везде, во всех положениях дороги были только люди. Быть может, со мной покончат - так себе, за здорово живешь. Готов ко всему.
А все же мне кажется, что есть между большевиками люди с сердцем, умом, совестью... За что им гасить жизнь, которая и без того готова погаснуть?!...
Симбирск.
13 сентября.
Вчера, при вступлении большевиков в Симбирск, город точно вымер. Лавки были закрыты. На многих окнах спущены шторы. Наши соседи Пузыревские куда-то бежали еще третьего дня... Вообще, спасались в панике, не рассуждая: таково убеждение, что большевики, ворвавшись, всех перережут.
Сегодня ночью едва ли кто-нибудь спал спокойно: с вечера был пущен слух, что большевики намерены будто бы устроить "варфоломеевскую ночь". Но я спал хорошо, измученный вчерашним боем в Симбирске и предшествующими днями, когда из-за воспоминаний Яковлева целый день работал, бегал в чувашскую школу и спал в общем не более 5-6 часов в сутки. А я как раз вовремя записал самую интересную часть воспоминаний Яковлева, точно предчувствовал катастрофу.
Быть может, рукописи моей суждено погибнуть? Тем не менее не надо унывать и следует работать и работать на "авось", - чтобы будущие поколения не упрекали нас в том, что грохот орудий и стоны умирающих сбили нас с пути к истине. Тяжело так работать. Но вместе с тем в нравственном отношении дышится удивительно легко. Даже о смерти мало думается...
https://prozhito.org/notes?date=%221917-01-01%22&diaries=%5B30%5D
[А.В.Жиркевич (1857-1927) - поэт, прозаик, публицист, коллекционер, военный юрист, генерал-майор, к 1917 году - в отставке. Эмигрировал в Польшу.]