Охранители.
Если следовать буквальному смыслу слова "консерватизм", то это течение, направленное на сохранение политической системы, должно было существовать, пока существует государство. Наверно, люди вполне удовлетворились бы традиционным курсом, если бы в мире всё оставалось неизменным. Однако общество то и дело менялось.
Именно постоянные перемены вынуждали консерваторов то и дело заявлять о необходимости бороться с опасными нововведениями. Иногда стремление к старой стабильности оборачивалось борьбой против стабильности существующей. Неслучайно прозвище британских консерваторов ("тори") означало "люди вне закона".
Проблемой всех борцов за сохранение старого режима было то, что они часто выступали на политическую арену, когда от прежних порядков почти ничего не оставалось. Неудивительно, что классические французские роялисты начали отстаивать права короля, когда он остался без короны и без головы.
Однако их попытки вернуть старый режим так и не увенчались успехом. После нескольких попыток реставрации во Франции восторжествовали республиканцы.
В России изначально консервативное течение имело определённые особенности, связанные с оценкой никоновских церковных преобразований и петровских реформ начала XVIII века. Причём в рядах консервативной оппозиции значились влиятельные вельможи. Парадоксальным образом стремление к московской старине у них сочеталось с заискиванием перед "еретиками"-иностранцами.
Своеобразным развитием старомосковских представлений стали произведения историка М.М.Щербатова, который, осуждая многие петровские и екатерининские преобразования, выступал сторонником ограничения самодержавия дворянскими выборными органами. Прошло совсем немного времени, и новые консерваторы пытались защищать порядки Екатерины II от нововведений её наследников.
Новым этапом в возрождении допетровских традиций стало движение "славянофилов". На этот раз поклонники национальной традиции планировали не просто возврат к прошлому, а настаивали на самобытности всего исторического развития России.
Иррациональные фантазии А.С.Хомякова, И.В.Киреевского, И.С.Аксакова и др. иногда вызывали неприятие даже у их единомышленников, вроде М.П.Погодина. Хотя славянофилы подчёркивали свою верноподданность, их чрезмерная забота о самобытности самодержавия вызывала нарекания у цензуры.
А дальше были реформы Александра II, породившие противостояние "отцов" и "детей". Дело, разумеется, было не только в конфликте поколений. В конечном счёте, консерваторы, среди которых были К.Н.Леонтьев и Ф.М.Достоевский, нехотя признали необратимость перемен, но продолжали сопротивляться их развитию.
Торжеством русского консерватизма стало правление Александра III, символом которого стали имена обер-прокурора синода К.П.Победоносцева, публициста В.П.Мещерского и издателя А.С.Суворина. Менее официально действовала монархическая группа "Священная дружина" во главе с П.П.Шуваловым, прекратившая своё существование в 1883 году в связи с изменением внутриполитического курса.
Николая II воспитывали в духе отцовского консерватизма. Неудивительно, что он надеялся сохранить самодержавие с минимальными отступлениями от стандартов, заложенных ещё петровскими реформами. Однако на пути этого курса встали десятки различных политических организаций, стремившихся разрушить монархический режим либо сразу, либо постепенно.
Конечно, напугать самодержавие несколько тысяч начинающих политиков не могли. Однако 1905 год превратил скромную оппозицию в мощную силу, опиравшуюся на массовые движения. Перед консерваторами в полный рост встала перспектива разрушения всего государственного строя.
Реакцией на растущее революционное движение стал знаменитый сборник "Вехи". Один из его авторов Н.А.Бердяев не требовал возврата к ретроградству 1880-х годов. Однако он осуждал революционеров, приписывая им воинствующее невежество: "Опровергать философские теории на том основании, что они не благоприятствуют народничеству или социал-демократии, значит презирать истину." Бердяевская истина была неотделима от теологии.
Более откровенно изложил свою политическую позицию другой автор "Вех" М.О.Гершензон (1869-1925), который заявил: "Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, - бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной." Впоследствии именно этот автор активно сотрудничал с Советской властью.
Параллельно с обновлённым консерватизмом "Вех" стал укрепляться консервативный курс П.А.Столыпина. Новый царский премьер не пытался вернуться к временам Александра III. Революция 1905 года убедила питерских сановников в том, что возврат к откровенному абсолютизму уже невозможен. В этих условиях были заложены основы обновленного консерватизма, пытавшегося сохранить то, что возможно.
В то же время, в Российской империи продолжали действовать правые организации, стремившиеся действовать так, как будто в стране ничего существенного не произошло. Однако сумбурность политических программ и отсутствие массовой поддержки превратило воинствующих монархистов в разнородное движение, обобщённо названное "черносотенством".
Некогда единая политическая опора царского трона раскололась. Отныне консерваторы по-разному смотрели на будущее своей страны и даже на её прошлое. Одни из них видели эталон в системе, существовавшей до октября 1894 года, а других вполне устраивали преобразования октября 1905 года. Но даже самые умеренные консерваторы оказались неготовы к очередным "великим потрясениям".
Февральская революция увлекла в свой водоворот не только очевидных революционеров и либералов, но и твёрдых монархистов. На митингах в Таврическом дворце о поддержке внезапно начавшихся перемен заявил и умеренный консерватор М.В.Родзянко, и маргинальный В.М.Пуришкевич. Защитников у самодержавия нашлось немного.
Правящие круги дореволюционной России были озабочены не судьбой бывшего монарха и его предполагаемых преемников. Их волновала судьба своей недвижимости, активов и привилегий. Консерваторы готовы были на время примириться даже с умеренными социалистами, лишь бы не потерять нажитое "непосильным трудом".
Правда, чем дольше держалась Советская власть, тем нелепее звучали призывы к восстановлению утраченной стабильности. Контрреволюция была не менее разрушительной, чем её революционный антипод. Противники красных хватались за любой военно-политический инструмент, если он был направлен против большевиков.
Это приводило к тому, что защитники старого режима обращались за помощью и к эсеровскому Комучу, и к прогерманским атаману П.Н.Краснову и гетману П.П.Скоропадскому, и к проантантовским генералу А.И.Деникину и адмиралу А.В.Колчаку. Ярые консерваторы Н.Н.Юденич и Е.К.Миллер по подсказке из Лондона то заигрывали с "демократией", то устанавливали неприкрытую военную диктатуру.
Всеядность консерваторов во время Гражданской войны запутывала их сторонников. Наиболее последовательные из них морщились даже при слабых намёках на демократию, но их спонсоры требовали деклараций о народовластии.
Даже традиционная приверженность "единой и неделимой" стране раз за разом рушилась, заставляя непреклонных "государственников" идти на территориальные уступки. Это было характерно не только для России, но и для Украины, Грузии, Армении, Литвы и др.
Мощные колебания наблюдались и в консервативной казачьей среде. Станичники последовательно отстаивали свои сословные привилегии, постепенно отказываясь от дореволюционных повинностей. И сам легендарный крестьянский консерватизм на деле обернулся вполне революционным решением земельного вопроса.
Финалом консервативных экспериментов Колчака и Деникина стал разгром белых армий и их изгнание из страны. Некоторые из защитников старого режима смирились с властью большевиков, как это сделали А.Н.Куропаткин и А.А.Брусилов, а позже и В.В.Шульгин.
Сокрушительный удар получили не только вооружённые контрреволюционеры, но и их идеологи. Часть из них по-прежнему верила в скорое падение Советской власти, а другие вслед за "сменовеховцами" надеялись на её перерождение.
Шатания "внешних" и "внутренних" эмигрантов были признаком неверия в собственные силы. Все их надежды возлагались на естественный ход событий или интервенцию. Неудивительно, что часть консерваторов, вроде Ильина, Краснова и Солоневича, нашла себе приют в обозе гитлеровской армии. В 1945 году надежды вернуть всё "до последнего городового" окончательно рухнули.
Остатки дореволюционного консерватизма доживали свой век по заграницам, тюрьмам и ссылкам. Многие из них тешили себя надеждами, что за введением погон в РККА последует воссоздание Российской империи. Но время шло, а Советская власть никуда не уходила.
ВКП(б), а затем - и КПСС, пусть и не всегда последовательно, отстаивала революционные традиции. В чём-то это было похоже на консерватизм, но советское великодержавие было бесконечно далеко от императорской короны.
Борьба против "культа личности" породила своеобразную реакцию в виде недовольных сталинистов. Они то и дело выражали недовольство хрущёвскими нововведениями, но открыто выступать против власти они не хотели, не желая разрушать партийное единство.
С падением Хрущёва среди столичных интеллектуалов появилась определённая ностальгия по тем временам, когда снимали цензурные ограничения и всех реабилитировали. Однако это совсем не походило на консервативную приверженность ушедшим временам. Более того, "шестидесятничество" всё более перерождалось в открытый антисоветизм, при котором говорить о сохранении существующей власти не приходилось.
С приходом "перестройки" понятие "консерватизм" стало применяться совершенно произвольно. Чаще всего консерваторами называли противников горбачёвской "демократизации" и "гласности".
В то же время, к сторонникам проводившихся реформ относили и либерала А.Д.Сахарова, и консерватора А.И.Солженицына. Борьба за свободу совести оборачивалась нарастающей клерикализацией. В число "перестроечных" неформальных объединений попадали и мирные экологи и непримиримые националисты.
Противопоставление консервативных "сталинистов" прогрессивным реформаторам продолжалось недолго. С августа 1991 года положение существенно изменилось. Чтобы подчеркнуть отличие сторонников либеральной открытости от ревнителей советского великодержавия, последних стали называть "красно-коричневыми".
На самом деле, прочный блок коммунистов и крайних националистов так и не сложился. Лидеры КПРФ то и дело пытались объединить под "народно-патриотическими" лозунгами всех, кто ставил во главу угла интересы государства.
Но никакие совместные богослужения не заставили новоявленных монархистов и шовинистов примириться с советским прошлым. А заявленная КПРФ забота о государстве на практике обернулась приспособлением к курсу, намеченному при Б.Н.Ельцине.
Между тем, по мере развития либерального режима стали прорастать вполне консервативные черты. Люди, нажившиеся в 1990-х годах, хотели закрепить свои права на присвоенное имущество.
Ради этого они делали вид, что возвращаются к попранному благосостоянию столетней давности. Некоторые задним числом приписывали себе давно утраченные дворянские и купеческие звания. Неслучайным было учреждение подзабытой Государственной думы.
Вместе с несуществующими сословиями воссоздавалась соответствующая идеология. Принято связывать возрождение консерватизма с периодом президентства Путина, однако фактически уже при Ельцине и его соратниках набирала ход клерикализация государственных институтов с освящением фрегатов и космических кораблей, перезахоранивались царские останки и устраивалась торжественная встреча Солженицыну. Характерными были откровенные симпатии некоторых "демократов" к Петру I, хотя знаменитый реформатор был весьма далёк от демократии.
Всевластие олигархов вполне естественно дополнилось построением "вертикали власти", которая разграничила сферы деятельности между "сильными мира сего". Внешне политические преобразования РФ строились на идеях консерватизма. Это ощущалось в ограничениях выборности регионального руководства, ужесточении уголовного законодательства, росте клерикализма (причём не только православного толка) и национализма.
Но всё же намерение довести начатую в 1991 году "реставрацию" до состояния 1913 года не следовало принимать за чистую монету. Охранители последовательно отстаивали только ту систему, которая сложилась ещё при Ельцине. Старательно оберегались созданные "реформаторами" финансовые институты. Явно или неявно продолжалась распродажа предприятий и ресурсов.
Под видом возрождения великодержавия происходили внешнеполитические акции в духе экс-министра А.В.Козырева с безудержным "партнёрством" и территориальными уступками. Во многих случаях консерватизм приобретал имитационные черты. Не имея возможности воссоздать дореволюционную систему, её пытались заменить суррогатами в виде символических мероприятий, связанных с историческими достижениями. Неудачи тоже списывались на предков, которым нечего было возразить.
Мерилом консервативности стали вопросы, которые ранее не вызвали бы интереса ни у одного опытного политика. Трудно было представить, что современный государственный деятель будет всерьёз тратить своё и чужое время на восстановление половой (гендерной) гармонии. И совсем уже дремучей выглядела словесная борьба против "сатанизма".
Немало усилий охранители потратили на демонстрацию своей приверженности традиционному патриотизму. Масштабная война должна была показать, как верховный консерватор будет защищать отечество всеми доступными средствами. В реальности официальный патриотизм выглядел не так убедительно.
Российские "элиты" настойчиво защищали право на выезд из страны и вывоз валюты, но долго не смели провести даже частичную мобилизацию. Воинственные заявления сменялись закулисной торговлей и "передислокациями".
Собственно и сама "спецоперация" всё больше напоминала вооружённую демонстрацию в расчёте на приемлемый "консенсус" с "партнёрами". Боевые действия велись так, чтобы канонада обходила столичный "бомонд". "Консерватизм" не пошёл дальше сохранения правящей верхушки, а больше он ничего не мог.
Именно постоянные перемены вынуждали консерваторов то и дело заявлять о необходимости бороться с опасными нововведениями. Иногда стремление к старой стабильности оборачивалось борьбой против стабильности существующей. Неслучайно прозвище британских консерваторов ("тори") означало "люди вне закона".
Проблемой всех борцов за сохранение старого режима было то, что они часто выступали на политическую арену, когда от прежних порядков почти ничего не оставалось. Неудивительно, что классические французские роялисты начали отстаивать права короля, когда он остался без короны и без головы.
Однако их попытки вернуть старый режим так и не увенчались успехом. После нескольких попыток реставрации во Франции восторжествовали республиканцы.
В России изначально консервативное течение имело определённые особенности, связанные с оценкой никоновских церковных преобразований и петровских реформ начала XVIII века. Причём в рядах консервативной оппозиции значились влиятельные вельможи. Парадоксальным образом стремление к московской старине у них сочеталось с заискиванием перед "еретиками"-иностранцами.
Своеобразным развитием старомосковских представлений стали произведения историка М.М.Щербатова, который, осуждая многие петровские и екатерининские преобразования, выступал сторонником ограничения самодержавия дворянскими выборными органами. Прошло совсем немного времени, и новые консерваторы пытались защищать порядки Екатерины II от нововведений её наследников.
Новым этапом в возрождении допетровских традиций стало движение "славянофилов". На этот раз поклонники национальной традиции планировали не просто возврат к прошлому, а настаивали на самобытности всего исторического развития России.
Иррациональные фантазии А.С.Хомякова, И.В.Киреевского, И.С.Аксакова и др. иногда вызывали неприятие даже у их единомышленников, вроде М.П.Погодина. Хотя славянофилы подчёркивали свою верноподданность, их чрезмерная забота о самобытности самодержавия вызывала нарекания у цензуры.
А дальше были реформы Александра II, породившие противостояние "отцов" и "детей". Дело, разумеется, было не только в конфликте поколений. В конечном счёте, консерваторы, среди которых были К.Н.Леонтьев и Ф.М.Достоевский, нехотя признали необратимость перемен, но продолжали сопротивляться их развитию.
Торжеством русского консерватизма стало правление Александра III, символом которого стали имена обер-прокурора синода К.П.Победоносцева, публициста В.П.Мещерского и издателя А.С.Суворина. Менее официально действовала монархическая группа "Священная дружина" во главе с П.П.Шуваловым, прекратившая своё существование в 1883 году в связи с изменением внутриполитического курса.
Николая II воспитывали в духе отцовского консерватизма. Неудивительно, что он надеялся сохранить самодержавие с минимальными отступлениями от стандартов, заложенных ещё петровскими реформами. Однако на пути этого курса встали десятки различных политических организаций, стремившихся разрушить монархический режим либо сразу, либо постепенно.
Конечно, напугать самодержавие несколько тысяч начинающих политиков не могли. Однако 1905 год превратил скромную оппозицию в мощную силу, опиравшуюся на массовые движения. Перед консерваторами в полный рост встала перспектива разрушения всего государственного строя.
Реакцией на растущее революционное движение стал знаменитый сборник "Вехи". Один из его авторов Н.А.Бердяев не требовал возврата к ретроградству 1880-х годов. Однако он осуждал революционеров, приписывая им воинствующее невежество: "Опровергать философские теории на том основании, что они не благоприятствуют народничеству или социал-демократии, значит презирать истину." Бердяевская истина была неотделима от теологии.
Более откровенно изложил свою политическую позицию другой автор "Вех" М.О.Гершензон (1869-1925), который заявил: "Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, - бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной." Впоследствии именно этот автор активно сотрудничал с Советской властью.
Параллельно с обновлённым консерватизмом "Вех" стал укрепляться консервативный курс П.А.Столыпина. Новый царский премьер не пытался вернуться к временам Александра III. Революция 1905 года убедила питерских сановников в том, что возврат к откровенному абсолютизму уже невозможен. В этих условиях были заложены основы обновленного консерватизма, пытавшегося сохранить то, что возможно.
В то же время, в Российской империи продолжали действовать правые организации, стремившиеся действовать так, как будто в стране ничего существенного не произошло. Однако сумбурность политических программ и отсутствие массовой поддержки превратило воинствующих монархистов в разнородное движение, обобщённо названное "черносотенством".
Некогда единая политическая опора царского трона раскололась. Отныне консерваторы по-разному смотрели на будущее своей страны и даже на её прошлое. Одни из них видели эталон в системе, существовавшей до октября 1894 года, а других вполне устраивали преобразования октября 1905 года. Но даже самые умеренные консерваторы оказались неготовы к очередным "великим потрясениям".
Февральская революция увлекла в свой водоворот не только очевидных революционеров и либералов, но и твёрдых монархистов. На митингах в Таврическом дворце о поддержке внезапно начавшихся перемен заявил и умеренный консерватор М.В.Родзянко, и маргинальный В.М.Пуришкевич. Защитников у самодержавия нашлось немного.
Правящие круги дореволюционной России были озабочены не судьбой бывшего монарха и его предполагаемых преемников. Их волновала судьба своей недвижимости, активов и привилегий. Консерваторы готовы были на время примириться даже с умеренными социалистами, лишь бы не потерять нажитое "непосильным трудом".
Правда, чем дольше держалась Советская власть, тем нелепее звучали призывы к восстановлению утраченной стабильности. Контрреволюция была не менее разрушительной, чем её революционный антипод. Противники красных хватались за любой военно-политический инструмент, если он был направлен против большевиков.
Это приводило к тому, что защитники старого режима обращались за помощью и к эсеровскому Комучу, и к прогерманским атаману П.Н.Краснову и гетману П.П.Скоропадскому, и к проантантовским генералу А.И.Деникину и адмиралу А.В.Колчаку. Ярые консерваторы Н.Н.Юденич и Е.К.Миллер по подсказке из Лондона то заигрывали с "демократией", то устанавливали неприкрытую военную диктатуру.
Всеядность консерваторов во время Гражданской войны запутывала их сторонников. Наиболее последовательные из них морщились даже при слабых намёках на демократию, но их спонсоры требовали деклараций о народовластии.
Даже традиционная приверженность "единой и неделимой" стране раз за разом рушилась, заставляя непреклонных "государственников" идти на территориальные уступки. Это было характерно не только для России, но и для Украины, Грузии, Армении, Литвы и др.
Мощные колебания наблюдались и в консервативной казачьей среде. Станичники последовательно отстаивали свои сословные привилегии, постепенно отказываясь от дореволюционных повинностей. И сам легендарный крестьянский консерватизм на деле обернулся вполне революционным решением земельного вопроса.
Финалом консервативных экспериментов Колчака и Деникина стал разгром белых армий и их изгнание из страны. Некоторые из защитников старого режима смирились с властью большевиков, как это сделали А.Н.Куропаткин и А.А.Брусилов, а позже и В.В.Шульгин.
Сокрушительный удар получили не только вооружённые контрреволюционеры, но и их идеологи. Часть из них по-прежнему верила в скорое падение Советской власти, а другие вслед за "сменовеховцами" надеялись на её перерождение.
Шатания "внешних" и "внутренних" эмигрантов были признаком неверия в собственные силы. Все их надежды возлагались на естественный ход событий или интервенцию. Неудивительно, что часть консерваторов, вроде Ильина, Краснова и Солоневича, нашла себе приют в обозе гитлеровской армии. В 1945 году надежды вернуть всё "до последнего городового" окончательно рухнули.
Остатки дореволюционного консерватизма доживали свой век по заграницам, тюрьмам и ссылкам. Многие из них тешили себя надеждами, что за введением погон в РККА последует воссоздание Российской империи. Но время шло, а Советская власть никуда не уходила.
ВКП(б), а затем - и КПСС, пусть и не всегда последовательно, отстаивала революционные традиции. В чём-то это было похоже на консерватизм, но советское великодержавие было бесконечно далеко от императорской короны.
Борьба против "культа личности" породила своеобразную реакцию в виде недовольных сталинистов. Они то и дело выражали недовольство хрущёвскими нововведениями, но открыто выступать против власти они не хотели, не желая разрушать партийное единство.
С падением Хрущёва среди столичных интеллектуалов появилась определённая ностальгия по тем временам, когда снимали цензурные ограничения и всех реабилитировали. Однако это совсем не походило на консервативную приверженность ушедшим временам. Более того, "шестидесятничество" всё более перерождалось в открытый антисоветизм, при котором говорить о сохранении существующей власти не приходилось.
С приходом "перестройки" понятие "консерватизм" стало применяться совершенно произвольно. Чаще всего консерваторами называли противников горбачёвской "демократизации" и "гласности".
В то же время, к сторонникам проводившихся реформ относили и либерала А.Д.Сахарова, и консерватора А.И.Солженицына. Борьба за свободу совести оборачивалась нарастающей клерикализацией. В число "перестроечных" неформальных объединений попадали и мирные экологи и непримиримые националисты.
Противопоставление консервативных "сталинистов" прогрессивным реформаторам продолжалось недолго. С августа 1991 года положение существенно изменилось. Чтобы подчеркнуть отличие сторонников либеральной открытости от ревнителей советского великодержавия, последних стали называть "красно-коричневыми".
На самом деле, прочный блок коммунистов и крайних националистов так и не сложился. Лидеры КПРФ то и дело пытались объединить под "народно-патриотическими" лозунгами всех, кто ставил во главу угла интересы государства.
Но никакие совместные богослужения не заставили новоявленных монархистов и шовинистов примириться с советским прошлым. А заявленная КПРФ забота о государстве на практике обернулась приспособлением к курсу, намеченному при Б.Н.Ельцине.
Между тем, по мере развития либерального режима стали прорастать вполне консервативные черты. Люди, нажившиеся в 1990-х годах, хотели закрепить свои права на присвоенное имущество.
Ради этого они делали вид, что возвращаются к попранному благосостоянию столетней давности. Некоторые задним числом приписывали себе давно утраченные дворянские и купеческие звания. Неслучайным было учреждение подзабытой Государственной думы.
Вместе с несуществующими сословиями воссоздавалась соответствующая идеология. Принято связывать возрождение консерватизма с периодом президентства Путина, однако фактически уже при Ельцине и его соратниках набирала ход клерикализация государственных институтов с освящением фрегатов и космических кораблей, перезахоранивались царские останки и устраивалась торжественная встреча Солженицыну. Характерными были откровенные симпатии некоторых "демократов" к Петру I, хотя знаменитый реформатор был весьма далёк от демократии.
Всевластие олигархов вполне естественно дополнилось построением "вертикали власти", которая разграничила сферы деятельности между "сильными мира сего". Внешне политические преобразования РФ строились на идеях консерватизма. Это ощущалось в ограничениях выборности регионального руководства, ужесточении уголовного законодательства, росте клерикализма (причём не только православного толка) и национализма.
Но всё же намерение довести начатую в 1991 году "реставрацию" до состояния 1913 года не следовало принимать за чистую монету. Охранители последовательно отстаивали только ту систему, которая сложилась ещё при Ельцине. Старательно оберегались созданные "реформаторами" финансовые институты. Явно или неявно продолжалась распродажа предприятий и ресурсов.
Под видом возрождения великодержавия происходили внешнеполитические акции в духе экс-министра А.В.Козырева с безудержным "партнёрством" и территориальными уступками. Во многих случаях консерватизм приобретал имитационные черты. Не имея возможности воссоздать дореволюционную систему, её пытались заменить суррогатами в виде символических мероприятий, связанных с историческими достижениями. Неудачи тоже списывались на предков, которым нечего было возразить.
Мерилом консервативности стали вопросы, которые ранее не вызвали бы интереса ни у одного опытного политика. Трудно было представить, что современный государственный деятель будет всерьёз тратить своё и чужое время на восстановление половой (гендерной) гармонии. И совсем уже дремучей выглядела словесная борьба против "сатанизма".
Немало усилий охранители потратили на демонстрацию своей приверженности традиционному патриотизму. Масштабная война должна была показать, как верховный консерватор будет защищать отечество всеми доступными средствами. В реальности официальный патриотизм выглядел не так убедительно.
Российские "элиты" настойчиво защищали право на выезд из страны и вывоз валюты, но долго не смели провести даже частичную мобилизацию. Воинственные заявления сменялись закулисной торговлей и "передислокациями".
Собственно и сама "спецоперация" всё больше напоминала вооружённую демонстрацию в расчёте на приемлемый "консенсус" с "партнёрами". Боевые действия велись так, чтобы канонада обходила столичный "бомонд". "Консерватизм" не пошёл дальше сохранения правящей верхушки, а больше он ничего не мог.