Пособие против революции.
Четыре года назад вышла книга В.А.Никонова "Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем.". В отличие от многих публикаций последних десятилетий, это вполне академическое издание, в котором исследователь не опускается до откровенного пересказывания слухов и сплетен.
Для начала присоединюсь к мнению автора: "Хотя никто из ныне живущих не участвовал в революции 1917 года, мы все так или иначе ее дети." Следует только добавить, что достоинства генеалогии ничего не гарантируют потомкам.
Дальше у Никонова звучат общие соображения, с которыми трудно согласиться: "Чаще всего считают, что у революции были объективные причины: слабая и нищая Россия терпела поражение в Первой мировой войне, ее экономика рухнула, армия развалилась, людские ресурсы иссякли, свирепствовал голод, недееспособное и неадекватное самодержавное правительство вело страну путем измены, за что буржуазия его и свергла в Феврале, а ее, в свою очередь, в Октябре свергли пролетариат и крестьянство. Все это весьма далеко от истины."
Автор не уточняет, кто "чаще всего" придерживается этой точки зрения. Он не обращает внимания, что, не потерпев полного поражения, царское правительство пережило тяжелейший военный кризис 1915 года, существенно подорвавший авторитет правительства, которое не спасли даже победы Брусилова.
Уже в первые дни после свержения монархии Ленин писал: "Этот кризис был ускорен рядом самых тяжелых поражений, которые были нанесены России и ее союзникам. Поражения расшатали весь старый правительственный механизм и весь старый порядок, озлобили против него все классы населения, ожесточили армию, истребили в громадных размерах ее старый командующий состав, заскорузло-дворянского и особенно гнилого чиновничьего характера, заменили его молодым, свежим, преимущественно буржуазным, разночинским, мелкобуржуазным."
Много лет спустя похожую точку зрения на царское правительство высказал Деникин: "Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти, который проявляли сменявшиеся один за другим правители распутинского назначения, к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство." То есть, речь шла о недоверии (и даже "озлобленности") по отношению к государственным институтам Российской империи, включая самого царя.
Гучков в 1932 году вспоминал, что к кабинету, назначенному Николаем II, "мы все относились очень пренебрежительно (потому что чувствовалось какое-то отсутствие воли, разума, убеждения в своей правоте)". Так что "неадекватность" царского правительства была очевидна для людей, придерживавшихся прямо противоположных взглядов. Разумеется вся эта неприязнь возникла не в результате массового каприза.
В "Кратком курсе истории ВКП(б)" объективные предпосылки революции объяснялись именно разрухой: "В январско-февральские дни 1917 года продовольственная, сырьевая и топливная разруха достигла наивысшего своего развития и наибольшей остроты... Все более широкие массы народа приходили к убеждению, что выход из невыносимого положения только один - свержение царского самодержавия. Царизм явно переживал смертельный кризис. Буржуазия думала разрешить кризис путем дворцового переворота. Но народ разрешил его по-своему."
Дальше экономический кризис только усугублялся, но всеобщих антиправительственных выступлений, подобных февральским, уже не было. Препятствие восставшие видели не просто в разрухе, а в изжившей себя социально-политической системе.
Вопреки Никонову, далеко не все считали, что в феврале 1917 года буржуазия свергла царя. Сталин писал о том, что "февральская революция 1917 года была осуществлением диктатуры пролетариата и крестьянства в своеобразном переплете с диктатурой буржуазии".
Особенно удручает историка то, что восстание 27 февраля 1917 года не имело очевидных лидеров. Не считать же революционным главнокомандующим Тимофея Кирпичникова?
Поэтому Никонов говорит: "Февральская же революция осталась сиротой. Никто не захотел признаться в отцовстве, предпочтя версию стихийного народного восстания. Хотя ни до, ни после в мировой истории не было спонтанных, неподготовленных, без лидеров и активных участников революций. Или, во всяком случае, мне такие случаи не известны. Объективного в истории вообще очень мало."
На самом деле стихийные движения были известны уже в России 1905 года. Если в Петербурге хотя бы был Гапон, то на броненосце "Потёмкин" никто толком ничего не готовил. Вернее, была революционная пропаганда, но не было заранее подготовленных лидеров стихийного выступления.
Путь к 1917 году прокладывали в течение почти столетия. На первых порах это было незаметно. Никакие "хождения в народ" не давали немедленной отдачи. Это всё равно что кидать камнем в скалу. Но на подвижной осыпи даже сильный хлопок может вызвать камнепад. Приблизительно так работают объективные условия, которых, по мнению Никонова "в истории вообще очень мало".
Ленин изложил своё представление о ходе "подготовки" Февральской революции в "Письмах издалека": "Для того чтобы царская монархия могла развалиться в несколько дней, необходимо было сочетание целого ряда условий всемирно-исторической важности. Укажем главные из них.
Без трех лет величайших классовых битв и революционной энергии русского пролетариата 1905-1907 годов была бы невозможна столь быстрая, в смысле завершения ее начального этапа в несколько дней, вторая революция."
Далее лидер большевиков подтвердил свои выводы, сделанные ещё в начале войны: "Империалистическая война с объективной неизбежностью должна была чрезвычайно ускорить и невиданно обострить классовую борьбу пролетариата против буржуазии, должна была превратиться в гражданскую войну между враждебными классами."
Об особенностях стихийных восстаний говорил Л.Д.Троцкий в 1923 году в статье "Можно ли контр-революцию или революцию сделать в срок?": "Имущая и образованная буржуазия, т.-е. та именно часть "народа", которая брала власть, не совершала революции, а выжидала ее совершения. Когда движение низов переливалось через край и опрокидывало старый общественный строй или старый политический режим, либеральная буржуазия почти автоматически получала в свои руки власть."
Такое утверждение можно оспорить на примере Англии XVII века, где как такового восстания не было, а движение опиралось на парламент. Но в 1917 году петроградцы всё решили без Государственной Думы, которая вмешалась, когда власть была уже свергнута. Как выразился Родзянко: "Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать." Под этими словами могло подписаться большинство IV-й Думы.
То есть, среди думцев никаких организаторов восстания не было. Легче всего было найти революционеров в составе Петроградского Совета. Однако ни Керенский, ни Шляпников, ни Молотов уличными боями не руководили. Восстание запасных полков прошло без их непосредственного участия. Даже всеобщая забастовка, которую поддерживали немногочисленные подпольные организации, не имела единого руководства.
Никонов находит единомышленника в лице Н.А.Бердяева, который говорил: "История по своей последней реальности творится немногими, она аристократична..." Это в чем-то напоминает эсеровскую теорию о "героях", двигающих революцию. Однако Никонов не собирается героизировать "бомбистов". "Аристократами" в его истории выступают главы государств.
В то же время, автору приходится признать, что Николай II был слабым политиком. Никонов повторяет уже опровергавшуюся версию, что царь "проявлял нерешительность, когда речь шла о применении силы". Хотя ни в 1905, ни в 1917 году монарх патронов не жалел (просто в последний момент не нашлось послушных исполнителей).
Игнорируя какие-либо социальные причины революции, Никонов пишет: "Пролетариат в революции выполнил в основном роль массовки, причем не на главной сцене." Если считать, что главной сценой в этой трактовке служат "аристократические" салоны, то даже Невский проспект может изображаться, как проходной двор.
Намного проще Никонов находит "аристократию" истории в событиях Октябрьской революции. Действительно, во главе этого революционного движения стояла сравнительно небольшая централизованная партия, главным авторитетом которой был один человек - Ленин.
Вслед за Валентиновым, Никонов даёт характеристику лидеру большевиков: "Большевизм, представлявший собой систему взглядов Ленина, сложился в общих чертах из сочетания народничества, марксизма, французского якобинства, наложенных на российскую политическую традицию." Такая система взглядов выглядит заведомо противоречивой и не объясняет постоянных конфликтов большевистского лидера с последователями "народников" (эсерами) и якобинцев (бланкистами).
Никонов утверждает: "Полагаю, без Ленина Октябрьской революции действительно могло бы и не случиться. Это он всех торопил, гнал, вел на бой, понимая, что победное для России завершение мировой войны означало бы конец его надеждам на захват власти. Он обладал мощнейшей волей к власти, которая превосходила волю всех его оппонентов." В истории, которая "творится немногими", объяснение победы большевиков волевыми качествами лидера, должна казаться убедительной.
Можно согласиться, что без Ленина его соратникам было бы труднее удержать власть. Однако выступление против Керенского началось, когда Ленина ещё не было в Смольном. Лидер партии пришёл в революционный штаб, когда в столице уже начался захват ключевых объектов. Не менее серьёзная обстановка была после ранения Ленина в 1918 году. Однако большевики преодолели этот кризис без участия Председателя Совнаркома.
Никонов не пытался объяснить, как "воля к власти" облегчает карьеру, если среди соперников можно найти людей с такими же волевыми качествами. Разве Керенский, Корнилов, Милюков, Чернов, Троцкий и многие другие не стремились занять государственные посты?
Однако ни один из них во имя карьеры не перешёл на позиции своих соперников. Троцкий стал большевиком в тюрьме, где такой шаг мог обернуться только новыми обвинениями. Задачей политиков в 1917 году был не просто захват освободившегося кабинета. Они стремились направить старую или новую государственную машину в определённом направлении.
У Ленина было много противников с сильной волей, которые не отказались от своих взглядов до самой смерти. Напугать таких деятелей стремлением к власти было невозможно. Каждый из них упорно шёл к своей цели и при случае умел применить силу. Слабостью политиков 1917 года было упорное нежелание считаться с интересами крестьян, требовавшими земли и мира.
Наличие сильного стремления к власти помогало далеко не всем. В каком-то смысле эсеры проявили большую волю, дожидаясь Учредительного собрания. А Ленин сумел пойти на уступки в земельном вопросе и мобилизовал крестьянскую армию под руководством большевиков. А вот если бы он боролся за интересы бакинских нефтепромышленников, его со всей волей выгнали бы из Кремля.
Как говорил Г.В.Плеханов о великих людях: "Не в том смысле герой, что он будто бы может остановить или изменить естественный ход вещей, а в том, что его деятельность является сознательным и свободным выражением этого необходимого и бессознательного хода."
В.А.Никонов. Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем. М. Эксмо. 2020.
В.А.Никонов. Октябрь 1917: почему большевики смогли завоевать власть? Государственное управление. Электронный вестник. Выпуск № 64. Октябрь 2017 г.
Для начала присоединюсь к мнению автора: "Хотя никто из ныне живущих не участвовал в революции 1917 года, мы все так или иначе ее дети." Следует только добавить, что достоинства генеалогии ничего не гарантируют потомкам.
Дальше у Никонова звучат общие соображения, с которыми трудно согласиться: "Чаще всего считают, что у революции были объективные причины: слабая и нищая Россия терпела поражение в Первой мировой войне, ее экономика рухнула, армия развалилась, людские ресурсы иссякли, свирепствовал голод, недееспособное и неадекватное самодержавное правительство вело страну путем измены, за что буржуазия его и свергла в Феврале, а ее, в свою очередь, в Октябре свергли пролетариат и крестьянство. Все это весьма далеко от истины."
Автор не уточняет, кто "чаще всего" придерживается этой точки зрения. Он не обращает внимания, что, не потерпев полного поражения, царское правительство пережило тяжелейший военный кризис 1915 года, существенно подорвавший авторитет правительства, которое не спасли даже победы Брусилова.
Уже в первые дни после свержения монархии Ленин писал: "Этот кризис был ускорен рядом самых тяжелых поражений, которые были нанесены России и ее союзникам. Поражения расшатали весь старый правительственный механизм и весь старый порядок, озлобили против него все классы населения, ожесточили армию, истребили в громадных размерах ее старый командующий состав, заскорузло-дворянского и особенно гнилого чиновничьего характера, заменили его молодым, свежим, преимущественно буржуазным, разночинским, мелкобуржуазным."
Много лет спустя похожую точку зрения на царское правительство высказал Деникин: "Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти, который проявляли сменявшиеся один за другим правители распутинского назначения, к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство." То есть, речь шла о недоверии (и даже "озлобленности") по отношению к государственным институтам Российской империи, включая самого царя.
Гучков в 1932 году вспоминал, что к кабинету, назначенному Николаем II, "мы все относились очень пренебрежительно (потому что чувствовалось какое-то отсутствие воли, разума, убеждения в своей правоте)". Так что "неадекватность" царского правительства была очевидна для людей, придерживавшихся прямо противоположных взглядов. Разумеется вся эта неприязнь возникла не в результате массового каприза.
В "Кратком курсе истории ВКП(б)" объективные предпосылки революции объяснялись именно разрухой: "В январско-февральские дни 1917 года продовольственная, сырьевая и топливная разруха достигла наивысшего своего развития и наибольшей остроты... Все более широкие массы народа приходили к убеждению, что выход из невыносимого положения только один - свержение царского самодержавия. Царизм явно переживал смертельный кризис. Буржуазия думала разрешить кризис путем дворцового переворота. Но народ разрешил его по-своему."
Дальше экономический кризис только усугублялся, но всеобщих антиправительственных выступлений, подобных февральским, уже не было. Препятствие восставшие видели не просто в разрухе, а в изжившей себя социально-политической системе.
Вопреки Никонову, далеко не все считали, что в феврале 1917 года буржуазия свергла царя. Сталин писал о том, что "февральская революция 1917 года была осуществлением диктатуры пролетариата и крестьянства в своеобразном переплете с диктатурой буржуазии".
Особенно удручает историка то, что восстание 27 февраля 1917 года не имело очевидных лидеров. Не считать же революционным главнокомандующим Тимофея Кирпичникова?
Поэтому Никонов говорит: "Февральская же революция осталась сиротой. Никто не захотел признаться в отцовстве, предпочтя версию стихийного народного восстания. Хотя ни до, ни после в мировой истории не было спонтанных, неподготовленных, без лидеров и активных участников революций. Или, во всяком случае, мне такие случаи не известны. Объективного в истории вообще очень мало."
На самом деле стихийные движения были известны уже в России 1905 года. Если в Петербурге хотя бы был Гапон, то на броненосце "Потёмкин" никто толком ничего не готовил. Вернее, была революционная пропаганда, но не было заранее подготовленных лидеров стихийного выступления.
Путь к 1917 году прокладывали в течение почти столетия. На первых порах это было незаметно. Никакие "хождения в народ" не давали немедленной отдачи. Это всё равно что кидать камнем в скалу. Но на подвижной осыпи даже сильный хлопок может вызвать камнепад. Приблизительно так работают объективные условия, которых, по мнению Никонова "в истории вообще очень мало".
Ленин изложил своё представление о ходе "подготовки" Февральской революции в "Письмах издалека": "Для того чтобы царская монархия могла развалиться в несколько дней, необходимо было сочетание целого ряда условий всемирно-исторической важности. Укажем главные из них.
Без трех лет величайших классовых битв и революционной энергии русского пролетариата 1905-1907 годов была бы невозможна столь быстрая, в смысле завершения ее начального этапа в несколько дней, вторая революция."
Далее лидер большевиков подтвердил свои выводы, сделанные ещё в начале войны: "Империалистическая война с объективной неизбежностью должна была чрезвычайно ускорить и невиданно обострить классовую борьбу пролетариата против буржуазии, должна была превратиться в гражданскую войну между враждебными классами."
Об особенностях стихийных восстаний говорил Л.Д.Троцкий в 1923 году в статье "Можно ли контр-революцию или революцию сделать в срок?": "Имущая и образованная буржуазия, т.-е. та именно часть "народа", которая брала власть, не совершала революции, а выжидала ее совершения. Когда движение низов переливалось через край и опрокидывало старый общественный строй или старый политический режим, либеральная буржуазия почти автоматически получала в свои руки власть."
Такое утверждение можно оспорить на примере Англии XVII века, где как такового восстания не было, а движение опиралось на парламент. Но в 1917 году петроградцы всё решили без Государственной Думы, которая вмешалась, когда власть была уже свергнута. Как выразился Родзянко: "Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать." Под этими словами могло подписаться большинство IV-й Думы.
То есть, среди думцев никаких организаторов восстания не было. Легче всего было найти революционеров в составе Петроградского Совета. Однако ни Керенский, ни Шляпников, ни Молотов уличными боями не руководили. Восстание запасных полков прошло без их непосредственного участия. Даже всеобщая забастовка, которую поддерживали немногочисленные подпольные организации, не имела единого руководства.
Никонов находит единомышленника в лице Н.А.Бердяева, который говорил: "История по своей последней реальности творится немногими, она аристократична..." Это в чем-то напоминает эсеровскую теорию о "героях", двигающих революцию. Однако Никонов не собирается героизировать "бомбистов". "Аристократами" в его истории выступают главы государств.
В то же время, автору приходится признать, что Николай II был слабым политиком. Никонов повторяет уже опровергавшуюся версию, что царь "проявлял нерешительность, когда речь шла о применении силы". Хотя ни в 1905, ни в 1917 году монарх патронов не жалел (просто в последний момент не нашлось послушных исполнителей).
Игнорируя какие-либо социальные причины революции, Никонов пишет: "Пролетариат в революции выполнил в основном роль массовки, причем не на главной сцене." Если считать, что главной сценой в этой трактовке служат "аристократические" салоны, то даже Невский проспект может изображаться, как проходной двор.
Намного проще Никонов находит "аристократию" истории в событиях Октябрьской революции. Действительно, во главе этого революционного движения стояла сравнительно небольшая централизованная партия, главным авторитетом которой был один человек - Ленин.
Вслед за Валентиновым, Никонов даёт характеристику лидеру большевиков: "Большевизм, представлявший собой систему взглядов Ленина, сложился в общих чертах из сочетания народничества, марксизма, французского якобинства, наложенных на российскую политическую традицию." Такая система взглядов выглядит заведомо противоречивой и не объясняет постоянных конфликтов большевистского лидера с последователями "народников" (эсерами) и якобинцев (бланкистами).
Никонов утверждает: "Полагаю, без Ленина Октябрьской революции действительно могло бы и не случиться. Это он всех торопил, гнал, вел на бой, понимая, что победное для России завершение мировой войны означало бы конец его надеждам на захват власти. Он обладал мощнейшей волей к власти, которая превосходила волю всех его оппонентов." В истории, которая "творится немногими", объяснение победы большевиков волевыми качествами лидера, должна казаться убедительной.
Можно согласиться, что без Ленина его соратникам было бы труднее удержать власть. Однако выступление против Керенского началось, когда Ленина ещё не было в Смольном. Лидер партии пришёл в революционный штаб, когда в столице уже начался захват ключевых объектов. Не менее серьёзная обстановка была после ранения Ленина в 1918 году. Однако большевики преодолели этот кризис без участия Председателя Совнаркома.
Никонов не пытался объяснить, как "воля к власти" облегчает карьеру, если среди соперников можно найти людей с такими же волевыми качествами. Разве Керенский, Корнилов, Милюков, Чернов, Троцкий и многие другие не стремились занять государственные посты?
Однако ни один из них во имя карьеры не перешёл на позиции своих соперников. Троцкий стал большевиком в тюрьме, где такой шаг мог обернуться только новыми обвинениями. Задачей политиков в 1917 году был не просто захват освободившегося кабинета. Они стремились направить старую или новую государственную машину в определённом направлении.
У Ленина было много противников с сильной волей, которые не отказались от своих взглядов до самой смерти. Напугать таких деятелей стремлением к власти было невозможно. Каждый из них упорно шёл к своей цели и при случае умел применить силу. Слабостью политиков 1917 года было упорное нежелание считаться с интересами крестьян, требовавшими земли и мира.
Наличие сильного стремления к власти помогало далеко не всем. В каком-то смысле эсеры проявили большую волю, дожидаясь Учредительного собрания. А Ленин сумел пойти на уступки в земельном вопросе и мобилизовал крестьянскую армию под руководством большевиков. А вот если бы он боролся за интересы бакинских нефтепромышленников, его со всей волей выгнали бы из Кремля.
Как говорил Г.В.Плеханов о великих людях: "Не в том смысле герой, что он будто бы может остановить или изменить естественный ход вещей, а в том, что его деятельность является сознательным и свободным выражением этого необходимого и бессознательного хода."
В.А.Никонов. Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем. М. Эксмо. 2020.
В.А.Никонов. Октябрь 1917: почему большевики смогли завоевать власть? Государственное управление. Электронный вестник. Выпуск № 64. Октябрь 2017 г.